всеобщее внимание. Государь любил выдвигать великих князей, тогда как прежний Верховный главнокомандующий их старался держать в тени. Иногда даже незаслуженно третировал.
В Одессе государь покончил с вопросом о десанте против Турции. Предполагалась высадка целой армии в Румынии, поход на юг, захват проливов, занятие Константинополя. Кое-кто обсуждал даже вопрос, какая часть, моряки или нет, войдет первой в Царьград. Это была идея морских кругов, к которой сумели привлечь и государя. Была создана отдельная армия, командующим которой в октябре был назначен Щербачев, а начальником штаба Головин.
Оба генерала перед поездкой государя в Одессу были вызваны в Ставку, где Алексеев посвятил их в план проектируемого десанта. Сам он как будто был против него. Щербачев и Головин высказались категорически против десанта, считая его настоящей военной авантюрой. С ними согласился и Алексеев. Было решено, что в Одессе Щербачев доложит государю свое мнение и постарается убедить государя отказаться от десанта, Алексеев же обещал поддержать Щербачева.
В 4 часа государь принял Щербачева, который в откровенном подробном докладе доказал его величеству всю неприемлемость выработанного плана, всю его неосуществимость и опасность. И Щербачев своею честною прямотою переубедил государя. Перед обедом Щербачев был приглашен к государю. Государь поблагодарил его за высказанную ему открыто правду относительно десанта. «Вы убедили меня, — сказал государь. — Я отменю десант. Все дальнейшие приготовления должны продолжаться, но уже чисто с демонстративными целями. Я особенно ценю вас за то, что вы высказали свою точку зрения, не задумываясь над тем, понравится ли она мне или нет». И государь поздравил Щербачева [с производством] в генерал-адъютанты, поцеловал его и вручил ему генерал-адъютантские погоны и аксельбанты. Тут же государь предложил Щербачеву снять китель и приказал камердинеру надеть генералу погоны с вензелями и желтые аксельбанты.
8 ноября утром государь смотрел корпус войск недалеко от станции Бремеевки и остался очень доволен и видом, и подготовкой этого корпуса, насчитывавшего до 20 000. В 2 часа уже был смотр дивизий в Тирасполе, после чего поезд направился к границе Румынии и заночевал на станции Кульмской.
9 ноября в 9 часов утра императорский поезд прибыл в город Рени, на юге границы с Румынией. Рени — небольшой городок Измаилского уезда Бессарабской губернии — утонул в садиках на левом, высоком берегу Дуная, верстах в 70 от моря. Ниже его, на том же берегу, верстах в 40, — город Измаил, откуда начинается Килийский рукав дельты Дуная, ниже поселки: Килия и Вильково и, наконец, море. Весь этот берег — южная часть нашей границы с Румынией. Верстах в 18 ниже Рени — Ферапонтов монастырь, где на берегу памятник — там при Николае I состоялась переправа русских войск через Дунай в войну с турками. Теперь, в 1915 году, тут была построена дамба и наведен понтонный мост на ту сторону, где выше города Исакча была построена пристань. Это на случай нашего наступления на Турцию.
Дунай у Рени широк и величествен, мутно-желтого цвета. На противоположной стороне сперва обширные заросли камыша — так называемые плавни, а потом уже, вдали, твердый берег, Добруджа. Видны контуры ее высот.
В Рени по инициативе морских кругов была устроена так называемая Экспедиция особого назначения на Дунае, своеобразная организация из разного рода войск, чинов и учреждений, во главе которой стоял капитан 1-го ранга, флигель-адъютант Веселкин, энергичный и неглупый человек, умевший выпить и пожить, большой весельчак и хороший рассказчик анекдотов. Его знал и любил государь и называл толстяком. Он состоял в каком-то подчинении у ближайшего командующего армией, но вел себя самостоятельно и прославился лютой борьбой с Министерством иностранных дел и его представителем в Румынии.
Экспедиция имела назначение снабжать Сербию необходимыми жизненными и военными запасами, но через нее приходило и к нам кое-что существенное из Греции. Экспедиция состояла из 3 пассажирских и 11 буксирных пароходов, 130 больших шаланд, 15 брандеров[77] с большим штатом чинов разных специальностей, солдат и офицеров. В нее входили и возводимые невдалеке укрепления для защиты реки Прута.
У Веселкина было три помощника, а адъютантом состоял лейтенант Самарский, которого государь знал по службе его в Балтийском флоте. Тоже большой весельчак, нарядный, как все моряки, офицер, победитель сердец дамского общества Рени. Веселкин встретил государя на предыдущей станции Траянов Вал.
«Здравствуйте, мой наместник на Дунае», — пошутил государь, приняв рапорт Веселкина. До Рени Веселкин успел сделать весь доклад. Миссия его была сложная и деликатная. На этой-то почве у него и происходили недоразумения с нашими дипломатами.
В Рени государь проехал в собор. Встреча была восторженная, собор полон народа. За день до приезда государя Веселкин обратился в местную городскую думу, созвал туда каких-то представителей населения всех национальностей и объявил им о предстоящем высочайшем приезде и о том, что он вверяет охрану его величества в их лице местному населению, но что на них падет и вся ответственность за благополучное пребывание государя в Рени.
