итет принял относительно Николая II какое-то решение. Но вот с вокзала дали знать, что Родзянко требует приготовить для него экстренный поезд для поездки навстречу государю. Железнодорожники спрашивают, как прикажет поступить Исполком. Давать или не давать поезд? От Родзянко в то же время явился офицер и жаловался Исполкому, что председателю не дают поезда, ссылаясь на распоряжение Исполкома.
Исполком всполошился. Стали обсуждать вопрос «о Николае II». Суханов-Гиммер злобно и горячо доказывал, «что Родзянко пускать к царю нельзя». Что через Родзянко буржуазия сговорится с царем, образуется контрреволюционная сила под видом объединения царя с народом, в лице думского народного представительства. Что их поддержит армия, и на Петроград будут двинуты воинские части, которые и водворят порядок в Петрограде «не только революционном, но и распыленном и беззащитном».
«Кто может ручаться, — горячился Суханов, — что от разрешения дать поезд Родзянко не зависит судьба революции? Надо благодарить железнодорожников за правильное понимание и доблестное выполнение ими долга перед революцией. И в поезде Родзянко — отказать».
Мнение Суханова-Гиммера было поддержано большинством Исполкома и вынесено постановление — в поезде Родзянко отказать, что и было передано пришедшему от Родзянко офицеру.
После ухода офицера Исполком продолжал обсуждать вопрос о судьбе государя и членов династии. Большевики высказывались за «изоляцию всего дома Романовых, за смещение с военных и прочих постов великих и просто князей». Исполком решил, однако, арестовать пока лишь государя и его семью, что и было поручено группе во главе с Чхеидзе. Не прошло и получаса, как Чхеидзе попросили во Временный комитет, а в комнату Исполкома вбежал Керенский.
Он набросился с упреками на Исполком за отказ в поезде, доказывая, что Исполком губит тем революцию, играет на руку монархии, Романовым… Керенский от усталости упал в обморок. Бросились приводить его в чувство. Придя в себя и оправившись, Керенский произнес речь, доказывая необходимость разрешить поездку Родзянко. Исполком пересмотрел вопрос и большинством всех голосов против трех (Суханов и большевики Залуцкий и Красиков) постановил разрешить дать Родзянко поезд.
Но с поездом должна была поехать группа с Чхеидзе. Родзянко, узнав, что навстречу государю поедет и «батальон» какой-то красной гвардии с Чхеидзе, боясь подвергнуть жизнь государя опасности, от поездки отказался. Государю на станцию Дно была послана телеграмма, что Родзянко выехать не может, но телеграмма эта застала государя уже в Пскове.
Вопрос об отречении как бы повис в воздухе, но о нем говорили и в Думе, и в городе, и особенно в казармах.
А в Думу все подходили новые и новые части. Пришло Михайловское артиллерийское училище, другие училища. Депутаты произносили речи. И если представители Временного комитета призывали к порядку, дисциплине и повиновению офицерам, то представители Исполкома агитировали и призывали к углублению революции. Цели комитета и Исполкома расходились.
Около 4 часов Думу облетел слух о приходе Гвардейского экипажа с великим князем Кириллом Владимировичем.
В Гвардейском экипаже, которым командовал великий князь, с утра было неспокойно. Матросы арестовали некоторых офицеров. Намечены были офицеры, с которыми предполагалось расправиться. Слухи из Кронштадта возбуждали матросов. Недобрым огнем горели глаза некоторых.
Таково было настроение, когда в экипаж явился великий князь Кирилл Владимирович. Ему доложили, что матросы желают идти в Думу, строем, с офицерами. Великий князь знал, что правительства уже в Петрограде нет. Что власть в руках Думы. А батальон уже построился по собственной инициативе, ждут офицеров, командира… И великий князь соглашается на просьбу и ведет экипаж в Думу.
На Невском проспекте с какой-то крыши экипаж обстреляли из пулемета. Произошел переполох. Строй нарушен. Часть матросов разбежалась. Придя в порядок, матросы продолжают путь. Великий же князь по приглашению какого-то студента сел с двумя матросами в его автомобиль и приехал в Государственную думу раньше прихода туда экипажа.
Великий князь просил провести его к Родзянко. Председатель Думы встретил его в Екатерининском зале. Великий князь доложил, что через несколько минут придет экипаж, который он и предоставляет в распоряжение Думы. Родзянко благодарил и сказал несколько патриотических фраз матросам. Великого князя провели в одну из комнат Временного комитета, барышни предложили чаю. У дверей, как парные часовые, встали матросы-великаны. Когда пришел батальон экипажа, к нему вышел начальник Военной комиссии Гучков. Он призывал матросов к порядку и исполнению долга перед родиной. Батальон ушел. Великого князя обступили журналисты.
Появление в Государственной думе великого князя произвело тогда большое на всех впечатление. Многие видели в этом поступке присоединение великого князя к революции, другие смеялись, что он выставил свою кандидатуру на престол, в чем видели продолжение того, что называли «заговор великих князей». И если одни радовались этому поступку, видя в нем одно из доказательств успеха революции, то другие были огорчены, считая поступок изменой государю и недостойным для члена династии.
