«Светлым праздником искони было для всех городов и всей державы ваше царское посещение, — так начал звучным голосом Менделеев и потом, после короткой паузы, с чисто ораторской дикцией, продолжал: — Но в грозный час народных бедствий общение с царем не только великая радость, но и насущная потребность. Предстать в такой день пред ваши, государь, очи — значит приобщиться ко всей неодолимой мощи государства Российского». Красиво, проникновенно звучала речь. Она хватала за сердце, сжимала горло. Говорилось о серьезном, упорном враге, об усилиях России сломить его, о вере в будущую победу и закончилось дивными словами: «Непобедима мощь России, духовно слившейся с царем».
Восторженное «ура!» естественно вырвалось у всех. Растроганный государь крепко жал руку Менделееву. С адресом поднесли 10 000 рублей на раненых и ларец с пряниками для наследника. Государь обошел дворян, отдельно дам, которые поднесли складень, посетил лазарет, где комитет губернского земства поднес хлеб-соль. Когда проходили в зал, дамы поднесли целый склад белья, прося передать ее величеству. Желая знать, не имеет ли подарок какого-либо специального назначения, государь спросил: «А ее величество может сделать с ним все, что хочет?» На что, конечно, последовал утвердительный ответ.
Зал, куда вошел государь, был так красиво убран и декорирован зеленью, что у государя невольно вырвалось: «Боже, какая красота». А навстречу неслось сперва «ура!», а затем «Боже, царя храни». Кругом царило восторженное, но в то же время какое-то особенно задушевное настроение. Государь сразу стал разговаривать настолько просто и симпатично, что это как бы передалось и захватило всех. Подали шампанское. Менделеев поднял тост за государя. Опять «ура!», и опять «Боже, царя храни». Государь сказал в ответ: «Я сердечно тронут вашим радушным приемом и приношу вам, господа дворяне, вашим супругам и родственникам за теплые и сердечные заботы о раненых и больных наших воинах, которых я посетил и посещу еще сегодня, и за те жертвы, которые вы принесли на пользу родины, свою благодарность. За ваше здоровье, за процветание тверского дворянства». В ответ опять пение «Боже, царя храни».
Когда государь сел, завязался простой разговор. Менделеев извинился, что ввиду такого особого события дворяне позволили себе подать шампанское, несмотря на запрет продажи крепких напитков. Государь ответил, смеясь, что в день взятия Перемышля он также справил с великим князем это событие шампанским. Дворяне наперерыв угощали державного хозяина. Государь ел и хвалил пасху, говоря, что он очень любит ее. Штюрмер предлагал ту самую наливку, которую государь пробовал в Ярославле в 1913 году. Государь рассказывал про свое путешествие. Восхищался, насколько все население России проникнуто удивительным патриотическим подъемом. Восхищался, что народ слился с ним, царем, в мыслях о войне. А время шло, и министр двора напомнил, что уже время для дальнейших посещений. Государь, улыбаясь, ответил: «Мне здесь так хорошо» — и продолжал разговаривать.
На слова Менделеева, что владыка огорчен, что государь не посетил его госпиталя, государь сказал: «Если бы я поехал туда, я бы не был у вас».
Когда государь стал прощаться, а Менделеев начал благодарить за оказанную дворянам честь, государь сказал: «Я вас благодарю, вы меня завалили подарками». Кто-то разбил стакан. Послышалось со всех сторон: «К счастью, к счастью». Государь, смеясь, сказал: «Ну да, к счастью». Обступив тесным кольцом, провожали дворяне государя до экипажа. И вновь неслось восторженное «ура!», «Боже, царя храни», высоко поднимались украшенные плюмажами шляпы.
«Господи, как хорошо, и это у самого беспокойного, оппозиционного дворянства. Ну, разве это не чудо? Вот что делает война» — так говорил мне один из растроганных спутников по поезду, влезая в мой автомобиль.
Осмотрев лазарет общины Красного Креста, государь обошел собранных туда из всех лазаретов легко раненных офицеров и долго беседовал с ними. Там же его величеству был представлен владелец крупной мануфактуры Морозов, пожертвовавший в память посещения государя 100 000 рублей на раненых. Государь горячо благодарил Морозова.
Посетив затем лазарет уездного земства, государь принял альбом с видами лазарета. В семь с половиной часов в поезде состоялся обед с приглашенными. Государь несколько раз обращался к Менделееву. Услыхав, что тот говорит что-то с министром двора о немецких пленных, государь спросил, в чем дело. Менделеев рассказал, что на днях он встретился на бульваре с группой немецких пленных офицеров и что почти каждый старался толкнуть Менделеева. Государь возмутился и, обратившись к губернатору, сказал, чтобы пленным офицерам не разрешалось впредь гулять по бульвару. «Пусть гуляют по огородам».
Уже было поздно, когда императорский поезд покинул Тверь. Государь был в восторге от приема. Вернувшись в Царское, он, в один из первых же дней, высказал свое удовольствие по поводу Твери князю М. С. Путятину, тверскому дворянину. «И откуда вы выискали такого Демосфена?» — смеялся государь, рассказав про блестящую речь Менделеева.
«Ваше императорское величество сами изволили принимать участие в его избрании». — «Как так?» — спросил удивленный государь, и ловкий, умный князь Путятин напомнил, что дворянство выбирает всегда двух кандидатов в предводители дворянства и утверждение кого-либо из них принадлежит его величеству. Государь рассмеялся.
