Немного позже, в 2 часа 30 минут генералы Рузский, Данилов и Савич входили в салон вагона-столовой царского поезда.
О том, как происходила та знаменитая аудиенция, я слышал позже от генералов Данилова и Савича. Я привожу описание аудиенции, как она изображена генералом Савичем и помещена в «Русской летописи».
«Приехали на вокзал около 2 с половиной часов дня 2 марта, и все трое немедленно были приняты государем в салон-вагоне, столовой императорского поезда. Кроме государя и их, никого не было, и все двери были закрыты плотно.
Государь сначала стоял, потом сел и предложил всем сесть, а оба генерала все время стояли навытяжку. Государь курил и предложил курить остальным. Рузский курил, а генералы не курили, несмотря на повторное предложение государя.
Рузский сначала предложил для прочтения государю полученные телеграммы, а затем обрисовал обстановку, сказав, что для спасения России, династии сейчас выход один — отречение его от престола в пользу наследника. Государь ответил: „Но я не знаю, хочет ли этого вся Россия?“ Рузский доложил: „Ваше величество, заниматься сейчас анкетой обстановка не представляет возможности, но события несутся с такой быстротой и так ухудшают положение, что всякое промедление грозит неисчислимыми бедствиями. Я вас прошу выслушать мнение моих помощников, они оба в высшей степени самостоятельные и притом прямые люди“.
Это последнее предложение с некоторыми вариациями Рузский повторил один или два раза. Государь повернулся к генералам и, смотря на них, заявил: „Хорошо, но только я прошу откровенного мнения“.
Все очень сильно волновались. Государь и Рузский очень много курили. Несмотря на сильное волнение, государь отлично владел собою.
Первым говорил генерал Данилов о том, что государь не может сомневаться в его верноподданнических чувствах (государь его знал хорошо), но выше всего долг перед родиной и желание спасти отечество от позора, приняв унизительные предложения от желающего нас покорить ужасного врага, и сохранить династию. Он не видит другого выхода из создавшегося тяжкого положения, кроме принятия предложения Государственной думы.
Государь, обратясь к другому генералу, спросил:
— А вы такого же мнения?
Генерал этот (С. С. Савич) страшно волновался. Приступ рыданий сдавливал его горло. Он ответил:
— Ваше императорское величество, вы меня не знаете, но вы слышали обо мне отзывы от человека, которому вы верили.
Государь:
— Кто это?
Генерал:
— Я говорю о генерале Дедюлине.
Государь:
— О да.
Генерал чувствовал, что он не в силах больше говорить, так как он сейчас разрыдается, поэтому он поспешил закончить:
— Я человек прямой, и потому я вполне присоединяюсь к тому, что сказал генерал Данилов.
Наступило общее молчание, длившееся одну-две минуты. Государь сказал:
— Я решился. Я отказываюсь от престола, — и перекрестился.
Перекрестились и генералы. Обратившись к Рузскому, государь сказал:
— Благодарю вас за доблестную и верную службу, — и поцеловал его.
Затем государь ушел к себе в вагон» (Русская летопись).
Рассказывая приведенное выше мне лично, генерал С. С. Савич, которого я давно и хорошо знал, прибавил лишь, что, перед тем как спросить мнение генерала Рузского и двух других генералов, государь долго и внимательно читал все телеграммы Алексеева и главнокомандующих армиями, а также все телеграммы со сведениями о Петрограде.
Государь, видимо, был очень задет сведениями о своем Конвое, о приходе в Государственную думу его Конвоя и великого князя Кирилла Владимировича. Когда же государь выслушал личное мнение Рузского и мнения обоих генералов, он тихо отошел к окну.
Прошло минуты две ужасной, тягостной тишины. Вдруг государь обернулся и как-то особенно странно произнес:
— Я решился. Я отказываюсь от престола. — Перекрестился.
Странное было у него лицо. Как ошеломленные, остались в салоне генералы. Вошел взволнованный генерал Воейков с вопросом: «Что случилось?» Ему отвечали неохотно и недружелюбно. Рузский упрекнул его за прошлое, но в это время пришел граф Фредерикс, и Воейков ушел.
Совершенно расстроенный и взволнованный граф Фредерикс сказал, что государь сообщил ему о случившемся и спросил его мнения. Но он не решился что-либо советовать, не зная их мнения. Генералы стали объяснять графу, что было доложено его величеству.
Выслушав, граф сказал:
— Никогда не ожидал, что доживу до такого ужасного конца. Вот что бывает, когда переживешь самого себя…
В это время пришел государь, передал телеграмму для Родзянко и, сказав, что пойдет писать телеграмму для Алексеева, удалился. Рузский прочел телеграмму и, заметив, что в ней пропущено про великого князя Михаила Александровича, просил доложить это его величеству. Граф взял телеграмму и пошел к государю.
Через несколько минут государь принес и вручил Рузскому две телеграммы. В одной, адресованной председателю Государственной думы, значилось:
«Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и для спасения родимой матушки России.
