Заводские испытания… выявили ряд конструктивных недочетов его пушки. Наиболее серьезно было то, что сила отдачи при стрельбе значительно превышала обещанную. Впрочем, сила отдачи вполне соответствовала калибру и мощности пушки, но выявилось несоответствие техническим условиям, предложенным самим Таубиным… Тогда он попробовал добиться, чтобы конструкцию приняли в таком виде, но, естественно, натолкнулся на сопротивление со стороны авиаконструкторов. Повышенная сила отдачи пушек, размещенных в крыльях, при неодновременной стрельбе сбивала с курса легкие самолеты. К тому времени подоспели результаты испытания создававшихся тогда других авиационных пушек, и оказалось, что и у них сила отдачи превышала требуемую самолетостроителями. Тогда конструкторы, как вооруженцы, так и авиационные, вынуждены были признать, что подошли к этому вопросу легковесно. Стало ясно, что нужно либо отказаться от авиационных пушек, развивающих значительные силы отдачи, либо исходить из иных параметров в расчетах при конструировании самолетов. <…> После очередного периода колебаний вновь было принято решение форсировать соответствующие работы (совершенно очевидно, что имеются в виду работы авиаконструкторов, а не по пушке. – А. О.).
Что касается Таубина, то он на одном из совещаний, отвечая на вопрос Сталина, заявил, что добьется значительного снижения силы отдачи, хотя и в данном случае не имел твердых оснований для такого обещания. И. В. Сталин же, по-видимому, счел его ответ вполне обоснованным… Авиаконструкторы были недовольны, но не решились довести дело до конфликта с Таубиным, так как чувствовали и свою долю вины. Они предпочли усилить у мотора то место, к которому крепится пушка, и – по-видимому, даже без разрешения руководства наркомата авиационной промышленности – договорились об этом с авиазаводами. Хотя такое усиление не оказало никакого влияния на конструкцию мотора, а для установки пушки было весьма полезно, тем не менее оно нарушало установленный порядок, по которому изменения в утвержденные чертежи на продукцию, переданную в серийное производство, можно было вносить только с разрешения правительства.
Каким-то путем о нарушении узнал Сталин. А поскольку как раз тогда он настойчиво требовал соблюдения упомянутого порядка, то “самовольничанье” вызвало у него особенно острую реакцию… В 1941 году, за несколько месяцев до начала войны, Таубин тоже внес изменения в свою конструкцию и попросил установить новые сроки. А в наркомате вооружения, где уже потеряли надежду получить законченную пушку в ближайшее время, тогда уже был иной план: передать доводку конструкции Таубина заводским конструкторам и технологам, обладавшим высокой квалификацией и огромным опытом, для чего, пойдя на риск, принять ее в серийное производство до проведения окончательных испытаний…
Итак, мы передали судьбу 23-миллиметровой пушки в руки замечательного коллектива одного из самых мощных артиллерийских заводов. Там были хорошие конструкторы и технологи, прекрасное оборудование и отличная металлургическая база, поставлявшая лучшие стали и заготовки. Такое благоприятное сочетание возможностей обеспечивало быструю доводку и запуск пушки в серийное производство. Работы на заводе уже шли быстрыми темпами, как вдруг совершенно неожиданно для наркомата конструкция Таубина была объявлена вредительской, а сам он арестован» [11. С. 146–151].
Впервые же имя Таубина в печати было упомянуто в книге «Оружие Победы», вышедшей в 1987 г. [64] и рассказывающей о вкладе оборонной промышленности в Победу. Она написана авторским коллективом под редакцией В. Н. Новикова, бывшего в 1939–1941 гг. директором Ижевского оружейного завода, который выпускал авиационное вооружение, в том числе и разработанное ОКБ-16 (в последующем Новиков стал заместителем наркома – заместителем министра вооружения, а в 1960–1962 и в 1965–1980 гг. заместителем председателя Совета Министров СССР):
«В конструкторском коллективе, руководимом Я. Г. Таубиным и М. Н. Бабуриным[51], еще до войны в творческом соревновании с коллективом, создававшем пушку ВЯ, разрабатывалась 23-мм авиационная пушка МП-6…» [Там же. С. 291].
Интересно, что истории горькой судьбы 23-мм пушки в книге «Оружие Победы» предшествовал рассказ ее авторов о первой пушке ОКБ-16, принятой на вооружение в годы войны:
«…В грозном 1941 году родилась 37-мм пушка НС-37. Ее разработали А. Э. Нудельман, А. С. Суранов, Г. А. Жирных, В. Я. Неменов, С. Г. Лунин, М. П. Бундин. При создании этой пушки был использован большой опыт и много материала по разработке пушки МП-6, которая еще до войны создавалась в том же конструкторском коллективе под руководством Я. Г. Таубина и М. Н. Бабурина при участии А. Э. Нудельмана» [64. С. 294][52].
