Первые ядерные испытания США на атолле Бикини. 1946 г.
Как видим, не вся доктрина Черчилля представляла прямую угрозу мировому коммунистическому движению во главе с СССР. Предлагая комплекс мер безопасности, Черчилль постоянно напоминал, что эта программа должна осуществляться с неукоснительным соблюдением законов и устава ООН. Однако в понимании Сталина и его единомышленников ООН ассоциировалась с США, которые там стремительно набирали вес и авторитет. Можно считать, что 5 марта 1946 года Черчилль выступил с программой мира на основе демократической идеологии. В СССР позднее была выдвинута своя программа мира — на коммунистических принципах, на основе развития классовой борьбы в странах капитала. При этом идеологи тоже постоянно оговаривались, упирая на невмешательство во внутренние дела других стран, но при этом стояли за «солидарность с трудящимися капстран, борющихся за свои права, за моральную поддержку мирового рабочего движения».
Произнося свою речь в американском Фултоне, Черчилль, бесспорно, был осведомлен насчет’ планов сдерживания советской угрозы, которые уже вовсю обсуждались политиками и военными Британии с США, потому экс-премьер в некоторых местах доктрины и был поразительно точен, как провидец. В сущности, он тоже был одним из участников разработки политической, идеологической части глобальной антисоветской программы. Сейчас трудно сказать, кто же был истинным «поджигателем» мирового «спокойствия», поскольку поводы для конфронтации одновременно давали с лета 1945 года и СССР, и союзники. В таких случаях противная сторона тут же составляла ноты протеста, обвиняя другую сторону в уклонении от выполнения ранее подписанных договоренностей. Как правило, подавляющее большинство этих договоренностей касалось именно Германии.
Сейчас некоторые исследователи ошибочно считают, что если бы Сталин вовремя вывел советские войска из покоренной Восточной Европы и Германии в том числе, если бы не делил Германию на социалистическую и буржуазную, если бы не отказался от выплаты долгов по лендлизу, если бы в итоге этих мероприятий Германия осталась бы единой — то и не было бы длительной конфронтации с Западом, не было бы холодной войны. Нет, это не так. Впрочем, в случае реализации данной гипотезы, изматывающего конфликта во внешней политике не было бы, но в определенной степени противостояние между социалистическим и капиталистическим лагерем все равно было бы, так как бесконфликтно две противоположные по своему устройству общественно-экономические формации существовать просто не могут.
Взять хотя бы начальный приоритет американцев в изобретении атомной бомбы — вот вам и бесспорный повод для начала гонки вооружений. Чтобы значительно не отстать от США, в СССР при Совете министров в 1947 году был организован Комитет по созданию ядерного оружия, во главе которого был назначен JI. П. Берия.
И назначен руководителем он был не зря: именно его агенты для ускорения изготовления советской бомбы и похитили часть сверхсекретных документов из американского ядерного проекта «Манхэттэн», а часть документов им добровольно передали ученые, симпатизировавшие СССР и опасавшиеся, что при монополии на ядерное оружие США могут превратиться в мирового диктатора.
29 августа 1949 года СССР взорвал свою первую атомную бомбу. И тут встал вопрос: у кого будет больше этих жутких бомб — у русских или у американцев? Эта безумная гонка продолжалась до середины 1980-х годов, экономически изматывая обе стороны. А потом вдруг светлые головы поняли, что не от количества боеголовок зависят сила и международный авторитет державы, что в атомной войне не будет победителей, и что для того, чтобы заставить себя уважать, надо всего пару десятков боеголовок, а не пару тысяч и не десять тысяч. Вот вам простое доказательство того, что в силу политического расклада в 1946 году холодная война и гонка вооружений просто были неотвратимы. Вопрос лишь в том, что она могла быть несколько «смягченной».
Холодной войны было не избежать еще и потому, что она возникла не только на почве противоречий с Западом, но и ввиду разногласий некоторых компартий Восточной Европы с политикой Кремля насчет путей построения социализма. И эту карту политики Запада тоже попытались разыграть в свою пользу.
Противостояние вошло в опасную стадию, когда 12 марта 1947 года, через год после известного выступления Черчилля, США провозгласили «доктрину сдерживания», целью которой было окружить СССР кольцом военных баз. По поводу оправдания такого решения еще 12 декабря 1946 года газета «Вашингтон пост» писала: «Советское давление на Европу и Ближний Восток дошло до точки, когда один прорыв способен открыть три континента для советского проникновения… Советская Россия разыгрывает одну из величайших авантюр в истории при минимальной ставке. Одна лишь Америка имеет возможность спутать ей карты. Возможно, это последний шанс для выживания свободного мира».
