Если конкретно, то Сталин и его сотрудники были ранее ознакомлены с черновиком этого документа, и Сталин был в общем-то согласен со всеми его положениями, но имел некоторые свои замечания в отношении уточнения формулировок. Некоторые его замечания союзники учли, но перед оглашением документа не предупредили Сталина и его делегацию. Другие советские и американские исследователи считают, что Сталин все же был предупрежден, но не получил вовремя окончательного варианта документа. В советской историографии принято считать некорректный поступок союзников своего рода изменой. С точки зрения международной политики и дипломатии такое пренебрежительное отношение к главе основной державы-победительницы было недопустимым.
Архивные сведения из США и Британии показывают, что уже тогда некоторые ведущие политики Запада искали повод для прекращения сближения с СССР, для срыва рузвельтовских замыслов: этих реакционеров больше устраивало идеологическое жесткое противостояние Запада и Востока. И такой момент они уловили на Потсдамской конференции. Однако Сталин, поразмыслив, решил все же сохранять прежние отношения с союзниками, надеясь, что досадный потсдамский «казус» больше не повторится и что провокации ограничатся только этим фактом.
А между тем события развивались следующим образом. На рубеже 1946–1947 годов в воззрениях общества европейских стран проявились новые разнонаправленные тенденции. В советской оккупационной зоне они выразились в отчетливом усилении позиции левых сил. Это показали парламентские выборы. Однако раскрытые после 1991 года материалы российских архивов показывают, что по крайней мере в трех странах — Польше, Венгрии и Румынии — итоги выборов были сфальсифицированы. Но даже если бы фальсификации и не было, влияние коммунистов в этих странах было достаточно сильным, чтобы их представители попали в госструктуры. Правда, их бы было меньше, но без них политика страны все равно не делалась бы. Коммунисты завоевывали симпатии населения прежде всего тем, что рисовали заманчивые планы более быстрого преодоления разрухи в районах, сильно пострадавших от боевых действий, они обещали наладить нормальную цивилизованную жизнь при переходе на социалистические начала экономики.
Демократы же процесс восстановления видели несколько более длительным и ориентировались на получение экономической помощи от прогрессивных союзников — американцев и англичан. В связи с этим, несмотря на внутренние трудности в Союзе, Москва стала оказывать техническую помощь странам Восточной Европы, чтобы подкрепить заверения тамошних коммунистов и укрепить их власть. И такая политика «подкармливания, подпитки сырьем, финансами и энергоносителями» братских стран СЭВ, продолжавшаяся десятилетиями, тоже имела разрушительные последствия для коммунистической идеологии. Внутри Союза осведомленные об этом интеллигенты и трудящиеся роптали: «Сами живем на 150–200 рублей, а задаром качаем нефть и газ полякам и чехам, когда можно энергоноситель продавать за доллары и за этот счет повышать нам зарплаты и пенсии, строить хорошее жилье, а не хрущевские «птичники».
Это недовольство было вполне справедливым, поскольку соцстраны уже в начале 60-х годов были в состоянии покупать у нас сырье и материалы по более высоким ценам. Однако в Кремле считали, что надо «задобрить» наших социалистических братьев, чтоб они меньше поглядывали на Запад и больше зависели от СССР. «Братья» же все равно поглядывали на более зажиточный и свободный в торговле и производстве капитализм. Такова реальная психология любого нормального человека, желающего жить без коммунистических установок, понуканий, указов и планов.
А в послевоенной Европе, одновременно с ориентацией оккупированных Советами стран на левые силы по другую сторону Эльбы, наблюдалась иная психологическая и социально-политическая тенденция. Там были налицо перспективы реальной (и при том значительной!) экономической помощи для преодоления последствий войны со стороны крупнейшей державы мира — США. Значительно более быстрое улучшение социально-экономического положения снижало общественную напряженность и ослабляло влияние левых сил. На этой основе постепенно и укрепились союзнические отношения с США.
Когда же Европа была втянута в холодную войну, то Британия и США нарушили договоренность с СССР по Германии и стали включать ее в различные европейские договоренности, пакты и соглашения. По ту сторону берлинской границы интенсивно формировался образ нового врага западной цивилизации, и этим врагом был СССР, который совсем недавно спас Европу от фашистского рабства. У славянских же народов, несмотря на присутствие советских войск на их территории и скрытое недовольство по этому поводу, все же на первом плане в образе врага фигурировала Германия, которая при помощи США и Англии с начала 50-х годов начала возрождать свою армию, в которой культивировались агрессивные, шовинистические настроения по отношению к соседним народам. Славянские государства с настороженностью следили за формировавшимся в Западной Европе вооруженным блоком. По этому поводу общее мнение политиков выразил польский правый социалист Я. Станьчик, сказавший: «Война — это ликвидация нашей независимости, а может быть, и физического существования. Ведь к танцу будет приглашена Германия». (РГАСПИ, ф. 17, оп. 128, д. 768, л. 136).