Из приведенных выше рассказов непосредственных участников работ по созданию лучшей в мире для своего времени авиапушки становится совершенно очевидным, что МП-6 (затем ПТБ-23) была первой авиапушкой такого большого калибра. Она успешно выдержала все испытания (стоит отметить, что по той же схеме были разработаны еще две пушки – 23-миллиметровая противотанково-зенитная пехотная и такого же калибра танковая системы Таубина – Бабурина). Иначе руководство страны никогда не запустило бы ее в серийное производство, да еще поручив Таубину Постановлением СНК и ЦК от 4 октября 1940 г. сразу две работы – «сконструировать 37 мм авиационную пушку… и подать на испытания не позже 25 декабря с. г.» и «сконструировать и подать не позже 25 декабря с. г. на полигонные испытания 12,7 мм пулемет». Кстати, из этого следует, что разработка 37-миллиметровой пушки (11-П) началась не 17 мая 1941 г. (то есть на следующий день после ареста Таубина и Бабурина) под руководством Нудельмана, как, к сожалению, были вынуждены написать в своих воспоминаниях сам Нудельман и некоторые другие участники этой работы, а намного раньше, и под техническим руководством Таубина и Бабурина[53]. А с 17 мая 1941 г. и до принятия ее в серийное производство 30 декабря 1942 г. продолжалась работа над ней же, но уже под руководством Нудельмана и Суранова и уже под другим названием – 11-П. Слабо верится, чтобы на пушку, которую по решению правительства должны были еще 25 декабря 1940 г. подать на испытания, техпроект начали делать только на следующий день после ареста Таубина и Бабурина и представили уже через месяц – к 16 июня 1941 г., а еще через месяц (27 июля) был готов первый опытный образец пушки. Имеется письмо Шахурина заместителю начальника ГУ ВВС Жигареву № 204763 от 17 апреля 1941 г., из которого следует, что 37-миллиметровая пушка Таубина, поданная для установки в серийном самолете ЛаГГ-3, в него не помещается, так как не увязана с его мотором М-105П. Значит, в это время пушка уже существовала «в металле»[54]. В указываемые Нудельманом короткие сроки лишь переделали документацию на 37-миллиметровую пушку, исключив имена ее создателей, объявленных «врагами народа». А дальше, как всегда, пошли испытания и устранения выявленных недостатков. Это процесс неизбежный, и тут нет вопросов. Вопрос в другом: почему устранение недостатков пушки начали с ликвидации ее создателей?
Арест. За что?
16 мая 1941 г., то есть через полгода после объявления в кабинете вождя о небывалом успехе Я. Г. Таубина и М. Н. Бабурина, они были арестованы. Таубин обвинялся в «участии в антисоветском заговоре», в «консервировании недоработанных образцов вооружения и в запуске в валовое производство технически несовершенных систем: 23-миллиметровой авиапушки, 12,7-мм пулемета и других», и даже в «создании вражеской пушки». Эти обороты привел в своей единственной публикации об отце в газете «Калининградская правда» (г. Королев) сын Я. Г. Таубина Григорий Таубин, который был ознакомлен с делом своего отца, откуда и взял все вышеуказанные пункты его обвинения[55].
Нельзя не обратить внимания на то, что арест Таубина и Бабурина произошел на следующий день после того, как в Москве приземлился немецкий транспортный самолет Ю-52, доставивший вождю письмо от фюрера, в котором среди прочего Гитлер дал свои объяснения по поводу появления Гесса в Англии[56].
Этот его «перелет» ставил под угрозу стратегический план Сталина по вступлению СССР в войну, первым этапом которого, на мой взгляд, должна была стать согласованная им с фюрером операция, условно названная мной «Великой транспортной операцией». Суть этой операции, в ходе которой советские войска должны были перебрасываться через Польшу и Германию к Ла-Маншу, а немецкие – через СССР в Ирак, изложена в первой и второй книгах моей трилогии (см. [63. С. 45–46, 415] и [62. С. 16–18]). К тому же советская разведка, скорее всего, успела доложить Сталину, что Рудольф Гесс осуществил свой перелет из Аугсбурга (где находился завод и аэродром Мессершмитта) в Англию на истребителе Ме-110, на котором к тому времени уже могла быть установлена пушка Таубина – Бабурина ПТБ-23. Замаячила угроза тяжелых объяснений по этому поводу с Черчиллем. Поэтому Сталин вполне мог в день получения письма от фюрера дать команду арестовать Таубина и Бабурина «на всякий случай», чтобы были конкретные люди, на которых этот «казус» можно будет «списать».
В приведенной выше рецензии, а фактически в своих воспоминаниях о Таубине (1988 г.) П. Грибков утверждает, что 14 мая 1941 г. Таубин участвовал в совещании в ЦК у Маленкова[57], а на следующий день он был арестован. Вероятно, Грибков ошибся на один день. По записям в «Кремлевском журнале» Маленков после пятидневного перерыва был на приеме у Сталина трижды – 14, 15 и 17 мая (16 мая приема вообще не было). 14 мая Маленков участвовал в часовом совещании, на котором присутствовали Молотов, Берия, Вышинский, Жданов и нарком авиапромышленности Шахурин. Похоже, что 15 мая было принято решение об аресте Таубина и дано указание об этом Меркулову, а 17 мая во время 45-минутного совещания Сталина с Молотовым, Маленковым, Шахуриным и конструкторами Савиным и Норовым