Известие о проекте отречения Государя Императора было встречено с большою радостью в Тифлисе, в семье Великого Князя. Ответ же генерала Янушкевича весьма удовлетворил генерала Алексеева. По его приказанию об этом столь важном ответе генерал Клембовский в 13 ч. 39 м. сообщил генералу Сахарову и просил сообщить его решение, причем добавил, что Брусилов и Эверт уже прислали их ответы.
Уговаривая столь зависимых от Ставки главнокомандующих воздействовать на Государя с целью добиться "добровольного" отречения, генерал Алексеев пытался привлечь к этому воздействию и начальника Морского штаба при Ставке адмирала Русина, непоколебимого в верности и честности человека, которого очень ценил и уважал Государь.
Не будучи подчинен Алексееву, Русин держал себя в Ставке очень достойно, независимо и самостоятельно.
Утром адмирал Русин был приглашен к генералу Алексееву. Алексеев рассказал, что Государь задержан в пути, находится во Пскове и ему из Петрограда предъявлены требования.
- "Что же требуют? Ответственного министерства?" - спросил адмирал.
- Нет. Больше. Требуют отречения, - ответил Алексеев.
- Какой ужас, какое несчастье, - воскликнул Русин.
Алексеев спокойно и невозмутимо молчал. Разговор оборвался. Собеседники поняли друг друга. Русин встал, попрощался и вышел из кабинета, даже не спросив для чего, собственно, его приглашал Алексеев.
Так рассказывал об этой сцене автору сам адмирал Руcин.
Пришел наконец и столь желанный ответ от В. К. Николая Николаевича. Стали редактировать общую телеграмму от генерала Алексеева Государю Императору, которая и была передана во Псков в 14ч. 30 м. дня.
Перед отправкой телеграммы под ней предложили подписаться и адмиралу Русину, от чего адмирал Русин с негодованием отказался, считая обращение с подобною просьбой изменой Государю Императору.
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ.
Ночь с 1 на 2 марта Государь провел почти без сна.
Лишь в шестом часу Его Величество написал телеграмму Царице. Затем долго молился. Перецеловал образки. Целовал фотографию наследника. Государь был очень одинок. В самые трудные, трагические дни его жизни около него не было ни одного близкого человека. Свита - это не близкие. Правда, среди нее есть друзья детства - Кира Нарышкин, и Валя Долгорукий, но с ними Государь не говорит о делах. Хороший и честный граф Фредерикс трогателен по своей преданности и по любви, но он очень стар, и минутами впадает в детство. Нилов очень изменился, он так не любит Ее Величество... Только с Воейковым можно говорить о делах, но близости душевной нет и к нему.
Единственный близкий человек-друг Царица - далеко. Уже три дня как от нее нет никаких известий. Что с ней, с детьми?
За утренним чаем в столовой сидело несколько младших лиц свиты. Вполголоса говорили о том, что делается. Никто ничего не знал определенного. Высказывали предположение о том, когда же тронется поезд к Царскому. Всех интриговал разговор Рузского с Родзянко.
Вышел Государь Император. Его Величество был бледен. Видимо устал. Как всегда спокоен и приветлив. Выпив чаю и выкурив папироску, Государь сказал, что ожидает генерала Рузского с докладом и удалился.
В 10 часов появился генерал Рузский и сейчас же был принят Государем. Сильно волнуясь, но, стараясь казаться спокойным, генерал доложил, что говорил с Родзянко и, "стиснув зубы", как рассказывал позже, положил перед Его Величеством ленту разговора, наклеенную на нескольких листах. Ленту жуткую своей грубой откровенностью. Государь медленно внимательно прочел все листы. Затем встал и подошел в раздумье к окну. Встал и Рузский. Постояв с минуту, Государь вернулся к столу, сел и предложил генералу занять стул. Государь стал спокойно говорить об отречении.
Он говорил, что рожден для несчастья, что приносит несчастье России, что уже вчера понял, что манифест о даровании ответственного министерства не поможет. - Если надо, чтобы я отошел в сторону для блага России, я готов, сказал Государь, - но я опасаюсь, что народ этого не поймет.