Когда стало окончательно ясно, что союзники не собираются в полной мере выполнять все соглашения по Германии, в Кремле перешли к разработке нового стратегического политического курса. О социально-политическом единстве в Европе уже не было речи: на первый план в политике вышла конфронтация между СССР и США с Британией, между тоталитарным социализмом и западной демократией, которая для своей «защиты» вынуждена была использовать провокационные методы.
Изменилось и внутриполитическое положение в молодых соцстранах: с 1947 года все отчетливее проявлялось в государственном руководстве главенство именно коммунистов. 21 мая 1947 года М. Ракоши после встречи с В. М. Молотовым сообщил сотруднику Отдела внешней политики ЦК ВКП(б) Л. С. Баранову: «Нам дали совет перейти на линию более сильной классовой борьбы». (РГАСПИ, ф. 17, оп. 128, д. 315, л. 54). В тот же период за «либерализм» к политикам из Национального фронта и склонность к заключению с ними компромиссов Кремль начал остро критиковать К. Готвальда, Р. Сланского, В. Гомулку, которые были сторонниками «польского национального пути».
Аналогичная критика звучала и в адрес финских коммунистов В. Песси и X. Куусинена. 30 июня 1947 года главный идеолог Кремля А. А. Жданов резко и однозначно заявил им в личной беседе по поводу того, что они готовы были согласиться с умеренной коалиционной политикой правительства М. Пеккалы: «На основе мирного сотрудничества в блоке коммунисты ничего не приобретут, наоборот, скорее могут потерять то, что уже приобрели. Нельзя в блоке обойтись без кровопускания по отношению к своим партнерам, если они нарушают основу сотрудничества». Жданов советовал финским коммунистам не церемониться с другими партиями правительственного блока, в том числе с социал-демократами. «Мы ждем от Финской компартии наступательных боев», — говорил Жданов и тем самым способствовал обострению конфронтации не только в финской политической среде, но и между левыми и демократическими силами в Западной Европе. (РГАСПИ, ф. 77, оп. 3, д. 174, л. 3).
Так волею обстоятельств московские политики на длительный период «подмочили» авторитет Москвы и КПСС в западном цивилизованном мире. И это тоже было медленное, неуклонное сокрушение идеологических позиций мировой коммунистической идеи. Помимо всего, для более интенсивного развенчания концепции «национальных путей» к социализму в сентябре 1947 года был создан Коминформ — одиозная пропагандистская коммунистическая организация, поддерживавшая идею классовой борьбы в соцстранах Европы. В результате, демократические партии оттеснялись от руководства, а на некоторых лидеров со второй половины 1950-х годов начались открытые гонения.
Коминформ усердно промывал мозги населению соцстран, формируя образ врага — «англо-американского империализма» и его «агентов». Бесспорно, агенты в смысле сотрудников разведок были, но еще больше было прогрессивных интеллигентов, мыслителей, объявленных диссидентами, «врагами социализма и народа». На них тоже вешались ярлыки «агентов империализма, предателей».
Хотя Москва и провозгласила разделение мира на два политико-экономических лагеря, но, тем не менее, в начале холодной войны она старалась несколько смягчить свои отношения с Западом, избегать острых конфронтации. Положение ухудшилось, когда 2–3 февраля 1948 года в Лондоне прошло сепаратное совещание представителей западных держав по германской проблеме, а в конце марта США, Англия и Франция отказались участвовать в Контрольном совете по Германии.
Не желая резкого разрыва с Западом, что могло спровоцировать Третью мировую войну, СССР старался не давать повода для обвинения его в нагнетании напряженности. В связи с этим весьма примечательна директива, данная Кремлем своим средствам массовой информации: «…по отношению к «главным клиентам» — Англии, Америке, Франции — взять другой тон», писать о них «без крикливости, без ругани… без истерики», использовать «наиболее взвешенные, точные и вместе с тем спокойные формулировки», отказаться от карикатур, шаржей и сатиры в адрес западных держав. (РГАСПИ, ф. 629, on. 1, д. 97, л. 53, 78, 89). Но это было только на первом этапе развития холодной войны.
Несмотря на строгость директивных установок по германскому вопросу, рассылаемых лидерам молодых соцстран, такие руководители, как Г. Димитров в Болгарии и И. Б. Тито в Югославии открыто выражали свои мнения по поводу создания федерации или конфедерации в Восточной Европе, не согласовывали некоторые свои важные высказывания с Москвой. Их излишняя самостоятельность могла спровоцировать Запад на новые политические акции против СССР. Во избежание такой опасности 10 февраля 1948 года в Москве была проведена трехсторонняя советско-болгарско-югославская встреча. На конференции затрагивались устремления Тито диктовать свою волю Албании. На этот счет Сталин резко заметил Тито: «Не надо сапогом влезать в Албанию!» (Архив Президента Российской Федерации, ф. 45, on. 1, д. 253, л. 22).