«Президиум обсудил ситуацию и пришел к единогласному решению, что среди организованной демократии не выкристаллизовалось единства воли», – заявил Церетели после перерыва. Демократия трудящихся не могла нанести себе более убийственного удара. Она не только расписалась в своем банкротстве, но и косвенным образом признала, что в данных условиях единственным выходом из положения является диктатура. В тот день победителем оказалась самая малочисленная фракция – большевики.
Поскольку Демократическое совещание не смогло решить вопрос о правительстве, Керенский сохранил свободу действий. Он быстро слепил новое правительство, заменив петроградских кадетов московскими и вновь силой притащив в кабинет Коновалова, до того дважды подававшего в отставку. Он ввел в кабинет Третьякова, широко известного своими замаскированными призывами к закрытию промышленных предприятий. Он окружил себя несколькими «бледно-розовыми псевдосоциалистами». Конечно, в таких условиях ни о формальной подотчетности предпарламенту, ни о выполнении решений московского Государственного совещания не могло быть и речи. Керенский угрожал подать в отставку. Центральный комитет партии эсеров решил «послать к Керенскому новую делегацию, чтобы попытаться убедить товарища Керенского удовлетворить требования демократии» (резолюция от 1 октября). Большевики требовали отложить рассмотрение этого вопроса до Второго съезда Советов. Сторонники коалиции были готовы принять любое урезание их программ и любое самое пестрое правительство при условии, что оно доживет до Учредительного собрания. Продолжались бесконечные переговоры, сделки и торговля, приобретавшие то драматический, то комический оборот.
Какое-то время казалось, что никакого соглашения достичь не удастся и единственным выходом является создание однородного «правительства трудящихся». На одном из совещаний Центральный комитет партии эсеров даже передал своим делегатам, которые вели переговоры с Керенским, примерный список кандидатов на министерские посты. Церетели должен был стать премьер-министром и министром иностранных дел, В.А. Ржевский (бывший «прогрессист», председатель финансовой комиссии Государственной думы, присоединившийся к эсерам в 1917 г.) – министром финансов, министром торговли и промышленности – правый большевик Красин, министром труда – социал-демократ Колокольников, министром земледелия – помощник Чернова, известный агроном П.А. Вихляев, министром заготовок – кооператор Беркенгейм, министром внутренних дел – эсер Тимофеев или эсдек Богданов, министром юстиции – Керенский, а в случае его отказа Гендельман, министром народного просвещения – Тимирязев или Бехтерев, военным министром – генерал Верховский, морским министром – адмирал Вердеревский. Чернов предпочел остаться вне правительства, но при необходимости мог вернуться в министерство земледелия или возглавить новое министерство национальностей.
Однако возможно, что этот список Гоц и Авксентьев взяли с собой только для того, чтобы сбить спесь с Керенского, помахав перед его носом проектом, который будет реализован, если Керенский начнет упрямиться. Даже неохотные сторонники коалиции были загипнотизированы близостью выборов делегатов Учредительного собрания. Все новые правительственные комбинации следовало отложить. Никто не хотел компрометировать себя в оставшийся небольшой промежуток времени, неизбежно неопределенный и трудный.
Видимо, никто не понимал, что вопрос о правительстве должен был решить, состоится ли Учредительное собрание вообще и дождется ли его страна без новой революции. Если бы революция состоялась до Учредительного собрания, это наверняка означало бы конец последнего.
Увы, повсюду до революции было подать рукой. Медлительность была характерна для всей деятельности правительства, но тяжелейшим из его грехов стала задержка с созывом Учредительного собрания.
6 марта Бьюкенен телеграфировал в Лондон: «На мой вопрос относительно Учредительного собрания его превосходительство [Милюков. – Примеч. авт.] ответил, что будет издано обращение к народу, объявляющее о его созыве в самое ближайшее время, но без указания даты»1. Во время переговоров с Советами о создании правительства представители Думы обещали созвать Учредительное собрание «как можно скорее». Временное правительство заверило, что оно «ни в коем случае не собирается пользоваться ссылками на военное время для откладывания вышеупомянутых реформ и мер». Однако, согласно Милюкову, сразу вслед за этим «у членов первого Временного правительства возникло мнение, что это можно сделать только во время затишья в военных действиях, то есть не раньше осени». Иными словами, основанием для задержки действительно стало военное время. Два месяца чисто буржуазное правительство не созывало Специальное совещание, которое должно было собраться и начать работу над проектом закона о выборах. 13 марта на «комиссии по контактам» между Временным правительством и Советом состоялась «долгая беседа относительно Учредительного собрания. Правительство неохотно подтвердило свои обещания... Мы согласились, что Учредительное собрание должно быть созвано в течение лета»2.
