Алексеев».
Такова была телеграмма генерала Алексеева, которая, по выражению генерала Лукомского, «подсказывала главнокомандующим ответ, который начальник штаба желал, чтобы они сообщили государю».
Это неточно. Телеграмма не только «подсказывала» ответ, она подговаривала, убеждала главнокомандующих добиться отречения, она соглашала их на отречение государя императора.
В 10 часов 15 минут утра 2 марта началась передача этой телеграммы № 1872 одновременно по прямым проводам главнокомандующим Брусилову, Эверту и Сахарову. Началась официально преступная агитация за отречение царствующего императора.
Главнокомандующему Южным фронтом Брусилову телеграмму передавал сам генерал Алексеев.
Передав всю телеграмму, Алексеев прибавил:
«По-видимому, из Пскова посланы были повеления генералу Иванову возвратиться, как ему самому, так и вернуть все войска, направленные из армии в Царское Село. Сейчас мне сообщили, что генерал Иванов через полчаса вернется в Могилев, чему, однако, я не вполне доверяю. Алексеев. 2 марта, 11 часов».
БРУСИЛОВ: «Колебаться нельзя. Время не терпит. Совершенно с вами согласен. Немедленно телеграфирую через Главкосева телеграмму с всеподданнейшею просьбою государю императору. Совершенно разделяю все ваши воззрения. Тут двух мнений быть не может. Кончил».
АЛЕКСЕЕВ: «Будем действовать согласно. Только в этом возможность пережить с армией ту болезнь, которой страдает Россия, и не дать заразе прикоснуться к армии. До свидания. Всего хорошего».
БРУСИЛОВ: «Очевидно, должна быть между нами полная солидарность. Я считаю вас по закону Верховным главнокомандующим, пока не будет другого распоряжения.
Да поможет вам Господь».
Главнокомандующему Западным фронтом Эверту телеграмму передавал по проводу помощник начальника штаба генерал Клембовский.
Они начали разговор в 10 часов 15 минут и окончили в 11 часов.
КЛЕМБОВСКИЙ, передав текст телеграммы, прибавил: «Вот и все. Если имеете задать вопрос, то я в вашем распоряжении».
ЭВЕРТ: «Этот вопрос может быть разрешен безболезненно для армии, если только он будет решен сверху. В противном случае, несомненно, могут быть и желающие ловить рыбу в мутной воде. Есть ли время сговориться с командующими армиями? Запрошены ли остальные главнокомандующие?»
КЛЕМБОВСКИЙ: «Всем главнокомандующим сообщено одно и то же. Время не терпит, дорога каждая минута, иного исхода нет. Государь колеблется. Единогласные мнения главнокомандующих могут побудить его принять решение, единственно возможное для спасения России и династии. При задержке в решении вопроса Родзянко не ручается за сохранение спокойствия, причем все может кончиться гибельной анархией. Надо иметь в виду, что Царскосельский дворец и августейшая семья охраняются восставшими войсками».
ЭВЕРТ: «Больше ничего не имею».
КЛЕМБОВСКИЙ: «Имею честь кланяться».
Главнокомандующему Румынским фронтом Сахарову телеграмму передавал квартирмейстер, генерал Лукомский.
ЛУКОМСКИЙ, подойдя к аппарату в 10 часов 15 минут, начал: «Попросите к аппарату главнокомандующего. У аппарата генквартверх[175]. Для передачи очень срочной и важной депеши и для личных объяснений, если таковые потребуются. Вопрос крайне спешный. Поэтому прошу помощника главнокомандующего [фронтом] не отказать подойти к аппарату возможно скорее».
ДЕЖУРНЫЙ: «Сию секунду доложу».
ЛУКОМСКИЙ: «У аппарата генерал-лейтенант Лукомский. Честь имею кланяться, ваше высокопревосходительство. Генерал Алексеев поручил мне передать вам нижеследующую телеграмму».
И Лукомский передал полностью телеграмму № 1872, после чего спросил: «Нет ли каких-либо вопросов?»
САХАРОВ: «У аппарата генерал Сахаров. Здравствуйте, Александр Сергеевич. Скажите, пожалуйста, то, что вы сказали, составляет мнение Михаила Васильевича?»
ЛУКОМСКИЙ: «Да, мнение Михаила Васильевича начинается после слов Михаила Александровича, со слова „обстановка“». (См. выше — полный текст тел. № 1872.)
САХАРОВ: «А от других главнокомандующих есть ответ или нет?»
ЛУКОМСКИЙ: «Эта телеграмма одновременно передается всем главнокомандующим [фронтами]. Генерал Алексеев говорит с генералом Брусиловым, генерал Клембовский говорит с генералом Эвертом, мне поручено передать вам и передать в Тифлис».
САХАРОВ: «По-видимому, как ни грустно, а придется согласиться с этим единственным выходом. Телеграмму составлю, но не было ли бы лучше отправить ее после получения от вас окончательного решения, основанного на мнении всех остальных. Но было бы крайне желательно и даже более всего необходимо знать ответ с Кавказа».
ЛУКОМСКИЙ: «Должен доложить, что генерал-адъютант Рузский, по-видимому, с этим согласен. Генерал Клембовский сейчас мне передает, что генерал Эверт, по-видимому, не находит другого выхода. Лучше всего приготовьте ваш ответ, как Алексееву, так и телеграмму государю, а я вам сейчас же доложу, как только будет получен ответ с Кавказа, после чего вы и пошлете свои телеграммы».
