стно, и просил зайти с окончательным ответом на следующий день утром. Утром я подтвердил мой отказ, и генерал послал соответствующую телеграмму в Петербург. Там были удивлены, и Белецкий снова предупредил Вырубову для передачи императрице, что я порчу отношения генерала Воейкова и Хвостова, что вредит делу. Царица письмом в Ставку предупредила о том государя и просила не назначать меня петербургским градоначальником. Для меня лично это вышло к лучшему.
26 ноября, День святого великомученика и победоносца Георгия, патрона нашего ордена «За храбрость», был отпразднован в Ставке величественно. В Ставку были вызваны георгиевские кавалеры — по офицеру и по два солдата из каждого корпуса. Также и от флота. В десять утра георгиевские кавалеры были построены перед дворцом. На правом фланге стоял великий князь Борис Владимирович. Государь с наследником обошел кавалеров, поздоровался и поздравил с праздником. Отслужили молебен. Прошли церемониальным маршем. Государь благодарил отдельно офицеров и солдат. Алексеев провозгласил: «Ура державному вождю русской армии и георгиевскому кавалеру!» Затем была обедня и завтраки.
Государь пришел в столовую солдат-кавалеров и выпил за их здоровье кваса. После завтрака офицеров, на котором было 170 человек и сам государь, его величество обошел офицеров и разговаривал буквально с каждым. Это заняло полтора часа и произвело на всех огромное впечатление. Когда же после обхода государь поздравил кавалеров с производством в следующий чин, энтузиазм прорвался в криках «ура!» и достиг апогея.
Праздник храбрых вселял глубокую веру в победоносный конец войны. На душе было бодро и весело. Но пришедшие газеты влили ложку дегтя в бочку меда. В «Биржевых ведомостях» была помещена статья Пругавина — «Книга Илиодора». Говорилось о его книге «Святой черт», каковым именем Илиодор прозвал своего бывшего друга Распутина. И сердце сжималось за тыл, за все то, что происходило в Петрограде около Хвостова, Белецкого, Распутина с Комиссаровым.
27 ноября Ставку покинул, уехав в Одессу, флигель-адъютант Николай Павлович Саблин. Его назначили командиром одного из батальонов Гвардейского экипажа. После Вырубовой Саблин был самым близким лицом к царской семье. Государыня считала его самым верным и самым преданным другом государя и всей семьи. «Он наш», — говорила не раз государыня в кругу близких людей. Мужу же она писала: «Его жизнь так слилась с нашей за все эти долгие годы, когда он разделял с нами наши радости и горести, что он вполне наш, и мы для него самые близкие и дорогие». И государыня очень жалела, что Саблин покидает Ставку и что государь лишается его общества. Около этого времени государыня составила список, кого она считала «нашими» и «не нашими». Был в числе наших и адмирал Веселкин. Но когда царица узнала, как он неодобрительно относится к старцу, он был вычеркнут из «наших». Один из камердинеров не преминул предупредить о том Веселкина письмом.
28 ноября полковник А. А. Дрентельн, исполнявший после ухода князя Орлова его обязанности по Военно-походной канцелярии его величества, был назначен командиром Лейб-гвардии Преображенского полка с производством в генерал-майоры и с назначением в свиту его величества. Назначение из ряда вон выходящее по почету; милость большая, и в то же время — удаление от государя.
Умный, образованный, тактичный, едва ли не единственный около государя из свиты человек, который разбирался в политических событиях государственной важности, он десять лет нес на себе всю тяжесть работы по Военно-походной канцелярии, так как Орлов работать не любил. С Дрентельном государь любил говорить. С ним можно было говорить. Ему прочили широкую будущность около государя. Он мог быть действительным воспитателем наследника. Десять лет служил при государе, долгое время пользовался расположением царицы. Дружил одно время с А. А. Вырубовой. Вместе увлекались музыкой.
В свое время его познакомили с Распутиным, но Дрентельн не пришел от него в восторг и не подружился с ним. В последние же годы считал Распутина несчастьем для России, для царской семьи. Этого было достаточно, чтобы царица стала причислять Дрентельна к тем, кто шел против нее. Понимая, что положение его становится неустойчивым, он принял новое назначение с радостью. Уход Дрентельна явился потерей для дела Военно-походной канцелярии. Начальствовать стал причисленный к ней полковник Кирилл Нарышкин, один из друзей детства государя, человек бесцветный, скромного ума, со странностями. Вегетарианец. Но он был сын гофмейстерины Елизаветы Алексеевны Нарышкиной.
