Доволен был только Крымов. Ему давно надоели все эти переговоры, соглашения, компромиссы, посредники и ходатаи, сложная политика, напоминающая игру в шахматы, в которой Корнилова всегда переигрывали в эндшпиле. Крымов не верил ни единому слову Керенского и Савинкова. Его собственный план был прост. Существовал «стратегический резерв главнокомандующего», в который входили наиболее надежные части. Под каким-нибудь благовидным предлогом их следовало подвести ближе к столице, а лучше к обеим столицам. Затем одним молниеносным ударом уничтожить Советы, захватить власть и продиктовать свою волю всей стране.
3-й кавалерийский корпус и Туркестанская кавалерийская дивизия были сконцентрированы в районе Невеля, Нижних Сокольников и Великих Лук. Они были очищены от частей, вызывавших сомнение, и усилены более «надежными». Начальник штаба генерал Лукомский тут же понял, что за этим скрывается некая цель, чуждая интересам фронта. Место было самое удобное для броска на Петроград или Москву, но совершенно не подходящее для усиления Северного фронта. Поэтому он попросил либо оказать ему полное доверие, либо отправить на фронт. Корнилов раскрыл карты. Да, его цель – защитить Временное правительство от нападения большевиков и Советов даже против воли самого правительства. Он «повесит германских агентов и шпионов во главе с Лениным» и разгонит Советы. Корнилов хотел доверить эту операцию Крымову, так как знал, что тот «не колеблясь развесит на фонарях всех членов Совета рабочих и солдатских депутатов». Возможно, в последний момент он сумеет заключить соглашение с Временным правительством, но, если согласия последнего добиться не удастся, ничего страшного не случится: «потом они сами скажут мне спасибо».
Цель этой операции была ясна и командирам некоторых участвовавших в ней частей. Согласно князю Ухтомскому, составившему «хронику корниловского похода», хотя в полевом приказе местом назначения был крошечный населенный пункт Усьва на берегу Балтийского моря, «общее мнение склонялось к тому, что мы идем на Петроград... Мы знали, что скоро должен состояться государственный переворот, который покончит с властью Петроградского совета и объявит либо директорию, либо диктатуру с согласия Керенского и при его участии, которое в данных условиях было гарантией полного успеха переворота». Полк был «в полной боевой готовности» .
После московского Государственного совещания цели заговора изменились. Теперь он был направлен и против Керенского. Но произошло два события, которые заставили заговорщиков вернуться к первоначальному варианту.
Германские войска форсировали Двину, прорвали Северный фронт и взяли Ригу. Фронт передвинулся ближе к Петрограду; ставке пришлось переместиться на территорию прифронтового Петроградского военного округа, подчинявшегося непосредственно военному министру. Не выполнить это требование было невозможно. Но Керенский боялся, что Корнилов, как он выразился, «сожрет» правительство. Конечно, тут он был прав. Он подумывал перевести правительство в Москву, но понимал, какое впечатление это произвело бы на всю Россию. Все решили бы, что правительство ударилось в постыдную панику, испугавшись еще далекого врага. Поэтому Керенский пришел к другому решению: резко свернуть направо, заключить мир с Корниловым, сделать последнему большие уступки и гарантировать полное выполнение его программы. В ответ Керенский хотел, чтобы Корнилов очистил ставку от членов Союза офицеров и других подозрительных личностей. Он решил передать под командование Корнилова весь Петроградский военный округ, кроме самого Петрограда с его пригородами, где Временное правительство будет пользоваться экстерриториальностью и управлять по законам военного времени. Керенский настаивал на том, чтобы Корнилов передал ему абсолютно надежную часть вроде 3-го кавалерийского корпуса, но во главе с командиром, лично преданным ему, Керенскому. Принятием программы Корнилова Керенский рассчитывал убить сразу двух зайцев. Это обезопасило бы его от новой атаки левых: самые распропагандированные части Петроградского гарнизона можно было бы отправить на фронт и заменить их свежими, «неиспорченными», а цитадель большевизма Кронштадт разоружить и эвакуировать. Отставку Савинкова Керенский отменил, вернул его на пост военного министра и отправил в ставку со специальной миссией: подготовить окончательное соглашение с Корниловым.
Следующей угрозы правительству Керенский ждал справа. Он отчаянно стремился к военной экстерриториальности Петрограда, вводу туда надежных частей и был готов пойти на все, чтобы добиться своей главной цели. Напротив, Савинков боялся угрозы слева. Он хотел уничтожить Кронштадт и центр столицы, поддерживавшие Совет, избавить правительство от влияния революционно-демократических партий и осуществить в армии программу Корнилова. Савинков сообщил ставке, что правительство намерено принять меры против Кронштадта и «революционного» петроградского гарнизона, чему станут сопротивляться не только большевики, но и все партии, входящие в Совет. На тайном совещании главных заговорщиков – Корнилова, Лукомского, Крымова, Завойко и Аладьина – было сказано: «Все выглядит слишком хорошо; возникает опасение, что нас обманывают». До сих пор план заговорщиков осуществлялся в рамках закона. Можно было сказать, что ими командуют сверху. Его выполнению мешало только одно: Керенский и Савинков требовали отстранить генерала Крымова от командования 3-м кавалерийским корпусом. Корнилову пришлось согласиться на это условие. Но в его характере присутствовало восточное вероломство. Он заранее знал, что нарушит обещание. Наступление 3-го кавалерийского корпуса на Петроград и введение военного положения в городе должны были произойти одновременно.