Делегаты Исполнительного комитета чувствовали, что даже этот срок слишком долог, и они были правы. Все более поздние революции, от германской 1918 г. до испанской 1931 г., показали, что только немедленное Учредительное собрание может оказать формирующее влияние на революцию, иначе судьба революции и Учредительного собрания может быть решена до проведения последнего и без него. В своей речи от 24 марта Чхеидзе прямо требовал, чтобы Учредительное собрание созвали немедленно. Московское окружное совещание Советов было право, когда несколько дней спустя настаивало на том, что «дата созыва ни в коей мере не должна зависеть от того, когда кончится война»3.
Но в апреле на Всероссийском совещании Советов правая рука Керенского Станкевич неожиданно заявил, что «Учредительное собрание не может быть созвано раньше сентября». В доказательство он привел календарь. Избирательные списки должны были составить «законные» органы местного самоуправления. Первое Временное правительство так и не удосужилось издать закон о новом городском самоуправлении, оставив его первой коалиции; уже одно это привело к двухмесячной задержке. С законом о выборах в Учредительное собрание они «поспешали медленно». После напыщенного заявления о том, что «необходимо ускорить созыв», первая сессия подготовительного совещания была назначена на 25 мая. Однако о дате выборов не было сказано ни слова. Почему избирательные списки для выборов в Учредительное собрание нельзя было составить тем же способом и в то же время, что и списки для выборов в земства и городские думы? Этот дерзкий вопрос либерально-буржуазное крыло правительства и его ученая юридическая комиссия считали оскорблением священных принципов государственного права. Только 14 июня, через три с половиной месяца после революции, Временное правительство под давлением Церетели и Чернова наконец назначило день выборов на 17 сентября, а открытие Учредительного собрания – на 30 сентября. Кадеты заявили, что это «абсолютно невыполнимо» (Милюков). Вторая коалиция, как выразился тот же Милюков, «поторопилась исправить политическую ошибку первой, которая назначила явно нереальный срок выборов в угоду социалистам левого крыла». Несмотря на то что пресса и Советы называли это саботажем, 9 августа с согласия Исполнительного комитета Совета выборы были назначены на 12 ноября, а созыв Учредительного собрания – на 28 ноября. Во время переговоров с Керенским о «третьей коалиции» поступило предложение отложить выборы на еще более поздний срок. 12 сентября Центральный комитет партии эсеров «единогласно решил, что выборы в Учредительное собрание не должны быть отложены». Однако это, если так можно выразиться, было «беседой в царстве теней»: и новая, и старая даты превысили лимит времени, отпущенного Временному правительству многострадальной историей.
Черновский план создания «правительства трудящихся», так часто отвергавшийся или клавшийся на полку, был наконец принят. Центральный комитет партии эсеров единодушно проголосовал за эту резолюцию в отсутствие Чернова и без давления с его стороны. «Признано необходимым немедленно сформировать однородное социалистическое правительство с представителями всех социалистических партий». Так гласила резолюция, принятая 14 ноября 1917 г. Но слово «немедленно» возникло слишком поздно. Оно появилось через три недели после свержения Временного правительства и прихода к власти большевиков.
Медлительность была главной болезнью революции 1917 г. В какой-то степени она была эхом замедленного исторического развития России.
Сначала царь опоздал создать «правительство народного доверия» и отречься от престола ради спасения династии. Затем гучковы, крымовы и терещенко опоздали со своим планом дворцового переворота, который должен был опередить народную революцию. А потом революция, тоже запоздавшая с приходом, стала опаздывать раз за разом. Она промедлила и с созданием коалиционного правительства, и с созданием правительства однородного. Медлительное коалиционное правительство не успело решить рабочий, крестьянский и национальный вопросы. Рассмотрение всех злободневных вопросов неизменно откладывалось «до Учредительного собрания». Но верхом медлительности стал постоянный перенос выборов делегатов последнего. Он дал большевикам один из их сильнейших козырей, позволив им заявить, что созыв Учредительного собрания систематически саботируется, что кадеты, видя усиление левых партий и ослабление собственной, не хотят созывать Учредительное собрание до победного окончания войны, рассчитывая на взрыв народного тщеславия и шовинистической алчности; что Корнилов открыл свои карты, пообещав «привести страну к Учредительному собранию через победу»; что весь план наступления был продиктован желанием либо создать атмосферу победного ликования, либо в случае неудачи операции довести страну «до белого каления» и этим оправдать похороны Учредительного собрания «по первому разряду». Если бы историк распознал в шумной кампании большевиков «величайшее лицемерие», то не потому, что в этих утверждениях не было правды, а потому, что большевики втихомолку сами похоронили Учредительное собрание, но обвиняли в подготовке к этому других.