И американцам было от чего беспокоиться, когда помимо создания просоветских режимов в оккупированной Восточной Европе Сталин надумал создавать на палестинских землях независимое государство Израиль. На тот момент палестинские территории находились под британским протекторатом, но кремлевские политики и агенты умело использовали просчеты британских «кураторов» Палестины и стремление евреев создать свое государство. Из СССР буквально кораблями вывозились советские евреи, пожелавшие «оказать помощь» своим соплеменникам в возрождении исторической родины. Так, например, попал в Израиль будущий воинственный министр обороны Моше Даян. Чем обернулась попытка обратить евреев в социалистическую веру, мы знаем.
Помимо Ближнего Востока острая политическая ситуация (не без вмешательства СССР) создалась на Балканах. Тут себя проявил созданный в 1947 году одиозный Коминформ. С 1946 года специально инструктированные сотрудники советского посольства посылали в Москву информацию, содержавшую критику в адрес югославского правительства. С осени 1947 года эта критика еще более ужесточилась. В ней было немало предвзятых моментов, как теперь можно сделать вывод из рассекреченных архивных материалов. В наших посольских донесениях говорилось о переоценке югославским руководством собственного значения и опыта вооруженный борьбы против фашистов в 1941–1945 годах, о недооценке советского военного опыта и роли СССР в освобождении Югославии.
Такие обвинения советский посол А. И. Лаврентьев выдвинул и против Тито в связи с его докладом на II съезде народного фронта Югославии 27 сентября 1947 года. Позицию Тито Лаврентьев посчитал «национально ограниченной». Нашего посла поддержал и военный атташе в Белграде генерал-майор Г. С. Сидорович. С начала 1948 года советские информаторы уже обвиняли югославских лидеров в непонимании «существа марксизма-ленинизма», а Тито вменялся «вождизм». В донесениях того периода явно просматривается намек на то, что Тито якобы собирается чуть ли не провозгласить себя балканским Сталиным. Да, Тито был широко популярен в народе, это был руководитель со своим четким мнением, но в вождизме тогда его упрекали зря.
Между тем в Москве лица, ответственные за «югославский вопрос», придерживались мнения посла Лаврентьева. Так, заведующий отделом балканских стран МИД СССР А.А. Лаврищев после получения информации 8 октября 1947 года в докладной записке В. Молотову решительно возразил против предвзятого мнения посла о докладе Тито. (АВП РФ, ф. 0144, оп. 31, п. 124, д. 29, л. 7–9). Все эти инспирированные определенной группой сотрудников МИД СССР донесения поступали в Москву в период, когда на самом деле между Белградом и Москвой стали возникать трения. Главная проблема касалась влияния Югославии и СССР в Албании.
В ноябре 1947 года член политбюро ЦК КПА, министр экономики Н. Спиру был обвинен югославами в саботаже экономического сотрудничества с Югославией. Известно, что Спиру поддерживал особые контакты с советскими представителями в Тиране, и югославы сделали вывод, что некоторые не совсем выгодные Белграду решения Спиру принял не без консультаций с «посланцами Кремля». В политбюро ЦК албанской компартии вокруг Спиру возник серьезный конфликт. Не дожидаясь разбирательства и зная крутой нрав лидера Ходжи, Спиру покончил с собой. Югославы не были удовлетворены этим и все равно подняли перед Москвой вопрос о внешнеэкономической политике теперь уже покойного Спиру. Белград пытался добиться от Москвы отзыва ее специалистов из Тираны и усиления там влияния Югославии. (РГАСПИ, ф. 77, оп. 3, д. 99, л. 1–5, 8).
Как ни удивительно, но 17 января 1948 года при встрече со Сталиным, Молотовым и Ждановым представитель югославов Джилас получил согласие советского правительства на то, чтобы развитие Албании было «полностью связано с Югославией, вплоть до объединения». Однако отзывать своих специалистов Москва не собиралась и примирительно заявила, что в своих главных действиях она будет консультироваться с «югославскими товарищами». На это Сталин пошел потому, что претензии югославов не стоили того, чтобы резко обострять с ними отношения в период начала конфронтации СССР с Западом.
Получив согласие на сближение с Албанией, Тито уже 19 января предложил Ходже предоставить в Южной Албании базу для ввода югославской дивизии. Мотивировалось это опасностью вторжения греков при поддержке англо-американцев. 20 января Ходжа из Тирана ответил согласием. Поступок Тито, не согласовавшего это стратегическое решение с Москвой, вызвал в Кремле очередное неудовольствие. Из Кремля тут же поступило в Белград документальное выражение неудовольствия несогласованными действиями. Тито пришлось признать свою поспешность и отказаться от ввода войск в Албанию.
Одновременно Москву стал раздражать и слишком самостоятельный болгарский лидер Г. Димитров, который 17 января 1948 года сделал заявление журналистам о будущем создании федерации восточноевропейских стран. Димитров, как и Тито, тут же признал поспешность своих выводов, заявив об этом на II съезде Отечественного фронта 2 февраля.