[438]. Во время самой войны патриотические журналисты восхваляли не только исключительную храбрость и выносливость русских крестьян, сражающихся на фронте, но и их мужественный стоицизм даже перед лицом неизбежных увечий или смерти[439]. Этот воинский устой выстраивался и на убеждении в том, что естественная обязанность мужчины – защищать жизнь и честь своих женщин и семьи. Эти идеи просматриваются во многих резолюциях, принятых солдатами сразу же после Февральской революции. Например, в апреле 1917 г. бойцы из фронтовой пехотной дивизии обратились к следующим воззванием к военному министру:
Дома у нас в России наши жены, и дети, и отцы, матери на старости лет страдают без хлеба, без одежды, так как все стало трудно и невозможно, и они пишут нам письма сюда на фронт жалобные и со слезами. Почему же это они плачут? Потому что они, наши отцы-старики, не могут приобрести себе кусок хлеба, они стары, а дети малы, а жены наши не могут обрабатывать нашей оставленной земли, которая в настоящее время заросла, засорилась, опустела, и они страдают без хлеба[440].
Мы видим в этом воззвании не только просчитанное обращение к традиционным идеям ради легитимизации солдатских требований, но и прямое отражение реальных условий существования и даже реальных мыслей и чувств этих людей. Но присутствие и сила этих гендерно окрашенных ценностей с точки зрения размышлений о мужчинах и женщинах на войне очевидны.
В противоположность образу рыдающей и беспомощной женщины многие крестьянки принимали непосредственное участие в работе военной машины, нередко выполняя то, что прежде считалось мужским делом: трудясь в промышленности (включая такие отрасли с традиционным преобладанием мужчин, как металлообработка) и на транспорте, откуда в армию было взято большое количество мужчин. Выполняя большую часть сельскохозяйственных работ, включая те, которые требовали большой физической силы и потому прежде оставались уделом мужчин; и непосредственно служа при военных частях в качестве поварих, чиновников по снабжению, рабочих и возниц (а иногда и сестер милосердия, хотя соответствующую подготовку получили лишь немногие крестьянки).
Сотни женщин, бросив еще более яркий вызов представлениям о выделенном им месте, записывались в боевые части, маскируясь под мужчин: представая перед приемными комиссиями с коротко остриженными волосами и в мужской одежде, по-мужски держась и разговаривая огрубленными голосами. Большинство этих женщин было разоблачено на месте и получило отказ. Некоторые успешно выдавали себя за мужчин до тех пор, пока не были ранены и попали в госпиталь; а в отдельные части таких женщин брали даже после того, как обман раскрывался. Эти женщины не пытались отделить воинскую службу от проявлений мужского начала; напротив, они стремились к тому, чтобы их приверженность кодексу мужского поведения получила одобрение. Самой знаменитой из них была Мария Бочкарева, бывшая крестьянка, в итоге попавшая в армию с одобрения самого царя, вопреки убеждению ее матери и армейских чинов в том, что «бабе» нет места на поле боя. Бочкарева не имела намерения подрывать гендерные нормы. Ее целью было показать, что в качестве личности она заслуживает равного отношения к себе, поскольку лично она способна соответствовать стандартам мужественности. Согласно ее воспоминаниям, еще до войны, когда она работала на стройке (что тоже было нетипично), ее начальник заявил другим рабочим: «Поглядите на эту бабу! Нам скоро у нее придется поучиться. Она еще и штаны наденет!» После того как началась война, мать Марии предупреждала ее, что, если та пойдет на службу в армию, мужчины сделают из нее проститутку. Действительно, мужчины в ее полку решили, что именно с этой целью она и записалась в солдаты, и ей пришлось доказывать обратное, отбиваясь от них кулаками. После многих «новых испытаний» она «для солдат превратилась из женщины в товарища». Накануне отправки на фронт ее товарищи даже пригласили Бочкареву пойти вместе с ними в публичный дом. Она согласилась, так как это позволило бы ей приобщиться к «солдатской жизни, чтобы лучше понимать душу солдата». После того как весной 1917 г. Временное правительство уполномочило ее сформировать «женский батальон смерти», от женщин, вступавших в него, требовалось коротко стричь волосы и одеваться и вести себя по-мужски[441].
