Рост заработной платы и выпуск бумажных денег привели к высокой инфляции, неизбежной в стране с примитивной финансовой и банковской системой. Больше всего от инфляции пострадало сельскохозяйственное производство. Крупные землевладельцы изымали землю из оборота, поскольку не могли себе позволить троекратное повышение оплаты труда, а крестьяне, которые не хотели или не могли платить высокую цену за промышленные товары, уходили с зернового рынка и возвращались к натуральному хозяйству. В то же время железная дорога, персонал которой увеличился с 700.000 человек в 1914 году до 1.200.000 в 1917-м, не справлялась с поставками сельскохозяйственной продукции в города, отчасти потому, что удовлетворяла возросшие потребности армии, а отчасти из-за притока неквалифицированных кадров, который привёл к ухудшению качества технического обслуживания[542]. К началу 1917 года, когда из-за чрезвычайно холодной зимы увеличилась потребность в топливе и продовольствии, их поставка в города почти прекратилась. В марте на складах столицы страны, Петрограда, остался лишь трёхдневный запас зерна.
Именно нехватка продовольствия спровоцировала события, которые затем назвали Февральской революцией (в России, жившей по юлианскому календарю, датировка на тринадцать дней отставала от григорианского, принятого на Западе). Февральская революция не была политической по своим причинам или направленности. Изначально она представляла собой протест против материальных трудностей и лишений, который перерос в революцию только после того, как военный гарнизон Петрограда отказался подавлять демонстрации и перешёл на сторону протестующих, выступив против жандармерии и казаков, традиционно привлекаемых государством для полицейских акций. Революция началась как серия забастовок, сначала в память о кровавом воскресенье 9 января 1905 года, когда казаки расстреляли мирную демонстрацию. В феврале (марте) забастовочное движение расширилось. Постоянно звучало требование: «Хлеба!» Масштаб демонстраций увеличился из-за неожиданного потепления — недовольные вышли на улицы сначала в поисках пропитания, а потом присоединились к активистам. 25 февраля 200.000 рабочих наводнили центр Петрограда, громя магазины и нападая на уступающую им в численности и деморализованную полицию[543].
К гражданским беспорядкам царское правительство было привычно и раньше всегда находило средства для их подавления. В качестве крайней меры, как в 1905 году, оно призывало армию, которая открывала по толпе огонь. В феврале 1917-го в столице были сосредоточены значительные силы — 180.000 человек в самом городе и 152.000 в его окрестностях. И это были верные царю гвардейские полки — Преображенский, Семёновский, Измайловский, Павловский (всего 14), которые служили дому Романовых с эпохи Петра Великого. Элитным среди них считался Преображенский полк — в него младшими офицерами традиционно записывали наследника престола и других царевичей. Из ежегодного призыва солдат в полк отбирал сам государь — он мелом писал букву «П» на одежде кандидатов. Император надеялся, что преображенцы будут защищать его, не щадя жизни.
К 1917 году, однако, и гвардия была уже не та, что раньше. Она размещалась в Петрограде вместе с батальонами резерва и состояла из новобранцев или раненых ветеранов, чрезвычайно недовольных возвращением на службу[544]. Большинство офицеров — недавние выпускники кадетских училищ — не имели опыта, а многие солдаты принадлежали к прослойке образованных горожан, которые в мирное время не призывались в армию[545]. Один из них, Фёдор Линде, так описывал свою реакцию на первые попытки разгона демонстраций у Таврического дворца — когда-то петербургской резиденции князя Григория Потёмкина-Таврического. «Я увидел молодую девушку, пытавшуюся убежать от несущейся на неё галопом лошади казачьего офицера. Шансов у неё не было. <…> Жестокий удар по голове швырнул девушку под копыта лошади. Она закричала. От её нечеловеческого, пронзительного вопля у меня в голове словно что-то щёлкнуло. [Я] громко закричал: «Изверги! Изверги! Да здравствует революция. К оружию! К оружию! Они убивают невинных людей, наших братьев и сестёр!»» Линде был младшим командиром финской гвардии, расквартированной в казармах Преображенского полка. Преображенцы его не знали, но на призыв откликнулись, выскочили на улицу и вступили в противоборство с жандармами, казаками, офицерами и теми частями, которые остались верны правительству, — Измайловским и Гренадерским полками[546].