Глава 16
Декабрь 1915 года. — Смерть фрейлины Софьи Ивановны Орбельяни. — Выезд государя из Ставки на фронт. — Болезнь наследника. — Возвращение в Царское Село. — Распутин и выздоровление наследника. — Вера в молитвы Распутина. — Поездка с Кеграсом на автомобильных санях. — Посещение меня революционером Бурцевым. — Выезд в Ставку 12 декабря. — Смотр гвардии при станции Черный Остров. — Смотр гвардии около Волочиска и Подволочиска. — Возвращение в Могилев. — Приезд 28 декабря Белецкого и его доклад. — Дело фрейлины М. А. Васильчиковой. Ее письма, приезд, сплетни, высылка. — Выезд государя на фронт 19 декабря. — Смотр у станции Замирье. — Генерал Куропаткин. — Государь подтверждает то, что сказал в день объявления войны. — Смотры гренадерским частям. — Царь в землянках. — Смотры Архангелогородскому и Вологодскому полкам. — Смотр у деревни Новоселки. — Смотр у деревни Уши. — Смотр у станции Вилейки. — Возвращение 24 декабря в Царское Село. — Награждение меня орденом Святого Станислава первой степени. — Сплетни в Петрограде. — Родзянко, Сазонов и Хвостов. — Отъезд 30 декабря в Ставку. — Приказ по армии и флоту 31 декабря 1915 года. — Ночь под Новый, 1916 год. — Встреча 1916 года у меня в номере
1 декабря в Царском Селе в государевом дворце скончалась фрейлина княжна Софья Ивановна Орбельяни. Несколько лет она была прикована к постели параличом и медленно угасала. Ее очень любила вся царская семья. Когда-то княжна была очень близка к государыне. Дружба царицы с Вырубовой и болезнь княжны оттеснили ее. С княжной как бы отходили в вечность последние воспоминания о тех годах, когда молодая, веселая, здоровая царица Александра Федоровна ездила с княжной верхом в Крыму, была свободна от «темных влияний». Все было, все прошло… «Еще одно верное сердце ушло», — сказала с грустью императрица. Императрица Мария Федоровна приезжала на панихиду из Петрограда. Царица Александра Федоровна с дочерьми присутствовала на панихиде, на выносе, на похоронах. 3-го все было кончено. Царица в то утро причастилась Святых Тайн. Было ясно, но холодно. Пятнадцать градусов мороза. Потом пошел снег.
3 декабря государь с наследником выехал из Могилева для осмотра войск гвардии. Эта поездка едва не стоила жизни наследнику. Еще накануне Алексей Николаевич простудился и схватил сильный насморк. 3-го от сильного чиханья началось кровотечение, продолжавшееся с перерывами весь день. Это было уже в поезде. В пути лейб-хирург Федоров признал положение опасным и вечером посоветовал государю вернуться в Могилев. Императорский поезд повернул обратно, а царице была послана телеграмма с просьбой приехать на 6 декабря, День ангела государя, в Могилев. Утром 4-го приехали в Могилев. Наследник очень ослаб. Температура 39 градусов. Федоров доложил государю, что считает необходимым немедленно везти больного в Царское Село. Государь съездил из поезда в штаб, и в 3 часа выехали в Царское Село. Днем температура спала, самочувствие улучшилось, но к вечеру жар поднялся. Силы падали, кровотечение не унималось. Несколько раз останавливали поезд, чтобы переменить тампоны в носу. Ночью положение ухудшилось. Голову лежавшего наследника поддерживал все время матрос Нагорный. Два раза мальчик впадал в обморок. Думали, что умирает. В Царское послали телеграмму, чтобы никто не встречал.
В 6 часов 20 минут утра больному стало лучше. Кровотечение прекратилось. В 11 часов утра поезд осторожно подошел к павильону Царского Села. Встретила одна императрица. Государь успокаивал ее, сказав, что кровотечение прекратилось, стало лучше. Царица спросила Жильяра, когда именно прекратилась кровь. Тот ответил: «В 6 часов 20 минут». — «Я это знала», — ответила императрица и показала полученную от Распутина телеграмму, в которой значилось: «БОГ ПОМОЖЕТ, БУДЕТ ЗДОРОВ». Телеграмма была отправлена Распутиным в 6 часов 20 минут утра.
С большими предосторожностями больного перевезли во дворец. Вновь открылось кровотечение. Сделали обычное прижигание железом, не помогло. Царица была вне себя от отчаяния. Бедный мальчик лежал белый, как воск, с окровавленной ватой у носа. Казалось, что умирает. Царица приказала вызвать Григория Ефимовича. Он приехал. Его привели к больному. Распутин подошел к кровати. Пристально уставился на больного и медленно перекрестил его. Затем сказал родителям, что серьезного ничего нет. Им нечего беспокоиться. И как будто усталый, он вышел из комнаты. Кровотечение прекратилось. Больной мало-помалу оправился. Естественно, что императрица приписала спасение сына молитвам старца. И вера в молитвы старца, вера в его угодность Богу еще более окрепла в ней. Она была несокрушима, как гранитная скала. В ней была вся сила Распутина.
Стояла настоящая северная зима. По вечерам мороз доходил до 20 градусов по Реомюру. Снегу было много. Однажды Кегрес, царский шофер, произведенный за войну в прапорщики, катал меня на окончательно сконструированном им автомобиле-санях. Мы летели целиной по снежному полю, преодолевая все сугробы.
Надо было видеть удивление останавливавшихся на дороге крестьян, когда наши сани-автомобиль пересекали дорогу и неслись по ровному полю, вдоль нее. На одном из заводов были заказаны двое автомобильных саней для его величества и такая же машина для моей части. После войны, уже во Франции, Кегрес, выросший в компаньона Ситроена, сконструировал по этому образцу машину, на которой победил Сахару.
В один из тех зимних вечеров меня посетил в Петрограде необычный гость — известный революционер В. Л. Бурцев. Горячий патриот, социалист, Бурцев, после объявления войны, стал на позицию: защищать родину и биться с врагом до победного конца. 3 сентября 1914 года он приехал в Россию и был арестован на границе. Тогдашние руководители Министерства внутренних дел Маклаков и Джунковский не понимали всей выгоды для правительства того приезда Бурцева, не понимали, как можно было его использовать. Его предали суду за прежние преступления, судили и по суду сослали в феврале 1915 года в Туруханский край. В августе того же года, благодаря заступничеству французского посла Мориса Палеолога перед государем, государь даровал Бурцеву помилование. Вернувшись из Сибири, Бурцев поселился в Твери, откуда наезжал иногда в столицу. И вот однажды вечером меня позвали к телефону на моей петроградской квартире. На мой вопрос «Кто говорит?» я услышал: «Владимиров».