Двенадцать лет спустя, разговаривая о том приеме с Менделеевым и его супругой, я видел, с каким восторгом они вспоминали ту, последнюю встречу с государем.
«Государь говорил так умно, так содержательно, — передавал Менделеев. — Он так верно выражал нам все то, что чувствовали и переживали мы, что в нем тогда как бы соединились, как бы воплотились все мысли, все чаяния русского человека. Между всеми нами и государем тогда как бы установилась какая-то флюидная, что ли, особая близкая связь, которая, казалось, соединяла всех нас. Я, например, несколько недель ходил положительно именинником».
Почтенная же супруга его, Иродиада Ивановна выразилась так: «Мы чувствовали тогда, как будто к нам приехал дорогой друг».
Глава 10
С конца апреля до июля 1915 года. — Впечатления по возвращении в Царское Село. — Императрица. — Слухи о неудачах в Галиции. — Удар немцев. — Начало отступления в Галиции. — Выезд государя 4 мая в Ставку. Восьмая поездка государя на фронт. — Тревога в Ставке. — Как объясняли тогда причины отступления. — День 6 мая. — Награды. — Назначение великого князя Андрея Владимировича. — Производство меня в генералы и представление его величеству. — Прорыв на Сане. — Настроение против наших дипломатов. — Возвращение 13 мая в Царское Село. — Настроение в Петрограде. — Немецкий погром в Москве. — Смерть великого князя Константина Константиновича. — Беседа с генералом Сухомлиновым. — Уход министра Маклакова. — Спуск дредноута «Измаил». — Весть об оставлении Львова. — Отъезд государя 10 июня в Ставку. — Девятая поездка государя на фронт. — Ставка ищет опоры у общественности. — Увольнение министра Сухомлинова. — Генерал Поливанов. — Съезд министров в Ставке. — Экстренное совещание под председательством государя. — Новый курс. — Рескрипт. — Оживление. — Кривошеин и его игра. — Нажим слева. — Отъезд Распутина в Сибирь. — Первые слухи о заговоре. — Проекты государственного переворота. — Князь Владимир Николаевич Орлов. — Поездка государя в Беловеж. — Положение на фронте. — Возвращение государя 28 июня в Царское Село
Странное, нехорошее настроение царило и в Царском Селе, и в Петрограде, когда мы вернулись из последней, столь богатой бодрящими впечатлениями поездки. Царица была больна почти до половины апреля: сердце, нервы. Вышла лишь 15 апреля и сразу же посетила больную подругу А. А. Вырубову, куда приезжал на полчаса и старец. Затем стали снова говорить, что царице нездоровится. Она уже около месяца не была в состоянии работать.
Петроград же был полон сплетен и, казалось, меньше всего думал о здоровой работе для фронта. Говорили о скандале Распутина в Москве, о котором мы в путешествии почти забыли, о случившемся с неделю назад большом взрыве на Охтинских пороховых заводах, что приписывали немецким шпионам, а затем уже стали буквально кричать, с каким-то удивительным злорадством, о начавшихся наших неудачах в Галиции.
Там было неблагополучно. В то время как наши армии готовились начать наступление и вторгнуться в Венгрию, немцы начали наступление по направлению от Кракова. 18 апреля они начали ужасную по силе огня бомбардировку между Тарновом[51] и Горлице по нашей 3-й армии генерала Радко-Дмитриева, а 19-го прорвали фронт. 3-я армия стала отступать, что влекло за собой отход и 8-й армии. Все покатилось к Сану и Днестру. Походило на катастрофу.
4 мая, в 10 часов вечера, государь экстренно выехал в Ставку, куда прибыли на другой день в 6 часов вечера. Стояла теплая весенняя погода. Пахло лесом. Все уже зеленело. Дивная весенняя природа не соответствовала настроению Ставки. Приехав, отправились в церковь ко Всенощной. Кроме государя и великого князя Николая Николаевича были: великие князья Петр Николаевич, Кирилл Владимирович, Димитрий Павлович и принц П. А. Ольденбургский. Тревога и сосредоточенность видны у всех на лицах. Не мог скрыть это и сам Николай Николаевич. После обеда он делал продолжительный доклад государю, причем был крайне нервно настроен. Он даже спросил государя, не думает ли его величество о необходимости заменить его более способным человеком…
После обеда мы в нашем поезде имели уже полную информацию о том, что делается в Галиции и что думает Ставка.
Несмотря на геройское поведение наших войск, удар со стороны немцев был столь силен, что наши продолжают отступать. На нас обрушилось много немецких корпусов. Ставка винила генерала Радко-Дмитриева в недостаточной осведомленности и в том, что он, несмотря на отданные своевременно приказания, не озаботился укреплением в тылу позиций, что влечет продолжение отступления. Громко обвиняли начальника штаба фронта Драгомирова, поведение и распоряжения которого были столь непонятны, что его признали как бы нервнобольным и сменили. Генерал же Иванов отчислил от должности Радко-Дмитриева. Про самого же Иванова говорили, что он растерялся, выпустил командование из рук. Бранили Иванова за его план похода через Карпаты в Венгрию. Теперь, когда начались неудачи, этот план уже не приписывали авторам Генерального штаба, генералам Алексееву и Борисову, а относили всецело к Иванову, не Генерального штаба генералу.