Пик массовых демонстраций и насилия пришёлся на 27 февраля. На следующий день забастовщики и весь петроградский гарнизон объединили свои усилия, и пламя революции разгорелось в полную силу. Царь Николай находился в Ставке в Могилёве и проявил характерную для него нерешительность. По всей видимости, он был уверен, как Людовик XVI в 1789 году, что его трону угрожает всего лишь бунт низов. Николай II не понимал, что сосредоточенная в столице армия, главная опора его власти, подобно гвардейцам короля в 1789-м, выступила против него. Дума, русский парламент, обсуждала свои полномочия в Таврическом дворце, а комитеты народного управления, или Советы, которые стихийно возникали не только на фабриках и в мастерских, но и в армейских подразделениях, заседали почти постоянно, принимали резолюции и назначали своих представителей для надзора за властями или даже для их замены. В Петрограде городской Совет назначил исполнительный комитет, или исполком, который действовал как представительный орган всех политических партий, в том числе меньшевиков и большевиков из числа марксистов, а также центристов. 27 февраля Дума сформировала Временный комитет, получивший полномочия исполнительной власти до формирования нового правительства.
Офицеры Генерального штаба, которые были в Ставке в Могилёве, опасность происходящих в столице событий сознавали. Вечером 27 февраля Николай II отдал приказ генералу Иванову с надёжными частями — батальонами георгиевских кавалеров из охраны Ставки — выехать эшелонами в Петроград, чтобы навести там порядок. К ним должны были присоединиться несколько полков пехоты и кавалерии с Западного и Северного фронтов. Сам император тоже направился в Петроград, но не прямо, а через станции Дно и Бологое. Царские поезда перешли на Николаевскую железную дорогу, но в 200 километрах от столицы их остановили восставшие железнодорожники. Вернувшись обратно, литерные поезда Николая и его свиты проследовали в Псков — в штаб Северного фронта. В Пскове царь дал Думе разрешение на формирование кабинета министров. Там же 2 марта Николай II отрёкся от престола, причём в нарушение указа Павла I о престолонаследии отказался и за себя, и за сына в пользу брата Михаила.
Решающим фактором, повлиявшим на отречение Николая II, стал взгляд на происходящие события начальника Генерального штаба Алексеева, который 1 марта направил государю телеграмму следующего содержания:
Революция в России… знаменует собой позорное окончание войны <…> Армия слишком тесно связана с жизнью тыла, и с уверенностью можно сказать, что волнения в тылу вызовут таковые же в армии. Требовать от армии, чтобы она спокойно сражалась, когда в тылу идёт революция, невозможно. Нынешний молодой состав армии и офицерский состав, в среде которого громадный процент призванных из запаса и студентов университетов, не даёт никаких оснований считать, что армия не будет реагировать на то, что будет происходить в России[547].
Отречение царя оставило Россию без главы государства, поскольку великий князь Михаил от престола тоже отказался. Революция быстро лишила страну и государственного аппарата — по соглашению, подписанному 3 марта комитетом Думы и исполкомом Петроградского Совета, все губернаторы, наделённые административными полномочиями, отправлялись в отставку, а полиция и жандармерия, инструменты их власти, распускались. За пределами столицы оставались только местные органы власти, или земства, — окружные советы, состоявшие из уважаемых и богатых людей, но они не имели ни опыта, ни полномочий, ни средств для исполнения распоряжений Временного правительства. Впрочем, в любом случае на его решения мог наложить вето исполком Петроградского Совета, который объявил военные, дипломатические и большинство экономических вопросов своей прерогативой, оставив правительству только принятие законов, гарантировавших права и свободы населения[548].
В одном оба органа власти были безусловно согласны друг с другом: война должна продолжаться. Мотивы у них, правда, оказались разные: у Временного правительства в основном престиж державы, а у исполкома и стоящих за ним Советов — защита революции. Советы продолжали клеймить войну как чудовищную, империалистическую, но в то же время опасались, что поражение от Германии чревато контрреволюцией, поэтому воззвание «К народам всего мира», подписанное 15 марта, призывало эти самые народы к совместным решительным выступлениям против своих правящих классов. В то же время армию через Советы солдатских депутатов агитировали продолжить борьбу против «штыков завоевателей» и «иностранной военной силы»[549].
Солдаты, ставшие на защиту народной революции, вновь обрели желание сражаться, казалось бы навсегда утраченное зимой 1916 года. «В первые недели [Февральской революции] солдатские массы в Петрограде не только не стали бы слушать разговоры о мире, но и не позволили бы произнести эти слова». Петиции солдат Временному правительству и Петроградскому Совету указывали, что сторонников немедленного мира они были склонны считать приспешниками кайзера