Россия была уникальной страной в смысле числа женщин, желавших сражаться и попавших на фронт. Помимо тех, кто сумел поступить на воинскую службу в мужском обличье, военные власти в 1915 г., в качестве исключения в период национального кризиса, согласились принять от женщин ограниченное число прошений о желании служить «в регулярных войсках». В 1917 г. Временное правительство формировало особые женские батальоны. В них вступило до 6 тыс. женщин. Они шли в солдаты по многим причинам: конечно, и из патриотических побуждений, но также и из-за желания вырваться из пут повседневной жизни. Хотя большинство бойцов-мужчин в принципе было против участия женщин в боях, журналисты в своих репортажах, призванных насаждать патриотизм в стране и воинственный пыл в армии, описывали женщин-солдат как дисциплинированных, храбрых и готовых к самопожертвованию – причем в большей степени, чем многие мужчины. Историк Лори Стофф называет ряд причин, по которым Россия выделялась большим числом женщин, желавших служить в армии, включая уже отмечавшиеся нами многие источники независимости и силы женщин в глубоко патриархальном обществе. Традиции женского труда в деревне, слабо развитую культуру семейной жизни и сексуальное пуританство, русские культурные традиции с восхищением перед сильными женщинами – особенно деревенские традиции, ценившие женщин за их силу и выносливость; исторические прецеденты службы женщин в армии; а также экономические и социальные перемены, наделявшие женщин новыми ролями. В 1917 г. государство провозгласило равные права и обязанности всех граждан, включая женщин. Но не исключено, что вовсе не эти радикальные идеи были главным мотивом, стоявшим за готовностью государства формировать женские батальоны; традиционные гендерные нормы диктовали более важное побуждение: «пристыдить» мужчин женским героизмом в бою и заставить их вспомнить об их истинно мужской обязанности защищать свое отечество [442].
Ко многим крестьянкам тяготы и переживания войны пришли в дом. Но и в данном случае риторический образ беспомощной и скорбящей женщины являлся стереотипом и преувеличением. Убыль рабочей силы в деревне была огромна: в 1914–1917 гг. на воинскую службу была призвана почти половина всех здоровых крестьян-мужчин призывного возраста, и многие из них не вернулись домой. Во многих губерниях к 1917 г. работников-мужчин не хватало более чем в 40 % крестьянских домохозяйств. Итогом стала драматическая «феминизация» сельскохозяйственных работ. По оценкам современников, к 1916 г. на одного трудящегося мужчину в сельском хозяйстве приходилось две женщины[443]. В газетах регулярно выходили статьи корреспондентов на местах, описывавших (обычно с восхищением) готовность и способность женщин добавить к уже возложенным на них делам и обязанностям значительную часть тяжелых полевых работ, которыми традиционно занимались мужчины, включая пахоту, жатву серпом, рубку дров и перевозку навоза (хотя корреспонденты отмечали, что старики порой усмехались при виде женщины за плугом или с топором за поясом). Вблизи от фронта местных крестьянок мобилизовали на рытье траншей и строительство укреплений. Либеральная феминистка Елена Гальперин-Гинзбург, одна из первых русских женщин-юристов, в своей книге о крестьянках и войне, изданной в 1916 г. Лигой равноправия женщин, цитировала подобные газетные корреспонденции из деревни: «Как изменилась по внешнему облику деревня. Совершенно не видно мужчин; общий фон – женщины, подростки, девочки, которых видишь всюду – в работах на поле, и на гумне, и на возу с грузом, верхом на лошади, и на дороге. Не только в доме сейчас женщина становится старшей, но и вся большая хозяйственная работа справляется ее силами, которые могут казаться неисчерпаемыми. Настоящее женское царство». Повсеместно «заменили бабы своих мужей, ушедших на войну; и пахали, и сеяли, а время пришло – стали косить, жать, молотить», делая работу, до войны считавшуюся исключительно мужской. Выполняя обязанности глав домохозяйств, женщины представляли свои семьи на сельских сходах, причем в некоторых общинах «происходят почти исключительно женские сходы»[444]. Разумеется, эти женщины сталкивались с серьезными препятствиями: не только с сопротивлением со стороны мужчин и их насмешками, которые можно было игнорировать, но и с дефицитом посевного материала, развалом рынка и транспорта, нехваткой сельскохозяйственных орудий и отсутствием наемной рабочей силы[445].
Солдатские жены, называвшиеся в России солдатками, во время войны и последующей революции были в деревне заметной силой – получив влияние благодаря признанию государством их особого статуса и прав, их численности (во многих деревнях большинство замужних женщины были солдатскими женами), а также ухудшению материальных условий, угрожавшему выживанию их семей и общин. До войны солдатки входили в число наиболее маргинализованных членов сельского сообщества – их жалели как жертв злой судьбы, презирали как экономических паразитов, до возвращения мужей живущих за счет подачек от родственников и сельской общины, и подозревали в сексуальной распущенности и исходящих от них угрозах, в чем по традиции подозревали всех женщин, живших без мужчин, которые могли бы их обуздать. Положение солдаток улучшилось в 1912 г., когда правительство начало выдавать солдатским женам и детям ежемесячное пособие. После начала войны правительство учредило специальную комиссию по «призрению семей лиц, призванных на войну, а также семей раненых и павших воинов». Миллионы рублей были выделены на финансовую и продовольственную помощь, которая дополнялась общеимперской сетью обществ помощи бойцам, собиравших частные пожертвования. Но потребности такого огромного числа жен и детей, особенно в условиях быстрого роста цен на продукты и другие предметы первой необходимости, было трудно удовлетворить.