Опыт подсказывал Сталину, что Хрущев может вовлечь командующего фронтом в очередную авантюру, и, чтобы не допустить критического положения, он не намеревался считаться с самолюбием генерала. Прибыв в штаб Ватутина, Рокоссовский быстро разобрался в ситуации.
Проявляя деликатность, Рокоссовский пишет: «Сообща наметили, как выправить положение. Свои выводы об обстановке, о мероприятиях, которые уже начали проводиться войсками 1-го Украинского фронта, и о том, что Ватутин как командующий фронтом находится на месте и руководит войсками уверенно, я по ВЧ доложил Верховному главнокомандующему и попросил разрешения вернуться к себе. Сталин приказал донести обо всем шифровкой. А на следующее утро мне уже вручили депешу из Ставки с разрешением вернуться к себе на Белорусский фронт».
Положение действительно исправилось. Передовыми частями усиленные контратаки противника были отражены, а вторые эшелоны советских войск смели силы Манштейна. 28 января войска 1-го и 2-го Украинских фронтов соединились в районе Звенигородки.
Решительный перелом, которого Сталин настойчиво добивался, произошел после Курска, и теперь его победы казались естественными. В окруженной корсунь-шевченковской группировке оказалось 10 дивизий и одна бригада – 80 тыс. солдат и офицеров противника.
Гитлер послал командовавшему окруженными войсками генералу Штеммерману телеграмму: «Можете положиться на меня, как на каменную стену. Вы будете освобождены из котла». Однако он не выполнил своего обещания. Направлявшиеся к окруженным транспортные самолеты Ю-52 легко сбивались советскими истребителями, а с большим трудом собранные немцами танковые дивизии – по четыре от 8-й полевой и 1-й танковой армий – неожиданно натолкнулись на серьезные трудности.
Наносившая удар с юга 1-я танковая армия Хубе смогла пойти в наступление только 4 февраля. Атаки немецких сил по прорыву кольца окружения оказались слабыми и разрозненными; 2-я танковая армия С.И. Богданова отбросила контратакующие силы противника. Советская бомбардировочная авиация непрерывно совершала налеты, и окруженная группировка потеряла последние аэродромы.
8 февраля 1944 года в 15.00 советские парламентеры через командира Стебловского боевого участка полковника Фукке вручили немецкому командованию ультиматум о капитуляции. Но немцы еще не хотели смириться с поражением; на следующий день, в 11.00, генерал Штеммерман сообщил об отклонении советского ультиматума [101] .
Прорвать окружение с внешней стороны, ударом с северо-запада, попыталась 11 февраля 8-я германская армия, а в ночь на 12-е, собрав свои части на узком участке, окруженная группировка начала движение навстречу своим танковым дивизиям изнутри котла – через Стеблов и Лысянку. Операция имела частичный успех. Сломав сопротивление 27-й армии 1-го Украинского фронта на участке Шендеровка – Новая Буда, немецкие части продвинулись как изнутри, так и на 10 километров с внешней стороны кольца. Теперь германские войска разделяла лишь полоса в 12 километров.
Конечно, Сталин был раздражен. В полночь он связался с Коневым. «Как вы там допустили прорыв? – без предисловия спросил он. – Мы на весь мир сказали, что в районе Корсунь-Шевченковского окружена группировка противника, а у вас она, оказывается, уходит к своим. Что вы знаете по обстановке на фронте у соседа?»
Чувствуя очевидное недовольство Верховного главнокомандующего, Конев заверил: «Не беспокойтесь, товарищ Сталин. Окруженный противник не уйдет. Наш фронт принял меры. Для обеспечения стыка с 1-м Украинским фронтом и для того, чтобы загнать противника в котел, мною в район образовавшегося прорыва врага были выдвинуты войска 5-й гвардейской танковой армии и 5-й кавалерийский корпус. Задачу они выполняют успешно».
Сталин всегда ценил самостоятельное творчество и предприимчивость своих командиров. Он спросил, пишет Конев: «Это вы сделали по своей инициативе? Ведь это за разграничительной линией фронта». Я ответил: «Да, по своей, товарищ Сталин». Сталин сказал: «Это очень хорошо. Мы посоветуемся в Ставке, и я вам позвоню». Он вновь позвонил Коневу через десять минут и передал указание о подчинении ему всех войск, «действующих против окруженной группировки».
