Понятно, что СССР и Германия были в курсе подготовки украинского националистического восстания в Польше в момент удара Гитлера. И под конец донесения в противовес сказанному высказывалось мнение, что «Военные акции против Польши непосредственно не противостоят…»
Сталин написал на шифровке, что она «противоречива и маловероятна…». В чем маловероятная — в подготовке националистического восстания в Польше, чтобы дать повод СССР «пойти освобождать угнетенных братьев-украинцев», или противоречивая в желании и одновременной неторопливости Германии при планировании нападения на Польшу? Ясно было одно: немцы не промедлят с разгромом Польши, как только заручатся нейтралитетом СССР. И Сталин это прекрасно понимал, просто не мог не понимать. На заключение пакта он шел не только с предвидением катастрофических последствий, но и со своими видами на судьбы Речи Посполитой.
Настал момент процитировать второй пункт «Секретного дополнительного протокола», подписанного в дополнение к пакту 23 августа 1939 года: «В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского Государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Вислы и Сана. Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского Государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития». А дальнейшее развитие событий 28 сентября 1939 года показало, что Польша, как независимое государство, по решению Сталина и Гитлера, прекратила существование на 6 долгих лет. Если бы большевики и фашисты не столкнулись на полях сражений, то не известно, когда бы вообще возродилась Польша: германо-большевистское нашествие на нее могло оказаться губительнее татаро-монгольского.
Августовские документы 1939 года, хранившиеся столько лет в секрете, завершаются пространной записью германского посла Шуленбурга, в конце которой значится: «В заключение министр иностранных дел Германии подчеркнул твердую решимость фюрера в короткий срок так или иначе разрешить польский вопрос. Германская армия выступила в поход». Эту фразу можно расценивать как официальное уведомление о начале Второй мировой войны. Этот документ 29 августа 1939 года был вручен в Берлине советскому поверенному в делах. В Москве в изложении его получили 30 августа в 2 часа 30 минут. Но фраза «Германская армия выступила в поход» в изложении отсутствует. Однако для Сталина факт нападения на Польшу не был ошеломляющим и поразительным, что следует из второго пункта «Секретного дополнительного протокола», где судьба Польши уже была предрешена…
Помимо других спорных моментов, долгие годы скрывавшихся неосталинистами, апологеты КПСС заверяли, что Сталин единолично не принимал важнейших решений, а всегда обсуждал их на заседании Политбюро. Этим самым со Сталина снимается если не вся, что часть ответственности за многие его преступные решения против советского народа и международного права.
Судя по протоколам, в период политического кризиса августа 1939 года Политбюро собиралось всего дважды: 11 и 16 августа. Но в записях доверенных секретарей Сталина (Исторический архив, 1995,? 5–6, с. 48) отмечено, что члены Политбюро были у вождя 10 августа, 11-го его посетили для беседы только Ворошилов и Молотов, 16-го — Молотов, Берия, Деканозов, 19-го — Молотов, Микоян, Горкин, в тот же день — Молотов и Шкварцев. Визиты замнаркома иностранных дел Деканозова и будущего полпреда в Германии Шкварцева говорят о том, что Сталин с ними говорил об отношениях с гитлеровским правительством. Не забудем, что в записях секретарей не фиксировались встречи Сталина с доверенным окружением на его Кунцевской даче. Иными словами, большинство членов Политбюро не были посвящены в тайные замыслы Сталина заключить пакт с Германией. Есть даже свидетельства, что многие члены Политбюро о подписании пакта узнали на следующий день — 24 августа. Значит, фактами подтверждается, что диктатор вершил свою политику в окружении строго доверенных лиц. Важнейшие документы пакта обрабатывались и правились только Молотовым и Сталиным: на проектах и черновиках остались их пометки.
Практическую реализацию пункта пакта по захвату и разделу Польши начал Гитлер 1 сентября 1939 года. Сталин рассчитывал, что война будет затяжной, что поляки проявят стойкость и ослабят Германию. Да, поляки держались героически, но уже то, что 80 % их артиллерии имело конную тягу, говорит о многократном техническом превосходстве немцев.
2 сентября состоялось последнее заседание сейма II Речи Посполитой, на котором председатель Украинского народно-демократического объединения (УНДО), вице-маршал сейма, посол В. Мудрый и посол С. Скрыпник обнародовали заявление, в котором «заверили польский парламент, что украинский народ выполнит свой гражданский долг в отношении Польши». Тогда патриоты Польши еще верили в возможность спасения страны. Но они знали и о дружественном пакте между большевиками и немцами…
7 сентября 1939 года Сталин в беседе с генсеком исполкома Коминтерна Г. Димитровым дал свое видение войны и заявил, что «война идет между двумя группами капиталистических стран (между бедными и богатыми сырьем) за передел мира, за господство над миром». Но Польша с 1933 года, когда в Германии начал укрепляться фашизм, меньше всего думала о мировом или европейском господстве. Сталин сказал Димитрову, имея в виду столкновение Германии с Польшей: «Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. Неплохо, если руками Германии было бы расшатано положение богатейших капиталистических стран, в особенности Англии. Гитлер, сам этого не понимая и не желая, расшатывает, подрывает капиталистическую систему».
