мыны, тоже задумались о своём будущем. Одетые в мундиры представители всех этих народов отказывались воевать, а в некоторых случаях бросали оружие и отправлялись домой через территории новых государств, на которые распалась империя Габсбургов[707]. В этих обстоятельствах Армандо Диаз, главнокомандующий итальянской армией, 24 октября начал наступление, ставшее известным как битва при Витторио-Венето. С помощью британцев и французов итальянцы смогли форсировать Пьяву и перешли к атакам, закончившимся неделю спустя на австрийской территории. 1 ноября австрийцы с большим трудом добились переговоров о перемирии на поле боя и 3 ноября объявили о прекращении огня. Итальянцы последовали их примеру только на следующий день. За это время в их руки попало 300.000 пленных[708].
Таким образом, к концу первой недели ноября Германская империя осталась единственной участницей войны из Центральных держав. Под давлением французов, британцев, бельгийцев и американцев немецкая армия отступала по полям сражений 1914 года к германо-бельгийской границе, оказывая тем не менее яростное сопротивление противнику. Ожесточённые бои завязывались на берегах каналов и рек, потери росли, и солдатам союзников, сражающимся на фронте, казалось, что война продлится ещё долго. А вот за линией фронта, в самой Германии, борьбу продолжать уже не желали. 30 октября экипажи Флота открытого моря, получившие приказ выйти в рейд, подняли бунт и отказались разводить пары. Попытки подавить его закончились тем, что бунтовщики превратились в мятежников, взяли оружие и вышли на улицы[709]. 3 ноября, в тот день, когда Австрия согласилась на перемирие, Киль — одна из главных баз германских морских сил на Балтике — уже был в руках восставших, которые призывали к революции, а на следующий день командующему базой адмиралу принцу Генриху Прусскому, брату кайзера, пришлось тайно бежать из города.
Сам Вильгельм II покинул Берлин ещё 29 октября. Он направился в бельгийский городок Спа, в штаб-квартиру своей армии, чтобы быть ближе к тем, на верность кого он рассчитывал, и чтобы избежать настойчивых требований отречься от престола. Решение уехать было разумным, но тем не менее в начале второй недели ноября власть в столице постепенно переходила от старого имперского аппарата к революционным силам. Последними достижениями принца Максимилиана на посту канцлера стали назначение преемником Людендорфа генерала Вильгельма Тренера, отличавшегося умеренными взглядами, и включение в состав делегации для переговоров о мире не только военных, но и гражданских лиц. Таким образом, он способствовал тому, чтобы решение о перемирии оказалось единым военно-политическим актом, от которого генералы не могли бы впоследствии отречься, возражая против политических условий. Это был последний вклад Максимилиана Баденского в будущее Германии. 9 ноября, когда Берлин охватили беспорядки, а умеренным политикам угрожали уличные толпы, которыми руководили большевистские лидеры Карл Либкнехт и Роза Люксембург, он отказался от должности канцлера в пользу социалиста Фридриха Эберта[710].
В тот же день в Спа отрёкся от власти Вильгельм II. Он провёл в штаб-квартире десять дней, фантазируя о том, чтобы повернуть армию против своего народа, и не обращая внимания на многочисленные свидетельства, что солдаты хотят только одного — окончания войны и даже в самом Спа они действуют сообща с революционерами. Парадоксально, что Эберт, глава социалистической партии, являлся противником революции, патриотом и даже монархистом. Однако к 7 ноября он уже понял, что, если не принять требования бушующей на улицах революции, среди которых было отречение кайзера, его партия окажется навсегда дискредитирована. В тот вечер Эберт предупредил принца Максимилиана: «Кайзер должен отречься. В противном случае мы получим революцию». Максимилиан телефонировал в Спа и передал это предупреждение Вильгельму. Чтобы смягчить удар, он разговаривал с кайзером не как канцлер, а как родственник: «Отречение необходимо для того, чтобы спасти Германию от гражданской войны»[711]. Вильгельм отказался говорить об этом и снова угрожал применить против народа армию. Наряду с этим он отверг мысль о смещении самого принца с поста канцлера — шаг, который Максимилиан признавал неизбежным. «Вы отправили предложение о перемирии. Вам и принимать условия», — заявил Вильгельм II и отсоединился.
Немецкая делегация, уполномоченная вести мирные переговоры, уже пересекла линию фронта, чтобы встретиться с представителями Франции в Компьенском лесу близ станции Ретонд, неподалёку от Парижа, однако до разрешения вопросов об отречении кайзера и о новом канцлере эти переговоры начаться не могли. Условия перемирия немцам передал Фош, и они оказались жёсткими. Французы требовали освободить все оккупированные территории, в том числе Эльзас и Лотарингию, входившие в состав Германии с 1871 года, отвести войска с западного берега Рейна и из секторов на восточном берегу у Майнца, Кобленца и Кельна. Союзники настаивали на передаче им огромного количества вооружения, всех подводных лодок и основных боевых единиц Флота открытого моря, отказе от Брест-Литовского и Бухарестского договоров, согласно которым Германия получала земли на востоке, выплате репараций за нанесённый ущерб и, что самое главное, продолжении морской блокады[712]. Как показали дальнейшие события, именно продолжавшаяся блокада заставила Германию согласиться с условиями мирного договора, навязанными ей в Версале, даже более жёсткими, чем условия перемирия.