Мне не простят старообрядцы, что я изменил своей клятве в день священного коронования. Меня обвинят казаки, что я бросил фронт... Государь стал расспрашивать подробности разговора с Родзянко. Стал как бы вслух обдумывать решение. Рузский высказал предположение что, может быть, манифест, и поможет. Предлагал подождать мнения Алексеева, но предупредил какой разговор вел Лукомский. В это время Рузскому подали циркулярную телеграмму Алексеева No 1872, Рузский прочел ее вслух.
- Что же вы думаете, Николай Владимирович? - спросил Государь.
- Вопрос так важен и так ужасен, что я прошу разрешения Вашего Величества обдумать эту депешу раньше, чем отвечать. Депеша циркулярная. Посмотрим, что скажут главнокомандующие остальных фронтов. Тогда выяснится вся обстановка, так ответил Рузский. Государь встал, пристально и грустно взглянул на Рузского и сказал: - "Да и мне надо подумать".
Подав затем руку, Государь просил Рузского зайти после завтрака. Рузский просил разрешения не быть на высочайшем завтраке в виду срочных дел и просил разрешить явиться на доклад с генералом Даниловым и Савичем. Государь разрешил и просил подождать на платформе Воейкова. Воейкову же повелел поговорить с Рузским. Рузский и Воейков стали ходить по платформе. Рузский рассказал об образовании в Петрограде Временного Правительства, об аресте прежних министров и предупредил что телеграмму Его Величества об ответственном министерстве он, по изменившимся обстоятельствам, не отправил Родзянке. Сказал, что сейчас единственный выход из положения - это отречение, что это мнение всех главнокомандующих. Затем генералы расстались. Рузский поехал в штаб, Воейков пошел к Государю.
- Когда я вернулся к Его Величеству, - писал позже Воейков, - меня поразило изменение, происшедшее за такой короткий период времени в выражении Его лица. Казалось, что он после громадных переживаний отдался течению и покорился своей тяжелой судьбе.
Воейков доложил о разговоре и только.
Перед завтраком Государь гулял по платформе. Завтрак прошел обычно. Приглашенных не было. Свита уже узнала о разговоре Рузского с Родзянко и об отозвании генерала Иванова. Настроение было подавленное. Недружелюбие к Рузскому увеличилось. Теперь уже не только адмирал Нилов, но и многие другие смотрели на генерала как на врага Государя. После завтрака адмирал Нилов громко заявлял у себя в купе, что Рузского надо арестовать и расстрелять. Что Ставка предала Государя. Позже передавали, что, будто бы, Нилов ходил к Государю и просил разрешения арестовать Рузского, но, будто бы, Государь ласково успокоил адмирала и просил не волноваться. Говорили, что после этого адмирал замкнулся у себя в купе и ни на что более не реагировал.
Адмирал Нилов также прямо и честно смотрел на совершающееся, как и адмирал Русин.
Между тем в штабе было получено сообщение из Ставки ,,о прибытии Конвоя Его Величества в полном составе в Государственную Думу с разрешения своих офицеров, и о просьбе депутатов конвоя арестовать тех офицеров, кои отказались принять участие в восстании; о желании Государыни Императрицы переговорить с председателем Исполнительного Комитета Гос. Думы и, наконец, о желании Вел. Кн. Кирилла Владимировича прибыть лично в Гос. Думу, чтобы вступить в переговоры с Исполнительным Комитетом".
Генерал Клембовский передавал это лично и прибавил:
"В Москве по всему городу происходят митинги, но стрельбы нет.
Генералу Мрозовскому предложено подчиниться Временному Правительству. В Петрограде арестованы: Штюрмер, Добровольский, Беляев, Войновский-Кригер, Горемыкин, Дубровин, два помощника градоначальника, Климович. Исполнительный комитет Гос. Думы обратился с воззванием к населению возить хлеб, все продукты на станции железных дорог для продовольствия армии и крупных городов. Петроград разделен на районы, в которые назначены районные комиссары.
Представители армии и флота признали власть Исп. Ко-мит. Гос. Думы впредь до образования постоянного правительства".
Все это Клембовский просил доложить Рузскому для доклада Его Величеству.
Сведения о Великом Князе и Конвое Его Величества произвели в штабе большую сенсацию.
В 2 часа 30 минут в Штабе Главкосева был закончен прием следующей телеграммы генерала Алексеева на имя Его Величества:
ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ.
"Всеподданнейше представляю Вашему Императорскому Величеству полученные мною на имя Вашего Императорского Величества телеграммы: