Десятилетия после смерти Сталина в 1953 г. были отмечены еще более консервативной стабильностью, прерванной двумя недолгими и безуспешными попытками убедить партию и народ в незавершенности революции и необходимости возрождения ее духа и целей. Никита Хрущев обличал сталинскую «тиранию», способствовал началу «оттепели» в интеллектуальной и культурной жизни и проводил энергичные кампании за преодоление инерции и бюрократизма в экономике. Будучи уверен (по крайней мере, на словах) в том, что эти меры позволят Советскому Союзу преодолеть хроническую экономическую отсталость и совершить скачок от необходимости к процветанию, в 1961 г. Хрущев заявил, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме», в условиях такого изобилия, что общественная жизнь будет подчиняться коммунистическому принципу «от каждого по способностям, каждому по потребностям».
В 1985 г., в период господства еще более закоренелого консерватизма, Михаил Горбачев инициировал очередную «революцию», призвав членов партии к участию в его кампании «перестройки», имеющей целью преодоление «застоя». Большинству людей эпоха «застоя» не казалась особенно ужасной: советское общество превратилось в общество социального обеспечения, от которого большинство людей получало пусть скромные, но осязаемые блага, включая бесплатную медицинскую помощь, гарантированную занятость, пенсию, недорогое жилье, субсидируемые продукты питания и потребительские товары. Горбачев подорвал этот сносный порядок дерзновенными речами. Он покончил с заговором молчания о серьезных проблемах социалистической системы: замедлении темпов экономического роста и «эрозии идеологических и нравственных ценностей». Горбачев и его союзники повели борьбу с овладевшими обществом цинизмом и пессимизмом. Выход, по убеждению Горбачева, заключался в «революции», в ходе которой люди осуществят великие свершения, поскольку они знают, что они – хозяева собственной судьбы, возводящие «сверкающий храм на зеленом холме». Горбачев (так же как и Ленин, на которого он часто ссылался) считал, что мобилизация «массовой инициативы» и энтузиазма позволит наконец осуществить мечту о социалистическом обществе, построенном «живым творчеством масс» на благо советских людей и всего мира[752]. Он утверждал, что изначальная социалистическая мечта о процветающем, демократическом и справедливом обществе все еще достижима. По его мнению, «здоровые народные силы» были готовы сплотиться под руководством партии и «выполнить историческую задачу обновления социализма»[753]. Но Горбачеву не удалось удержать под контролем выпущенную им на свободу «креативность». Небольшого количества новой дозволенной свободы хватило для того, чтобы печать и улицы стали ареной политической активности, какой Россия не видела со времен самой революции. Возникали «неформальные» демократические организации, в Москве и других городах проходили уличные демонстрации, бастовали рабочие, среди русских и среди нерусских возродились националистические движения, а журналисты, писатели и интеллектуалы выступали в печати с дерзкими заявлениями. Очень немногие из них поддерживали идеи Горбачева о реанимации ленинизма.
Правление Коммунистической партии в России закончилось революцией, отчасти вызванной именно тем, что Горбачев надеялся излечить: глубоким разочарованием в советском социализме. Придя к власти в 1991 г., Борис Ельцин, будучи разочарованным коммунистическим функционером, вынес следующий осуждающий вердикт по поводу причин постигшей Горбачева неудачи: «Он хотел сочетать несочетаемое, скрестить ежа с ужом – коммунизм и рыночную экономику, государственную собственность и частную собственность, многопартийную систему и Коммунистическую партию с ее монополией на власть»[754]. Горбачев утверждал, что не поставит под сомнение «социалистический выбор», сделанный Россией в 1917 г. Проблема была в том, что в результате опыта советского существования в стране почти не осталось людей, вдохновлявшихся этим выбором, полагавших, что социализм освободит человеческий дух и обогатит жизнь людей, и думавших, что начатое в 1917 г. следует закончить.
При Ельцине это политическое разочарование в посулах коммунизма привело к еще одной революции – внезапному и стремительному демонтажу прежнего режима. Со всем пылом неофита Ельцин приступил к ликвидации однопартийного правления и демонтажу государственной экономики, в основном оказавшейся в руках у лиц, обладавших связями и влиянием. То, что в итоге страна была охвачена коррупцией и хаосом, интересовало его и его союзников меньше, чем разрушение старого режима. Это была разрушающая революция, контрреволюция. Ее идеалисты верили в то, что причиненные ею опустошения расчистят место для новых свобод и высвободят энергию для построения нового общества. Революция Ельцина имела своих энтузиастов и сторонников (и, в отличие от всех прежних русских революций, пользовалась значительной поддержкой в Европе и Америке), но большинство населения воспринимало ее как катастрофу, обрушившуюся на людей по воле вождей, по-прежнему проводящих идеологические эксперименты над чужими жизнями. Наряду со свободой 1990-е гг. принесли с собой экономический хаос, коррупцию, развал системы здравоохранения и других услуг социального обеспечения, широкомасштабную преступность и насилие. Эта ситуация казалась многим пугающей и невыносимой. Другие расценивали негативные последствия как вынужденную плату за свободу. Находились и те, кому удавалось воспользоваться положением – чтобы обогатиться или уехать из страны.