Часов около восьми, усталый физически и морально, великий князь вернулся к себе во дворец. Там его ожидал Гучков. Он был занят обороной Петрограда. По слухам к столице шли эшелоны генерала Иванова. Гучков просил великого князя занять с Гвардейским экипажем главный вокзал, что, по его словам, предотвратит кровопролитие.
Великий князь ответил категорическим отказом. Гучков уехал. Великий князь бросился на кровать и заснул как убитый.
Многие утверждали, что великий князь был украшен красным бантом. Офицер Павловского училища, следовавшего в Думу, на одном перекрестке столкнулся с экипажем и уступил ему дорогу, и он категорически утверждал автору этих строк, что банта не было[166]. Павловцы, как замечательные строевики, заметили, что великий князь был одет не по форме — палаш у него был под пальто.
К вечеру настроение в Думе стало еще более тревожным. Из города сообщали об усиливающихся эксцессах с офицерами. Офицерство металось, не зная, что делать. Во всех частях уже прошел слух, что вышел приказ со свободами для солдат. Положение офицеров становилось критическим. Поздно вечером в громадном зале армии и флота состоялся митинг офицеров в несколько тысяч человек.
Митинг постановил: «Признать власть Исполнительного комитета Государственной думы впредь до созыва Учредительного собрания». Кто подсунул эту нелепую резолюцию — осталось невыясненным. Ясно было, что только революционный психоз и страх перед разнузданной солдатчиной продиктовали тогда эту резолюцию.
Она, конечно, не является верным отражением тогдашнего политического настроения офицерства. Революционные демагоги, конечно, не верили этой резолюции, и она не спасла офицеров от насилий. Члены Исполкома Александрович и Юренев составили погромную против офицеров прокламацию, которую и стали распространять по городу. Несколько тюков ее, по распоряжению Керенского, были задержаны, конфискованы в Государственной думе Исполкомом же. Наступившая ночь лишь усилила тревогу. Руководители Временного комитета, составлявшие список правительства, волновались из-за незнания, что сделает государь, из-за слухов о генерале Иванове, и, наконец, Приказ № 1 явился разорвавшейся бомбой для комитета. Было ясно, что вся воинская сила уходила в руки Исполкома.
— Мерзавцы, негодяи, губят Россию, — гремел Родзянко.
Разводили руками растерявшиеся прогрессисты.
Революция шла своим путем.
Тревожно протекало 1 марта и в Царском Селе и особенно во дворце. Всю ночь в царском павильоне волновались, в ожидании приезда государя. Ловили жадно каждый новый слух, приходивший по железнодорожному телеграфу. А слухи были нехорошие. Около 4 часов утра охрана выставила посты на путь проезда государя. В павильон приехали начальствующие лица. Говорили о Петрограде. Все надеялись, что с приездом государя все изменится. И ждали, и ждали. В 5 часов пришла первая страшная весть: поезд государя задержан, государя в Царское Село не пропустят. Где, что и как — неизвестно. Все приуныли. Страшная весть проникла во дворец, дошла до царицы. Ее величество не хотела верить. Как, задержали государя? Но кто же посмел это сделать, как могли это допустить? Что же делала железнодорожная охрана, Воейков, Ставка, Алексеев?
Не хотелось верить. Теперь можно было ожидать всяких нападений со стороны города. Вот почему генерал Гротен, вернувшись из павильона, вызвал по телефону Родзянко и просил принять меры, чтобы не было кровопролития. Родзянко обещал прислать в Царское членов Временного комитета для переговоров с гарнизоном. В этот день на Родзянко уже смотрели как на единственного человека, который может многое сделать.
Часов около девяти утра из Петрограда вернулась посланная туда депутация от частей охраны. Депутация была хорошо принята Гучковым. Гучков просил продолжать охрану порученных им лиц и имущества. Выдал на то удостоверения. «Мы, — говорили вернувшиеся солдаты, — умрем, как один, за царскую семью. Мы не будем действовать против гарнизона, но и они не должны выступать против нас. Мы исполняем поручение Государственной думы». Такое разрешение вопроса внесло успокоение.
Часов около одиннадцати сообщили, что по приказанию полковника Энгельгардта прерывается телефонное сообщение и радио Царского Села со Ставкой. Вскоре сообщили о приезде депутатов Временного комитета — Демидова и Степанова.
Они проехали с вокзала в ратушу, беседовали с офицерами, объехали все казармы и беседовали с солдатами. Их встречали восторженно, играли «Марсельезу», кричали «ура!». Подчинение Государственной думе было и заявлено, и принято.
Генерал Гротен съездил к депутатам в ратушу. Просил у них содействия, чтобы гарнизон не нападал, так как в противном случае охрана выполнит свой долг до конца и произойдет кровопролитие. Государыня же умоляет не доводить до него. Депутаты отлично понимали всю деликатность и сложность вопроса и обещали содействие.