В этой же беседе Сталин охарактеризовал Польшу, как фашистское государство и намекнул на возможность расширения СССР за счет польской территории: «Уничтожение этого государства в нынешних условиях означало бы — одним буржуазным фашистским государством меньше! Что плохого было бы, если бы в результате разгрома Польши мы распространили социалистическую систему на новые территории и население?»
Сталин не мог забыть и простить полякам их многолетнюю подрывную деятельность против западных областей СССР, помнил о военной организации ПОВ, давшей повод для многочисленных репрессий среди военных Украины и Белоруссии. Помнил о неудачной польской кампании 1920 года. Об этом вскользь он, намеком сказал Ворошилову, когда Польша была разгромлена Гитлером: «Вот и решили польский вопрос, за который брались в 20 м году».
В соответствии с советско-германскими договоренностями Красная Армия 17 сентября вторглась в Польшу и начала занимать восточные части страны — Западную Украину и Западную Белоруссию. В тот же день польскому послу в Москве была вручена нота Советского правительства, в которой отмечались самые благие намерения — совсем не те, о которых Сталин доверительно говор ил Димитрову 10 дней назад: «Советское правительство не может безразлично относиться к тому, что единокровные украинцы и белорусы, проживающие на территории Польши, брошены на произвол судьбы, остались беззащитными. Советское правительство считает своим священным долгом подать руку помощи своим братьям-украинцам, братьям- белорусам».
Эти во многом фарисейские строки в устах коммунистических правителей на долгие годы стали программными для идеологов, рассуждающих о гуманизме Советской власти и о ее жертвенной готовности помочь братским народам. Совсем иначе бы эти слова звучали в устах самих воссоединяющихся братьев. Отметим, что тогда украинцы на обоих берегах реки Збруч, украинская эмиграция в своем большинстве встретили акт Советского правительства как справедливый, в интересах украинскою и белорусского народов. Бедное крестьянство и трудящиеся — особенно Галинины — действительно встретили советских солдат и офицеров хлебом-солью, поскольку верили, что с приходом Советской власти начнется для них лучшая жизнь.
Женщины на демонстрации в честь присоединения Западной Белоруссии к СССР
Однако не все разделяли эти надежды — особенно интеллигенция, знакомая со своими коллегами, которые в конце 1920-х — начале 1930-х годов уехали на Большую Украину и сгинули во время репрессий как «шпионы, националисты, враги народа». Репрессированные тоже уезжали с надеждой «строить новую жизнь».
Нота Советского правительства польскому послу взбесила Риббентропа и Гитлера. По заявлению СССР выходило, что большевики, введя войска в Польшу, выполнили миротворческую миссию, а вовсе не были агрессорами. Когда красноармейские батальоны перешли польскую границу, рухнули надежды украинских националистов (в частности, Андрея Мельника, ставшего лидером ОУН после убийства чекистами в Роттердаме Евгения Коновальца) на создание в Западной Украине если не независимого государства, то, по крайней мере, под протекторатом Германии. А ведь Мельник настолько поверил 15 сентября в Вене заверениям адмирала Канариса, что начал составлять список лидеров будущего украинского националистического правительства. Но рокот советских военных грузовиков в долинах Закарпатья развеял иллюзии Мельника и других. Большевистская реальность вскоре оказалась намного страшнее, чем предполагали националисты.
«Братья, мы объединились, чтобы вместе страдать под большевистским террором и духовным сопротивлением приближать час нашего освобождения», — говорилось в одной антисоветской листовке, написанной в довольно мягких тонах и разбросанной во Львове в начале октября 1939 года.
Советское правительство объяснило свою миротворческую ноту тем, что с 1932 года между Польшей и СССР существовал договор о ненападении, который в 1939 году был продлен до 1945 года. Так что у СССР не было дипломатического выхода и пришлось в прессе открыто осудить германскую агрессию против Польши и объяснить ввод советских войск миротворческими мотивами, стремлением подальше отодвинуть государственную границу СССР, чтобы обезопаситься от Германии. Но чтобы не обострять отношений с Гитлером, Кремль через несколько дней приказал советской прессе «прекратить бичевать фашистских захватчиков» и по возможности обходить эту тему стороной.