. Вследствие свойственного мужчинам-активистам невнимательного и подозрительного отношения к женщинам, которое усугублялось склонностью многих женщин к подчинению мужскому авторитету, женщины в 1917 г. почти не были представлены ни в правительстве, ни даже в низовых институтах. Например, очень немногие женщины входили в состав фабрично-заводских комитетов или профсоюзного руководства – даже в таких отраслях, как текстильная, в которых женщины составляли большую часть рабочей силы[461]. Как сетовала Мария Куцко, работавшая в Петрограде в оборонной отрасли, некоторые мужчины у нее на заводе заявляли, что женщинам после возвращения их мужей с войны нужно вернуться домой, на кухни, где они смогут наилучшим образом выполнить свой долг и «скрашивать жизнь мужчине»[462]. В селе, где традиционные представления о гендерных ролях пустили еще более крепкие корни, «демократизация» крестьянской политики означала переход власти в руки новых мужчин. Те мужчины, которые бросали вызов авторитету традиционных старейшин, не оспаривали патриархата самого по себе. Новые сельские организации, различные «советы» и «комитеты», отличались таким же доминированием мужчин, как и прежние сельские сходы. Хотя многие женщины выполняли «мужскую работу» в поле и представляли свои семьи на сельских сходах, пока их мужья несли службу в армии, революция привела к ремаскулинизации сельской политики, несмотря на то что многие мужчины не вернулись с фронта, а многие из вернувшихся были инвалидами. Мужчины в деревне различались своим возрастом, опытом, идеологическими воззрениями и экономическим статусом, и во время революции они не сходились по многим вещам. Но при этом они были едины в одном: женщинам нет места в политике. Невзирая на общенациональную риторику о равенстве, на практике и в повседневном понимании гражданство и свобода означали для женщин одно, а для мужчин другое[463].
Женщины смирились с возвращением мужского доминирования в политике как с неизбежностью, а может быть, даже как с вещью естественной и правильной. Но в то же время женщин осаживали, если они пытались участвовать в политике. Хотя лишь немногие женщины претендовали на выборные должности в деревне, их избрание было маловероятным. Мужчины в целом противодействовали участию женщин в выборах. В том числе они держали женщин в неведении по поводу того, где и когда выборы должны проходить. Большинство крестьянок, вероятно, разделяли точку зрения своих общин по гендерным вопросам. Например, многие женщины, возможно, были согласны с распространенным представлением о том, что особая роль, которую женщины играли в сельской экономике и политике в годы войны, была временной необходимостью, пока мужчины находились на фронте. Даже некоторые активисты из числа социалистов видели женщин лишь в качестве замещающих их отсутствующих мужей: «Если их мужья на фронте отстаивают родину и завоеванную революцией свободу, – указывал в октябре 1917 г. эсер из Вятской губернии, – то их жены в деревне обязаны завоевать землю, подавая свои голоса за кандидатов трудового народа»[464]. В целом предполагалось, что женщины после возвращения мужчин вновь возьмут на себя свои традиционные роли. Даже в тех случаях, когда крестьянки проявляли политическую активность, они опирались и на традиционные гендерные установки, и на складывавшиеся новые представления о правах и обязанностях индивидуумов как граждан вне зависимости от их пола. Представляется, что чаще всего деревенские женщины по-прежнему считали себя наиболее правомочными и обязанными участвовать в общественной жизни, исходя из своей идентичности как матерей, сестер и дочерей, а также из традиционной женской роли, требовавшей от них самопожертвования ради защиты семьи и общины. Кроме того, им не оставляли особого выбора ни мужчины, пришедшие к власти в результате революции, ни бедственная экономическая ситуация, вынуждавшая женщин тратить все силы на то, чтобы обеспечить выживание своих семей.
Разумеется, многое из вышесказанного – всего лишь размышления историков. Голоса крестьянок редко встречаются в документах. Нам неизвестно, принимали ли женщины участие в многочисленных собраниях, составлявших и принимавших коллективные обращения, – хотя мы предполагаем, что они делали это, – и какую роль они могли играть, если присутствовали. Их голоса, раздававшиеся в то время, утрачены. Просмотрев в архивах тысячи писем и обращений, я нашел лишь несколько, написанных от лица крестьянок или женщин, принадлежавших к рабочему классу. Одно из них – воззвание «Смоленской инициативной группы женщин-матерей», напечатанное в мае 1917 г. в газете Максима Горького «Новая жизнь»:
Довольно крови. Довольно этого ужасного кровопролития, совершенно бесполезного для трудового народа. Довольно нам отдавать сыновей своих в жертву разгоревшейся алчности капиталистов. Не надо никаких аннексий, никаких контрибуций. Лучше сохраним сыновей наших на благо всему трудящемуся люду всего мира. Пусть приложат они все силы не на братоубийственную войну, а на дело мира и братства всех народов. И пусть мы, русские женщины-матери, будем горды сознанием, что мы первые протянули свою братскую руку всем матерям всего мира[465].
