емительное продвижение англо-американцев к Берлину. Если бы немцы дрались более стойко, то встреча советских войск с союзниками произошла бы не на Эльбе, а много западнее.
В эти же дни и недели Черчилль и его особо доверенные специалисты тайно разрабатывали план начала войны против СССР, чьи войска оказались уже на подступах к Берлину. Союзники панически боялись, что Сталин завладеет огромной европейской территорией и его войска повернут на юг, чтобы вторгнуться в Северную Италию, где были германские дивизии, начавшие капитулировать перед англо-американцами.
Вот в этом заговоре союзников и проявилась их политическая ненависть к Советской России. То, что русские солдаты разгромили фашизм, от которого так натерпелись англичане, под рабством которого находилась Франция — все это уже отходило на второй план перед новым политическим миражом — призраком коммунизма. Для Сталина же это была возможность осуществить давнюю утопическую идею большевиков времен революции — сделать явью перманентное распространение коммунизма. Только теперь эта идея распространялась не через мятежи рабочих, как мечталось раньше — эту идею на штыках принесли в Европу сотни тысяч советских солдат. Это уже был явный экспорт революции, о чем Сталин вслух говорил только с доверенными людьми.
Замышляя глобальную войну против большевизма в Европе, Черчилль пытался воплотить иезуитское предсказание сенатора штата Миссури Г. Трумэна, о котором Черчилль до смерти Рузвельта слышал. А Трумэн при затягивании открытия второго фронта как-то сказал: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше, хотя я не хочу победы Гитлера ни при каких обстоятельствах» (История Второй мировой войны 1939–1945. М., 1975, т. 4, с. 34).
И советские воины весной 1945 года продолжали с ожесточением убивать немецких солдат, верных Гитлеру. А фашисты убивали наших. Как стало достоверно известно только в 1993 году, когда был снят гриф секретности с документов о Берлинской операции, советские войска безвозвратно потеряли при штурме германской столицы 78 тысяч человек. А в бытность СССР в исторических книгах о войне фигурировала «официальная» цифра 60 тысяч человек или «более 60 ТЫСЯЧ» убитых и пропавших без вести.
…Потому союзники и Черчилль, в частности, между тем размышляли над вариантами сверхсекретной операции советских войск в Европе под названием «Немыслимое». Да, это было действительно немыслимое предательство по отношению к советским воинам — к живым и павшим — которые фактически своим героизмом спасли английскую армию от полного разгрома, а население британских островов от рабства в случае высадки германского десанта в начале войны. И это предательство Черчилль планировал, как стало известно из рассекреченных в 80-е годы английских источников, осуществить при помощи сдавшихся в плен союзникам боеспособных, опытных германских частей! То есть — повернуть штыки союзных войск вместе с недобитыми фашистами против уставших от длительной войны советских солдат. План этой операции разрабатывался высшим органом военного руководства вооруженных сил Великобритании — комитетом начальников штабов. Цель операции состояла в том, чтобы принудить первыми боевыми ударами подчинить Россию политическому диктату Великобритании и США.
Но это означало сразу же после победы над фашизмом начать Третью мировую войну! Вот и весь секрет нерешительности США и Англии при осуществлении предложения СССР о создании мировой системы коллективной безопасности. Британское правительство, отсиживаясь со своими войсками на островах, ждало, когда СССР разобьет чрезвычайно опасную для буржуазного мира фашистскую Германию, а затем рассчитывало напасть на ослабевшего (по их расчетам) победителя. Но не тут-то было; победитель был не так слаб, как этого хотелось реакционным британским и американским политикам.
Оценивая расстановку сил, они вынуждены были признать абсолютно верные выводы, сделанные в документе, подписанном фельдмаршалом А. Бруком (начальником Имперского генштаба) и начальниками штабов ВМС и ВВС.
В документе так оценен и отмечен наступательный и оборонительный потенциал Советской Армии: «…Вооружение русской армии совершенствовалось на протяжении всей войны и находится на хорошем уровне, не уступает другим великим державам. Известны случаи, когда немцы заимствовали некоторые виды вооружения. Из соотношения сухопутных сил сторон ясно, что мы не располагаем возможностями наступления с целью достижения быстрого успеха. Мы считаем, что, если начнется война, достигнуть быстрого ограниченного успеха будет вне наших возможностей и мы окажемся втянутыми в длительную войну против превосходящих сил. Более того, превосходство этих сил может непомерно возрасти, если возрастут усталость и безразличие американцев и их оттянет на свою сторону магнит войны на Тихом океане. В этой обстановке русские будут располагать силами для наступления к Северному морю и Атлантике».
Этот неутешительный для Черчилля и его сторонников стратегический вывод был подтвержден в сентябре 1945 года на совещании главнокомандующего союзными силами в Европе генерала Д. Эйзенхауэра и британского фельдмаршала Б. Монтгомери.