Пока делегаты в Компьенском лесу ждали, какая власть в Германии позволит им поставить свои подписи под документом, в Берлине и Спа происходили важные события.
В столице 9 ноября принц Максимилиан Баденский передал пост канцлера Фридриху Эберту. Таким образом, смена власти стала неизбежной. Улицы заполнили революционные толпы, в которых было много солдат, а лидеры враждебных социалистам сил, Карл Либкнехт и Роза Люксембург, уже провозглашали свободную социалистическую республику, подразумевая под ней большевистское государство. Последняя встреча Максимилиана и Эберта была краткой. «Господин Эберт, я вручаю империю вам», — сказал принц. «Этой империи я отдал двух сыновей», — ответил новый канцлер[713]. Его слова могли повторить многие родители в Германии.
В Спа 9 ноября император встретился с руководством армии — силы, которая помогла династии Гогенцоллернов прийти к власти и на которую она всегда опиралась. Вильгельм II всё ещё верил, что, несмотря на предательство политиков в Берлине, невзирая на беспорядки на улицах, его одетые в мундиры подданные останутся верны воинской присяге. Даже 9 ноября он пребывал в заблуждении, что армию можно использовать против народа и что ещё есть шанс сохранить власть, заставив немцев убивать друг друга, но генералы понимали, что это невозможно[714]. Гинденбург выслушал кайзера молча. Заменивший Людендорфа Тренер — бывший начальник железнодорожного отдела Генерального штаба, сын казначея драгунского полка — нашёл в себе силы возразить монарху. Из докладов командиров 50 полков он знал, что солдаты хотят одного — перемирия, и как можно быстрее. Ценой перемирия для дома Гогенцоллернов было отречение кайзера. Вильгельм II не поверил. А как же клятва, спросил он, которую дают все солдаты, обещая скорее умереть, чем ослушаться приказа? Ответ Тренера поразил его: «Сегодня клятвы верности ничего не значат»[715].
Падение дома Гогенцоллернов произошло быстро. Отказавшись от мысли отправиться на передовую и искать смерти в бою как несовместимой со своим положением главы лютеранской церкви Германии, 10 ноября Вильгельм поездом отправился в Голландию. По прибытии в замок Дорн, где он проведёт в ссылке долгие годы — настолько долгие, что у ворот этой резиденции Гитлер установит почётный караул на всё время германской оккупации Нидерландов, — кайзер первым делом спросил чашку хорошего английского чая. 28 ноября он подписал акт об отречении. Все шесть его сыновей отказались от власти, и династия Гогенцоллернов потеряла не только германский трон, но и корону Пруссии.
В любом случае Германия к тому времени уже превратилась в республику. Провозглашена она была 9 ноября, но первого президента, Фридриха Эберта, избрали только в феврале 1918 года. Это была республика без внутреннего стержня, лишённая необходимых политических структур и вооружённых сил, чтобы защитить себя от врагов. Последним организованным действием старой имперской армии стал марш домой через границы Германии с Францией и Бельгией. Потом она распалась.
Как и в других местах на изменившейся политической карте Центральной и Восточной Европы, в новых республиках — Польше, Финляндии, Эстонии, Латвии и Литве — вернувшиеся с войны солдаты придерживались разных взглядов, от монархистских до революционных. Националисты и сторонники традиционных ценностей преобладали в этнически разнообразной Югославии, в Чехословакии, а также в Польше, хотя этому молодому государству пришлось защищать свои границы как от немецких войск на западе, так и от большевиков на востоке. В Финляндии, Прибалтийских странах, Венгрии и самой Германии вооружённые люди угрожали социалистической революцией. Ценой подавления этой угрозы на востоке стали гражданские войны. В Германии поначалу казалось, что левые победят, поскольку сторонники конституционной республики не имели вооружённых отрядов. Однако после развала старой имперской армии образовались импровизированные подразделения, состоящие из тех, у кого не было другой профессии, кроме военной. Все они — гвардейская кавалерийская стрелковая дивизия, добровольческий егерский корпус, стрелковый корпус и иные — готовились к уличным боям в Берлине, Готе, Галле, Дрездене, Мюнхене и многих других городах Германии, чтобы силой подавить немецкий большевизм и заслужить благодарность нового республиканского правительства. Эти подразделения и стали ядром «стотысячной армии» — вооружённых сил, которые по условиям Версальского договора 1919 года разрешалось иметь Германии