[383]. Германия увязла в военных действиях против Франции и России, Австрия боролась с военным кризисом, а Турция переключила всё внимание на азиатские границы своей империи, и в этой ситуации смена партнёров выглядела не только не опасной, но и очень выгодной.
Более того, Британия уже начала операции в Восточном Средиземноморье, и сие означало, что на этом театре военных действий Италия не будет сражаться в одиночку. Обещание России помочь в войне против Турции, прозвучавшее после наступления на Кавказе, тоже стало серьёзным аргументом. 16 февраля часть британского флота вошла в Дарданеллы, пролив между Средиземным и Чёрным морями, и обстреляла турецкие форты. Точно так же итальянцы действовали во время войны с Турцией 1911–1912 годов. Их лёгкие суда дошли до узкой части пролива, прежде чем им пришлось повернуть назад. Тогда цель Италии состояла в том, чтобы заставить Российскую империю оказать давление на Турцию, и она создавала помехи для экономики русских черноморских провинций, зерно из которых вывозили через Дарданеллы. Цели британцев в 1915 году были масштабнее: открыть маршрут поставок в Россию через те же самые Дарданеллы и одновременно выбить Турцию из войны обстрелами Стамбула. Косвенным эффектом данной операция должно было стать укрепление решимости Италии вступить в войну. Это гарантировало продолжение сопротивлению сербов Австрии, и союзница Германии не могла бы развернуть войска на итальянской границе, что, в свою очередь, должно было удержать от вступления в войну Болгарию. И наконец, появлялась возможность военных поставок в Россию в объёмах достаточных для того, чтобы вооружить миллионы её новобранцев и переломить таким образом ситуацию на Восточном фронте.
В марте и апреле жажда территориальных приобретений и стратегические расчёты подталкивали Италию к вступлению в войну. Немецкий посол, князь Бернард фон Бюлов, делал всё от него зависящее, чтобы воспрепятствовать этому, и даже предложил Италии австрийские территории, которые раньше Вена отдавать не соглашалась. Большинство итальянцев — и простые люди, и парламентарии — эту опасную авантюру не одобряли. Активными сторонниками войны были король Виктор Эммануил III, премьер-министр Саландра, министр иностранных дел Соннино и разношёрстная группа сторонников политической и культурной революции, включая Бенито Муссолини (тогда тот был социалистом), а также поэтов Габриеле Д'Аннунцио и Филиппо Маринетти, родоначальника футуризма[384]. Завершающие стадии подготовки к войне оказались похожи на заговор, в котором участвовали его королевское высочество, Саландра и Соннино. 26 апреля в обстановке строжайшей секретности был подписан договор с Британией, Францией и Россией, обязывающий Италию в течение месяца вступить в войну в обмен на большую часть австрийской территории, на которую она претендовала, а также Южные Спорады в Восточном Средиземноморье. 23 мая Италия объявила войну Австрии — но ещё не Германии.
С самого начала Италию преследовали неудачи, что вполне объяснимо, исходя из реалистичной оценки состояния её армии и особенностей местности, в которой предстояло действовать. Вся граница между Италией и Австрией проходила по самым высоким в Европе горам, от Тироля на западе до Юлианских Альп на востоке, образуя полукруг из зачастую отвесных скал протяжённостью 600 километров, вершины вдоль которого занимал противник. На западной оконечности, в Трентино, через перевалы вели девять дорог, а на востоке наступление можно было вести по долине реки Изонцо, прорезающей горы. Однако Трентино был захолустным углом австрийской территории, совершенно неразвитым регионом, а позади долины Изонцо громоздились два безлюдных плато, Байнсицца (Банынице) и Карсо, громадные природные крепости, возвышающиеся более чем на 600 метров над окружающими низинами. Историк говорит об этом так: «Плато прорезала череда крутых гребней, а низины представляли собой мрачное нагромождение камней, острых как ножи»[385].
В такой местности могли воевать только лучшие горные соединения. У Италии такие имелись, но слишком мало — всего две бригады с собственной горной артиллерией[386]. Эти подразделения были сформированы из жителей альпийских регионов. Большинство солдат призывалось из небольших городков и из сельской местности, причём треть из южной части страны и Сицилии. Южане стали гражданами Итальянского королевства меньше 50 лет назад и считались плохими воинами. Из своих бедных деревень они стремились скорее в Америку, чем на север собственной страны. Армия в целом была плохо обученной, поскольку не имела полигонов для отработки манёвров, как французская и немецкая, и не восполнила потери, понесённые в результате Итало-турецкой войны 1911–1912 годов, которую сами итальянцы называли Ливийской. Современной артиллерии у неё не хватало — на вооружении было всего 120 тяжёлых орудий. В начале военных действий итальянцы оказались способны выставить 25 пехотных дивизий, но до конца войны всё равно оставались самой слабой из основных сторон, вовлечённых в конфликт.