САХАРОВ: «Отлично. Так и сделаю. До свидания, Александр Сергеевич».
ЛУКОМСКИЙ: «До свидания, ваше высокопревосходительство».
Разговор окончен 2 марта в 11 часов 7 минут.
В то же время, в 10 часов 50 минут, телеграмма № 1872 была отправлена в Тифлис генералу Янушкевичу для великого князя Николая Николаевича, а также передана и генералу Рузскому.
Ставка очень торопилась и нервничала в деле отречения государя императора. В 12 часов 14 минут генералу Янушкевичу, за подписью Лукомского, была послана такая телеграмма: «Генерал Алексеев, вследствие срочности дела, просит сообщить ответ великого князя», на что Янушкевич немедленно телеграфировал: «Скоро, по окончании редактирования, ответ будет сообщен. Составляется в духе пожеланий генерала Алексеева. Янушкевич».
Известие о проекте отречения государя императора было встречено с большою радостью в Тифлисе, в семье великого князя. Ответ же генерала Янушкевича весьма удовлетворил генерала Алексеева. По его приказанию об этом, столь важном ответе генерал Клембовский в 13 часов 39 минут сообщил генералу Сахарову и просил сообщить его решение, причем добавил, что Брусилов и Эверт уже прислали их ответы.
Уговаривая столь зависимых от Ставки главнокомандующих воздействовать на государя с целью добиться «добровольного» отречения, генерал Алексеев пытался привлечь к этому воздействию и начальника Морского штаба при Ставке адмирала Русина, непоколебимого в верности и честности человека, которого очень ценил и уважал государь.
Не будучи подчинен Алексееву, Русин держал себя в Ставке очень достойно, независимо и самостоятельно.
Утром адмирал Русин был приглашен к генералу Алексееву. Алексеев рассказал, что государь задержан в пути, находится в Пскове и ему из Петрограда предъявлены требования.
— Что же требуют? Ответственного министерства? — спросил адмирал.
— Нет. Больше. Требуют отречения, — ответил Алексеев.
— Какой ужас, какое несчастье! — воскликнул Русин.
Алексеев спокойно и невозмутимо молчал. Разговор оборвался. Собеседники поняли друг друга. Русин встал, попрощался и вышел из кабинета, даже не спросив, для чего, собственно, его приглашал Алексеев.
Так рассказывал об этой сцене автору сам адмирал Русин. Пришел наконец и столь желанный ответ от великого князя Николая Николаевича. Стали редактировать общую телеграмму от генерала Алексеева государю императору, которая и была передана в Псков в 14 часов 30 минут.
Перед отправкой телеграммы под ней предложили подписаться и адмиралу Русину, от чего адмирал Русин с негодованием отказался, считая обращение с подобною просьбой изменой государю императору.
Глава 43
2 марта в Пскове. — Одиночество государя императора. — Утренний чай. — Доклад генерала Рузского. — Чтение записи разговора Рузского с Родзянко. — Беседа о возможности отречения. — Циркулярная телеграмма Алексеева. — Беседа Рузского с Воейковым. — Надломленный морально государь. — Настроение свиты против Рузского. — Адмирал Нилов. — Телеграмма государю от Алексеева с просьбами об отречении. — Просьбы об отречении великого князя Николая Николаевича, Брусилова и Эверта. — Генералы Рузский, Данилов и Савич у государя. — Чтение государем ходатайств об отречении. — Решение государя отречься. — Вручение телеграмм для Алексеева и Родзянко. — Известие о приезде депутатов Гучкова и Шульгина. — Задержание отправки телеграмм Родзянко и Алексееву. — Свита против отречения. — Рузский у государя. — Лейб-хирург Федоров у государя. — Решение государя отказаться от престола и за сына. — Ненормальное спокойствие. — Чай. — Просьба генерала Сахарова об отречении. — Возмущение свиты против генералов. — Обед. — Телеграмма Алексеева с просьбами Родзянко. — Просьба адмирала Непенина об отречении. — Присылка из Ставки проекта манифеста об отречении
Ночь с 1 на 2 марта государь провел почти без сна.
Лишь в шестом часу его величество написал телеграмму царице. Затем долго молился. Перецеловал образки. Целовал фотографию наследника. Государь был очень одинок. В самые трудные, трагические дни его жизни около него не было ни одного близкого человека. Свита — это не близкие. Правда, среди них есть друзья детства — Кира Нарышкин и Валя Долгорукий, но с ними государь не говорит о делах. Хороший и честный граф Фредерикс трогателен по своей преданности и любви, но он очень стар и минутами впадает в детство. Нилов очень изменился, он так не любит ее величество… Только с Воейковым можно говорить о делах, но близости душевной нет и к нему.
Единственный близкий человек, друг — царица — далеко. Уже три дня как от нее нет никаких известий. Что с ней, с детьми?
За утренним чаем в столовой сидело несколько младших лиц свиты. Вполголоса говорили о том, что делается. Никто ничего не знал определенно. Высказывали предположение о том, когда же тронется поезд к Царскому. Всех интриговал разговор Рузского с Родзянко.