Посему я готов отречься от престола в пользу моего сына, с тем чтобы он оставался при мне до совершеннолетия, при регентстве брата моего Михаила Александровича. Николай».
Другая телеграмма на имя генерала Алексеева гласила:
«Во имя блага, спокойствия и спасения горячо любимой России я готов отречься от престола в пользу моего сына. Прошу всех служить ему верно и нелицемерно. Николай».
Передав телеграммы, государь попрощался с генералами и прошел в свой вагон. Генералы, распрощавшись с министром двора, удалились.
Было около 4 часов дня.
Никто из свиты, кроме графа Фредерикса и генерала Воейкова, не знал о случившемся. В ожидании узнать что-либо о происходившем у государя докладе несколько человек сидели в купе Федорова. Вдруг появившийся внезапно в дверях граф Фредерикс произнес по-французски: «А знаете, император отрекся». Все вскочили. К дверям подбежали остальные из свиты. За министром стоял Воейков. Посыпались вопросы: что, как, каким образом, почему? Все были взволнованы, одному из присутствовавших сделалось дурно. Кто-то почти истерически кричал, как мог государь сделать это, не посоветовавшись со свитой, почему, почему говорил об этом только с генералами? Все по-разному протестовали и просили графа идти к его величеству и умолять переменить решение. Когда же граф сказал, что государь уже дал о том телеграммы генералу Рузскому, все стали просить графа уговорить государя взять обратно телеграммы. Растерявшийся граф отправился к государю и, вернувшись, сказал Воейкову: «Пойди, тебя требует государь».
Воейков поспешил к государю. На вопросы генерала, как это случилось, взволнованный государь ответил: «Что мне оставалось делать, когда мне все изменили? Первый Николаша. Читайте» — и протянул Воейкову телеграммы.
Теперь снова взволнованный уже докладом Фредерикса о просьбе свиты и под влиянием убеждений Воейкова, государь приказал передать генералу Нарышкину, чтобы он взял у Рузского телеграммы и принес их его величеству.
Нарышкин пошел в вагон к Рузскому, но вернулся растерянный и передал, что Рузский телеграммы не отдал, а сказал, что он сам принесет их его величеству. Телеграмму Родзянко уже стали передавать по телеграфу и обещали снять с аппарата. Вскоре Рузский прошел к государю, где находился Фредерикс. Рузский доложил его величеству, что в Псков едут к его величеству делегаты от Государственной думы — Гучков и Шульгин. Генерал заверил государя, что до переговоров его величества с делегатами он телеграмм отправлять не будет и они остались у Рузского. Он предложил переговорить с делегатами до представления их его величеству, государь соизволил согласиться, и Рузский распорядился, чтобы по прибытии делегатов их провели в вагон Рузского.
Стали ждать делегатов.
Свита волновалась. Граф Фредерикс плакал. Были слезы на глазах и других, особенно расстроен был С. П. Федоров. Все хотели, чтобы государь взял назад отречение. Федоров пошел к государю, и вот какой произошел у них разговор, как передавал мне лично Сергей Петрович летом 1918 года:
— На слова удивления по поводу отречения, государь сказал: «Вы знаете, Сергей Петрович, что я человек — „тэрр а тэрр“»[176]. Это было сказано по-французски. «Я, конечно, не смотрел на Распутина как на святого, но то, что он нам предсказывал, обычно сбывалось. Он предсказал, что если наследник проживет до 17 лет, то он совершенно выздоровеет. Правда ли это? Будет наследник здоров или нет?» Сергей Петрович отвечал, что чудес в природе не бывает. Наука же говорит о болезни наследника следующее: «Может быть, его высочество проживет и дольше, чем мы с вами, ваше величество, но может и умереть каждую минуту от самой простой незначительной случайности. Таково свойство его болезни».
Государь стал говорить, как он будет жить с наследником после отречения. Сергей Петрович высказал сомнение, чтобы новое правительство согласилось на оставление Алексея Николаевича в семье государя, и высказал предположение, что, по всему вероятию, ему придется жить в семье регента, — великого князя Михаила Александровича. Государь выразил крайнее удивление, что это может случиться, и затем решительно заявил, что он никогда не отдаст своего сына в руки супруги великого князя, причем выразился о ней очень резко.
На этом разговор и окончился. Расстроенный, с глазами красными от слез, Сергей Петрович вернулся в свой вагон и рассказал кое-что из своей беседы с государем и о его твердом решении отречься. Но самому С. П. Федорову было уже ясно, что государь откажется от престола и за сына, чего свите, конечно, он не счел возможным сообщить.
После ухода лейб-хирурга Федорова государь пригласил к себе графа Фредерикса. Выйдя от государя, граф передал генералу Нарышкину приказание взять у Рузского телеграммы об отречении и вернуть их его величеству. Нарышкин пошел и на этот раз принес телеграммы и вручил их государю.