Мы ничего не знаем об авторах этого воззвания, хотя, вероятно, они жили в самом Смоленске, а не в окружающих селах. Как и в случае любого публичного воззвания, не следует полагать, что эти слова являлись непосредственным выражением глубинных мыслей и чувств их авторов. Но с учетом того, что нам известно об истории женщин и гендерных отношений в сельской России, вполне можно допустить, что многие женщины, включая крестьянок, находили в материнстве мощный источник публичной легитимности и морального авторитета. Разумеется, понятно, что это была легитимность, позволявшая женщинам выдвигать политические требования в качестве матерей, защищающих своих сыновей. Вполне возможно, что эти женщины использовали тот аргумент, который, по их мнению, оказался бы услышанным. Но вполне вероятно, что, как и многие другие женщины, они усвоили традиционное представление о том, что политика – дело мужчин, а роль женщин состоит в том, чтобы защищать их и оказывать им содействие.
Большевистская партия, придя к власти, провозгласила одной из своих политических задач женскую эмансипацию и равноправие. Большевистские декреты требовали равной оплаты за равный труд, наделяли деревенских женщин правом принимать полноценное участие в крестьянских собраниях и возглавлять домохозяйства, а также устанавливали принцип применения любых законов «без различия пола». Во время Гражданской войны советское правительство организовало военную подготовку и для девочек, и для мальчиков, приветствовало поступление женщин-добровольцев на службу в Красную армию (главным образом, на вспомогательные должности) и даже подумывало о призыве женщин в армию. В 1919 г. при Коммунистической партии был создан специальный Женотдел, задачей которого было повышать осведомленность женщин в части их прав и мобилизовать женщин на участие в общественной жизни.
Но эти попытки установить гражданское равенство не означали вызова установленным гендерным нормам. Наоборот, как сообщает Элизабет Вуд, во время Гражданской войны женщин официально восхваляли с точки зрения традиционных гендерных ролей: за то, что те «грели» сражавшихся мужчин специальными «красными подарками» (такими, как собственноручно пошитое белье), за их «глубокую любовь» к героям армии, за особую «заботу» и внимание к бойцу Красной армии, «защищающему тебя и твоих детей», и за формирование дома таких настроений, которые заставляли мужчин, не сражающихся на фронте, испытывать чувство стыда. Согласно заключению Вуд женщин постоянно «оценивали с помощью определенных стереотипных свойств, в качестве обладателей нежных сердец, заботливых рук, зорких глаз». Еще одной тенденцией, укреплявшей гендерные традиции, была милитаризованная атмосфера Гражданской войны. Новобранцы приносили присягу от лица мужчин: «Я, сын трудового народа, гражданин Советской Республики, принимаю на себя звание воина Рабочей и Крестьянской армии». Что же касается женщин, то, согласно обращенным к ним публичным воззваниям, их героизм состоял в том, чтобы помогать этим воинам: «Женщина-пролетарка! Боец Красной армии защищает тебя и твоих детей. Облегчай ему жизнь! Позаботься об уходе за ним!»[466]
Большевистская революция и Гражданская война восстановили и укрепили власть мужчин в деревне. После того как в начале 1918 г. с фронта вернулось много солдат, полностью возвратились как традиционное разделение труда в домохозяйстве, так и лидерство мужчин в общине. Женщины лишились своих публичных ролей. Например, в 1919 г. на выборах в сельсоветы женщины голосовали значительно менее активно, чем на местных выборах в 1917 г. Партийные вожди пытались насаждать альтернативную модель равноправного участия женщин в общественной жизни, обеспечивавшегося коммунальными кухнями, прачечными и яслями, облегчавшими женщинам существование и дававшими им время для более заметной общественной роли. Однако активисты редко встречались в деревнях, особенно в сельских местностях, удаленных от городских центров. Когда же они там появлялись – например, во время общенациональной кампании 1920 г. по более широкому вовлечению женщин в революцию, – им приходилось сталкиваться с подозрительным отношением крестьянок к их попыткам перевернуть традиционный образ жизни и (как гласили слухи) отобрать у них детей. Согласно утверждению одной крестьянки, приведенному в местной газете, «…многие женщины из наших рядов выступают против организации. Тем, кто вступил в нее, женщины говорят, что баба должна сидеть дома и не ходить на общие собрания»