Польщенные таким доверием, представители начали такую работу, каждый по своей национальности, и особенно евреи, какой, пожалуй, не проделала бы никакая полиция. В городке не осталось ни одного невыясненного, ни одного непроверенного обывателя. Мой помощник, вернувшись из той командировки, занятно рассказывал мне, как работали разные Мовши и Янкели в качестве начальников охранных участков. Лучше трудно было работать.
Из собора государь проехал в штаб Веселкина, где в устроенной Веселкиным церкви отслушал краткий молебен. Государь посмотрел затем, как были помещены те два чудных образа в киотах, которые их величества пожертвовали туда, выслушав в Царском Селе доклад Веселкина, как он устраивает новую в Рени церковь для военных.
Про эту отзывчивость их величеств на все, что касалось веры и церкви, у нас не писалось. О ней мало кто знал, а она была безгранична. Веселкин не пропустил обратить внимание государя и на то, что под одной крышей с этой православной церковью помещалась и католическая часовня. На изумление государя верный себе Веселкин доложил, что он сторонник объединения церквей.
Государь посетил лазарет, произвел смотр частям экспедиции и 3-й стрелковой Туркестанской бригады и был восхищен ее великолепным видом. «Как гвардия», — сказал государь. Перед завтраком состоялось представление предназначенных к наградам. Подойдя к очень почтенному ротмистру пограничной стражи Фоссу, государь спросил:
— Сколько вы лет ротмистром?
— Двенадцать лет, ваше императорское величество, — ответил тот.
— Нахожу это вполне достаточным, — заметил государь. — Поздравляю вас с чином подполковника.
Иеромонаху экспедиции государь пожаловал орден Святой Анны третьей степени. Едва ли кто был тогда счастливее его.
Завтракал государь в штабе, на пароходе «Русь». Гвоздем завтрака были пельмени. Государю их подавали три раза. И хозяева, и повар были польщены и горды. С разрешения государя наследнику было предложено пиво. На вопрос Веселкина, понравилось ли пиво, наследник ответил серьезно:
— Ничего себе, пить можно.
После завтрака государь с наследником объехал строившиеся укрепления. В двух верстах выше Рени в Дунай впадает Прут, по которому на север и идет наша граница с Румынией. У слияния рек — деревня Джурджелеты, у которой строилась батарея с крепостными орудиями. Тут остановился государь. Впереди, за долиной Прута, виднелся Галац, на левом берегу Дуная. Около него Дунай делает поворот, он течет к нему с юга, а от него поворачивает на восток. В луку, образуемую рекой против Галаца, на правом берегу, подошел отрог Добруджи, высота с седловиной, которую русские и прозвали Седлом.
Государь засмотрелся на Дунай, на Седло, на Галац. Дунай близок русскому сердцу. Здесь когда-то вершил свои подвиги Святослав Киевский. Здесь гремели Суворов-Рымникский и Румянцев-Задунайский. Здесь покрыли себя славою русские, сражаясь за освобождение Болгарии. Той самой Болгарии, которая шла теперь против нас, благодаря чему и приходилось строить эти самые укрепления. И через год с небольшим, с высоты Седла, на которую смотрел государь, немецкая артиллерия обстреливала наш Рени, и ее заставили замолчать те самые укрепления, которые осматривал теперь государь.
Государь беседовал с артиллеристами, устанавливавшими платформу, разговаривал с работавшими. Он интересовался всем.
Государь снялся с чинами экспедиции. Много беседовал с ними. При обратном проезде на вокзал народ бежал за царским автомобилем. Молдаване вставали на колени. Евреи были в особой экзальтации. На вокзале государь принял депутацию от румынских скопцов из пяти человек. Они поднесли кулич и икону. Крайне серьезный по осмотру день прошел как-то проще и веселее. Причиной этому был морской элемент. Это секрет моряков и их службы. А Веселкин был типичный шикарный морской офицер.
К ночи императорский поезд двинулся дальше в путь. Ехали всю ночь и в 10 часов утра 10 ноября прибыли в Балту.
Балта — уездный город Подольской губернии на севере нашей границы с Румынией, верстах в 50 к востоку от Прута и верстах в 250 севернее Рени.
Государь смотрел Кавказскую кавалерийскую дивизию, в которой был и его величества Нижегородский драгунский полк. Государь был в форме полка. Дивизия представилась великолепно. После прохождения государь разговаривал с каждым полком особо. Вахмистр 1-го эскадрона Нижегородского полка рапортовал его величеству, а вахмистр 1-го эскадрона Тверского полка рапортовал наследнику, как шефу полка.
Этот вахмистр Ковун получил за войну четыре Георгиевских солдатских креста, а на персидском фронте заработал три Георгиевские медали. Государь благодарил полки по отдельности, а на прощание особенно задушевно сказал им всем: «Еще раз, от всего моего сердца, мое сердечное спасибо вам, мои богатыри». Ответ «Рады стараться» слился с криками «ура!», а «ура!» полков подхватил народ. Кричало все поле. Когда автомобили тронулись, народ бросился за ними. Полки, оставив строй, понеслись по обе стороны автомобилей. Они обогнали их, выстроились у станции и еще раз проводили государя восторженным «ура!». Было уже поздно. Очень холодно. Но настроение у всех было горячее. Смотр и вся встреча государя произвели на всех большое и великолепное впечатление. Все очевидцы этого смотра говорили, что по задушевности и экстазу это было нечто исключительное.