Вторым событием стала «миссия» В.Н. Львова. Этот благонамеренный, но назойливый человек решил, что может и должен предупредить приближавшуюся схватку Керенского и Корнилова. Керенского нужно было спасти от «роковых» последствий его собственного поведения. Керенский боялся разрыва с Советами и поэтому не мог рассчитывать на силы, которые были способны оказать ему поддержку. «Во-первых, – сказал Львов Керенскому, – это кадеты; во-вторых, торговцы и промышленники; в-третьих, казаки; в-четвертых, регулярные части; наконец, Союз офицеров и многие другие». Он подчеркнул, что Советы медленно, но верно переходят в руки большевиков и больше не станут помогать Керенскому; одновременно «озлобление против Советов нарастает... оно уже прорывается наружу и закончится бойней».
Согласно Львову, услышав о «бойне», грозящей Советам, Керенский воскликнул: «Отлично!», вскочил и потер руки. Он также не возражал против расширения правительства за счет правых и замены «советских социалистов» теми, кого он называл «социалистами сильного правительства». Это убедило Львова, что Керенский поручает ему ведение переговоров с правыми элементами, которых следует привлечь в правительство. Но позже Керенский прямо сказал, что «не давал Львову никаких поручений и никакой власти». Тем не менее Львов поспешил в ставку. Он заверил Корнилова, что Керенский не цепляется за власть, что он не против реорганизации правительства за счет включения в него «всех элементов общества». Львов, в голове которого кружился вихрь идей и планов, рекомендовал одновременно и расширить правительство, и сузить его, создать широкую коалицию и узкую «директорию», установить военную диктатуру – конечно, во главе с Корниловым – и снова возвращался к идее объединения власти главнокомандующего с властью главы правительства. Корнилов сказал, что он больше не доверяет ни Керенскому, ни Савинкову, но согласен оставить за последними посты министра юстиции и военного министра. Наконец Львов и Корнилов сошлись на том, что в Петрограде будет объявлено военное положение, как предлагал Савинков; кроме того, правительство по собственному желанию подаст в отставку; текущими делами в Петрограде будет заниматься коллегия заместителей министров, а Керенский и Савинков прибудут в ставку. Там Корнилов получит от них всю полноту гражданской и военной власти и создаст новое правительство с их участием. После соглашения с Савинковым Корнилов считал, что Керенский хочет сделать еще один шаг к выполнению собственной программы Корнилова, и не сомневался, что он ведет переговоры с действительным представителем Керенского. Однако для Керенского Львов был всего лишь нечаянным лазутчиком, которого можно было использовать для раскрытия секретов противника.
Львов возвращается к Керенскому. На этот раз он признается, что «реальной силой», от которой он привез конкретные предложения, является главнокомандующий. Керенский настороже. Львов выкладывает ему все, что знает: Корнилов приглашает Керенского в ставку – единственное место, где может гарантировать ему безопасность (хотя, как признавался Завойко, сторонники Корнилова хотели принести Керенского в жертву «народному гневу» офицеров). Керенский чувствует, что на кону стоит его голова. Он напуган и одновременно глубоко оскорблен тем, что при Корнилове ему хотят поручить незначительную должность министра юстиции. Он превращается в Ната Пинкертона и устраивает ловушку своему обожателю: он делает вид, что согласился, и заставляет Львова все рассказать снова в присутствии спрятавшегося свидетеля. Когда Львов в порыве энтузиазма достает «документ» с записанными предложениями Корнилова, Керенский дает сигнал, и Львова арестовывают. Затем Керенский пытается получить от Корнилова прямое доказательство вины. Он звонит ему по прямому проводу и представляется Львовым. Не повторяя утверждений Львова, он требует от Корнилова подтверждения всех его предложений. После этого он снова разыгрывает комедию, уже говоря от своего лица и притворяясь, что хочет идти с Корниловым до последнего. Паук премьер сплетает свою сеть, и большая оса, главнокомандующий, летит прямо в нее.
Но осе едва не удалось разорвать паутину.
В последующие дни настроение в Петрограде и ставке царило совершенно разное. Корнилов понимал, что первый шаг – самый трудный. Приехав в ставку, Савинков и Керенский сожгли бы за собой мосты. Трудности, трения и компромиссы внутри планировавшейся «директории» были неизбежны. Но переход от директории к диктатуре был намного легче, чем переход от коалиционного полусоветского правительства к директории, контролируемой ставкой. После окончательного решения в пользу директории Корнилов конфиденциально сообщил Добринскому: «Я по-прежнему собираюсь стать военным диктатором, но никто не должен знать об этом раньше времени».