Главной силой итальянской армии являлся офицерский корпус, наследие Савойского королевства, войска которого сыграли решающую роль в объединении Италии в 1870 году. Патриотичная, профессиональная, хорошо обученная армия Савойи была единственной в Европе, где евреи могли занимать высшие командные должности. Офицеры с севера хорошо знали своё дело и умели обучать подчинённых. Начальник Генерального штаба Луиджи Кадорна являлся поборником строгой дисциплины. Он в полной мере реализовывал своё право Верховного главнокомандующего, закреплённое конституцией (во время войны он не подчинялся ни премьер-министру, ни королю), и делал это так жёстко, как никто из военачальников Первой мировой. За войну Кадорна сместил с должности 217 генералов, а когда произошёл кризис 1917 года, приказал безжалостно расстреливать офицеров отступающих частей[387]. Такой стиль командования и управления войсками, безусловно, повлиял на действия итальянской армии. Безнадёжные атаки возобновлялись снова и снова, а тяжёлые потери воспринимались с такой же стойкостью, как у британцев на Сомме или французов под Верденом. Более того, с учётом необыкновенной сложности фронта наступления итальянской армии её самопожертвование можно считать беспрецедентным. Расплатиться за это пришлось позже, и цена оказалась высокой — утрата боевого духа. Моральный крах ждал армию в октябре 1917 года в Капоретто.
План Кадорны на начальном этапе ведения боевых действий предполагал быстрый прорыв, который позволил бы избежать потерь. Выбрав долину Изонцо, он рассчитывал, что после преодоления горного барьера армия развернёт наступление через проходы, прорезанные в скалах реками Драва и Сава, на Клагенфурт и Аграм (Загреб), а оттуда в самое сердце Австрийской империи. Эти надежды были похожи на надежды русских, которые в начале 1915 года верили, что, преодолев Карпатский хребет, беспрепятственно спустятся на Венгерскую равнину и возьмут Будапешт, только ещё более необоснованные. Местность за долиной Изонцо отнюдь не равнинная, а Юлианские Альпы представляли собой гораздо более серьёзное препятствие, чем Карпаты. Когда 23 июня 1915 года итальянцы в первой битве при Изонцо — всего их будет двенадцать, хотя многим участникам того боя узнать об этом было не суждено, — пошли в атаку, вступить в контакт с врагом на его передовых позициях сумел всего лишь их авангард. Эти позиции между тем состояли из единственной линии траншей, занятых немногочисленными защитниками. Австрийская армия, уже сражавшаяся на двух фронтах, в Польше и Сербии, до начала военных действий держала на итальянской границе только батальоны местной полиции. В феврале из части этих батальонов сформировали две дивизии. В начале мая ещё одну дивизию перебросили из Сербии и в конце месяца две из Польши[388]. К 23 мая, когда Италия вступила в войну, командующий австрийскими частями в секторе Изонцо генерал Светозар Бороевич фон Бойна смог собрать всего семь дивизий и сформировать из них 5-ю армию, однако по численности она значительно уступала итальянцам. Если бы Бороевич не позаботился об охране складов динамита в скалах Карсо и Байнсицца, а итальянцы смогли бы сосредоточить больше 212 орудий, надежды Кадорны на прорыв вполне могли осуществиться. Однако наступавшая итальянская пехота, храбрая, но плохо обученная, была остановлена на нейтральной полосе, потеряв почти 2000 человек убитыми и 12.000 ранеными. Столь высокий процент ранений — характерная особенность, повторявшаяся на протяжении всей кампании, — объяснялся тем, что от взрывов снарядов в разные стороны разлетались осколки скал, вызывавшие серьёзные травмы, особенно головы и глаз.
В 1915 году при Изонцо произошло ещё три битвы — в июле, октябре и ноябре, и потери в них оказались ещё больше (6287, 10.733 и 7498 убитых соответственно), но вперёд итальянцы почти не продвинулись. Австрийцы тоже понесли большие потери, поскольку артиллерийский обстрел защитников вырубленных в скалах траншей приводил к таким же результатам, как обстрел атакующих на открытом пространстве. К концу четвёртой битвы при Изонцо у них насчитывалось уже 120.000 убитых, раненых и пропавших без вести[389]. Тем не менее австрийцы удержали свои позиции и начали получать подкрепления, чтобы усилить передовые части, на которые в первые месяцы боёв пришёлся главный удар. К концу 1915 года фронт у реки Изонцо стабилизировался и уже не представлял угрозы для стратегического положения Центральных держав.
На самом деле время вступления в войну Италия выбрала неверно. Если бы это произошло раньше, когда шли жестокие бои у Лемберга, которые стали для австрийцев тяжёлым испытанием, или позже, когда британская армия развернулась в полную силу, а русские восстановили боеспособность своих войск, итальянская инициатива могла бы создать серьёзные проблемы немецкому и австрийскому Генеральным штабам. Но случилось так, что первой битве при Изонцо предшествовала крупная победа немцев и австрийцев — прорыв линии Горлице — Тарнув, который ослабил позиции русских на Восточном фронте, уберёг австрийскую армию от разгрома и обеспечил Германии передышку в войне на два фронта, позволившую в 1916 году начать наступление против французских войск под Верденом.