Так Черчиллю, давшему слово по договору с СССР не вступать в контакты о представителями разваливающейся Германии, не заключать с ними перемирия, не удалось реализовать своего предательства и развязать Третью мировую войну. Сил не хватило для этого. И в данном случае приходится признать, что милитаризация советской экономики, нещадная эксплуатация трудящихся и заключенных на оборонных заводах имела свой единственный плюс: мир и уставшая Советская страна нарастили такой оборонный и наступательный потенциал, что устрашили вероломных бывших союзников и не дали им развязать Третью мировую войну, которая при скором изобретении атомной бомбы в США и СССР могла бы обернуться межконтинентальной радиоактивной катастрофой и, возможно, погубила бы европейскую цивилизацию…
Черчиллю не удалось утаить свои замыслы: советское руководство получило соответствующую информацию от своей разведки. Сталин и Генштаб тут же приняли меры для противодействия: были в кратчайшие сроки перегруппированы советские войска в Европе, укреплена оборона занятых позиций, детально изучена дислокация войск противника. Это еще более отрезвило консерваторов и реакционеров из британского правительства и генштаба. К тому же в общих чертах союзники знали тогда результаты европейского похода Сталина. Сейчас же мы по архивным документам можем достоверно сказать, что советская 7-миллионная армия на протяжении почти 15 месяцев вела бои на территории 13 стран. За это время были разгромлены 607 дивизий германцев и их сателлитов, взяты в плен 2,5 миллиона солдат и офицеров противника. С такой вооруженной мощью, бесспорно, быстро справиться союзники не смогли бы, тем более что на некоторых участках линии встречи с союзниками наши войска имели в живой силе и технике превосходство в 3–5 раз!
Не оправдался расчет и на моральную усталость советских солдат. Когда пал Берлин, наших воинов и весь народ в тылу охватила радость, чувствовался значительный духовный подъем. Народ увидел перед собой перспективу мирной, спокойной жизни на многие-многие годы. А перенесшие несправедливость репрессий на время поверили, что Сталин учтет героические заслуги в войне, самоотверженность самих бывших осужденных, попавших на фронт и заключенных в лагерях, работавших на оборонных объектах — учтет, поймет верность народа ему и партии — и все простит, восстановит справедливость. Сталкиваться с многомиллионной страной, имевшей опыт ведения тяжелейшей войны, со страной, охваченной восторгом победы, для союзников, затеявших подлую провокацию, было чрезвычайно опасно. «В гневе на предателей, игравших лицемерно в союзников, наши бойцы смели бы их части в считанные недели, и наши танки вышли бы к Ла-Маншу», — считал один из ветеранов тех событий, полковник в отставке В. Аркадьев, когда на пресс-конференции в Москве 8 мая 1992 года ему в числе других героев войны задали вопрос о возможном предательстве англичан. И это, думается, верный ответ.
А в мае 1945 года Черчилль перед журналистами рассуждал о великой роли Советского Союза. Он тогда еще не отказался от своих зловещих тайных планов. Но, как свидетельствуют архивы и воспоминания людей из окружения Сталина, тот прекрасно помнил об антисоветизме Черчилля и считал его двурушником. Вот что о хитром премьер-министре Великобритании говорил сам Сталин: «Черчилль всегда был антисоветчиком номер один. Он им и остался». Этой фразой сказано много, — о чем знал Сталин из разведдонесений, он не предавал широкой огласке.
Черчилль не был до конца искренним и на Потсдамской конференции (17 июля — 2 августа 1945 года), на которой окончательно решались вопросы послевоенного устройства Европы и в особенности Германии. Насчет Германии разговор между Сталиным, Черчиллем и Рузвельтом начался задолго до победы — с 1943 года. И об этом, думается, надо рассказать подробнее, затрагивая наиболее важные моменты, которые до сих пор историками с разными убеждениями трактуются неоднозначно.
Что же касается замыслов Черчилля против СССР, то они не удались, как не удались ранее замысли белогвардейцев, эмигрантов-политиков, антикоммунистов-террористов сокрушить одним махом «Империю СССР». Только некоторые дальновидные реалисты вроде А. Деникина или барона Будберга еще в 30-е годы поняли, что окрепший социализм в СССР извне не сокрушить нашествием одной-трех капстран. А для массового похода, для создания гигантской армады против СССР буржуазные страны были не готовы из-за своей разобщенности, межгосударственных споров, конкуренции и претензий. Как ни странно, о длительности процесса развала СССР — возможно, на протяжении многих десятилетий! — заговорили прозревшие военные, но не политики. Эту мысль в значительной мере углубил перед смертью религиозный философ Н. Бердяев, сказавший, что в итоге «сам народ, подчинившийся тирании и диктату Сталина, решит, как ему жить дальше — с Сталиным или без него». Это была поистине провидческая фраза, не обнародованная Бердяевым, открыто не высказывавшимся против Сталина, но — записанная в его дневнике в одном ряду с другими короткими и удивительно точными философско-аналитическими мыслями.