Владимир Путин, с начала нынешнего столетия остающийся бесспорным российским лидером, заявил о том, что он против любых революций. «В прошлом веке Россия перевыполнила план по революциям», – объявил он в 2001 г. Оглядываясь на историю России с ее революциями и контрреволюциями, реформами и контрреформами, он провозгласил: «Настало время решительно сказать, что этот цикл завершился. Хватит!»[755] Путин оправдывал свой курс на укрепление стабильности, порядок, традиции и твердую власть (авторитаризм, по мнению его критиков), напоминая об эмоциональных и психологических тяготах жизни в революционные времена. Антиреволюционную позицию Путина и многих его современников сформировал радикальный демонтаж коммунистического строя в 1990-е гг., замышлявшийся как новый скачок в царство свободы, но воспринятый большинством людей как хаос и кризис. Возможно, они расценили бы процитированное в главе 4 описание революционного опыта, сочиненное в 1918 г., как изложение их собственных умонастроений: «Нервы натянуты. Мысли свились в клубок. Нет ни начала, ни конца, ни выхода, ни решения… каждому хочется, ужасно хочется крикнуть: – Да оставьте вы, наконец меня в покое! Ничего я не хочу – ни мира, ни войны, ни радости, ни отчаяния, ни всей вашей проклятой политики!!» [756] Судя по всему, Путин понимал эти настроения и чувствовал, что люди устали от «скачков» в неведомое, даже если им обещали новое ослепительное счастье.
Не дело историка предсказывать будущее – не так-то легко предсказать даже ближайшее будущее. И все же даже в наше время мы встречаем по всему миру поразительно много людей – по большей части молодых, – ведущих себя так, будто они убеждены в необходимости переступить за пределы жизни, какая она есть, и создать такую жизнь, какой ей следует быть – вне зависимости от того, исходит ли это «следует» из моральных убеждений, веры, политических ценностей или каких-либо иных побуждений, внушающих, что настоящее – это еще не все и что это не лучшее из того, что может у нас быть. Эти мечтатели бросают вызов всему, что им не нравится в мире, выходят на площади с требованиями локальных и глобальных перемен, создают альтернативные общества и практики, а кроме того, не желают верить нашим словам о том, что возможно, а что – нет. Даже в России, несмотря на все разочарования и неудачи, которые принесла с собой революция, есть люди, которые по-прежнему верят в то, что этот мир мог бы быть устроен гораздо лучше, и выходят на улицы для того, чтобы заявить об этом. Очень немногие из этих движений, в отличие от многих прошлых движений, в поисках вдохновения оглядываются на русскую революцию. И все же, если бы мы могли воскресить идеалистов прежних времен, они бы, вероятно, узнали дух, ценности и надежды, воодушевляющие сегодняшние протесты по всему миру. И потому, возможно, русская революция еще не закончена и остается сюжетом с открытым финалом.
Библиография
Избранная литература на английском языке о русской революции, 1905-1921
Историография русской революции обширна и представляет многочисленные (и нередко противоречащие друг другу) точки зрения и интерпретации, многие из которых были рассмотрены в настоящей книге. В ходе изучения революции исследователи подвергали рассмотрению ее глубинные и непосредственные причины, анализировали идеологии, которыми руководствовались различные политические партии и их вожди, описывали роль и цели различных социальных групп, отказывались от традиционного упора на столичные города и центральные губернии ради изучения более отдаленных национальных и имперских территорий, а также стремились вскрыть более глубокие и сложные умонастроения и отношения, таящиеся в глубине событий, поступков и формальных идеологических заявлений. Как и в большинстве других областей исторических исследований, в этой области с течением времени тоже проявилась тенденция к повороту от индивидуумов к обществу, от событий к опыту, от центра к окраинам, от поверхности к глубине – даже в тех случаях, когда ключевым вопросом оставались причины и последствия. Разумеется, исследователи продолжают вести дискуссии о подходах и интерпретациях (обычно, но не всегда придерживаясь вежливого тона) и изучать новые источники. Хотя в настоящей библиографии представлены лишь англоязычные работы, в ней сделана попытка учесть многие из этих направлений и точек зрения. В первую очередь я надеюсь на то, что она откроет перед читателями возможные направления исследований. В библиографию не включены все работы, упомянутые в ссылках, которые тоже можно использовать при поиске дополнительной литературы по конкретным вопросам.