Недовольство Сталина понятно. Он не мог не учитывать внешнеполитический момент, о чем не особенно задумывались его генералы и маршалы. Однако возникшая угроза прорыва немцами окружения прежде всего была виной Жукова.
Координирующий по поручению Верховного главнокомандующего действия фронтов Конева и Ватутина Жуков прозевал начало наступления немцев. Это был далеко не первый, но и не последний из очередных промахов маршала. Сталин не стал откладывать решение и отстранил Жукова от руководства и координации операцией по ликвидации окруженной группировки.
В 16 часов 12 февраля на фронты поступила директива: «1. Возложить руководство всеми войсками, действующими против корсунской группировки противника, на командующего 2-м Украинским фронтом (Конева. – К. Р. ) с задачей в кратчайший срок уничтожить корсунскую группировку немцев… 2. Тов. Юрьева (псевдоним Жукова) освободить от наблюдения за ликвидацией корсунской группировки немцев…»
Телеграмма была подписана Сталиным и Антоновым, но главным в ней было не изменение ролей в руководстве операцией, а трансформация ее хода и характера задач для командующих. Фронт Конева должен был продолжить разгром окруженных частей, а на Ватутина и Жукова Сталин возложил задачу удержания внешнего кольца фронта, чтобы «не допустить прорыва противника со стороны Лысянки и Звенигородки на соединение» с окруженными.
Он своевременно отреагировал на изменение обстановки, и теперь дело было за его полководцами. Однако он пояснил причины недовольства своим представителем. 12 февраля, в 16 часов 45 минут, Сталин телеграфировал Жукову:
«Прорыв корсунской группировки из района Стеблов в направлении Шендеровка произошел потому, что слабая по своему составу 27-я армия не была своевременно усилена. Не было принято решительных мер к выполнению моих указаний об уничтожении в первую очередь стебловского выступа противника, откуда, вероятнее всего, можно было ожидать попыток его прорыва… Сил и средств на левом крыле 1-го Украинского фронта и на правом крыле 2-го Украинского фронта достаточно, чтобы ликвидировать прорыв противника и уничтожить его корсунскую группировку…»
Его опасения, что противник может избежать полного разгрома, были оправданны, и он правильно рассчитал ходы. Положение у немцев было критическое. В ночь с 16 на 17 февраля Штеммерман и Либ предприняли попытку прорваться из окружения в юго-западном направлении. Генерал Штеммерман построил ударную группу в несколько эшелонов. Она двинулась навстречу своему 3-му танковому корпусу, который напрягал все силы, чтобы бросить в помощь прорывавшимся хотя бы несколько танков.
Разыгралась снежная буря. Двигаться предстояло по бездорожью и глубокой грязи, и солдатам было приказано бросить орудия после того, как будут расстреляны все боеприпасы. Немецкий историк генерал Курт Типпельскирх в книге «История Второй мировой войны» пишет: «Когда к 15 февраля наступательные силы деблокирующих войск истощились, окруженные корпуса получили приказ пробиваться в южном направлении, откуда навстречу им должен был наступать танковый корпус 1-й танковой армии.
…Блестяще подготовленный прорыв в ночь с 16 на 17 февраля не привел, однако, к соединению с наступавшим навстречу корпусом, т.к. продвижение последнего, и без того медленное из-за плохого состояния грунта, было остановлено противником. Из окружения вышли лишь 30 тыс. человек».
Бой продолжался и с началом утра. В показаниях немецкого пленного указывается: «Основная дорога оказалась забитой останавливающимся и разбитым транспортом, и двигаться по ней не было возможности. На небольшом участке дороги на Лысянку я увидел огромное количество убитых немцев. Масса обозов запрудила не только дороги, но и поля» [102] .
Другой пленный, офицер, утверждал: «Из окружения никто не вышел. Все дороги были забиты транспортом, кругом был неимоверный беспорядок. Все смешалось в один поток. Все бежали, и никто не знал, куда он бежит и зачем. На дорогах и вне дорог валялись разбитые машины, орудия, повозки и сотни трупов солдат и офицеров».
Конев позже вспоминал: «Немцы шли ночью напролом, в густых боевых колоннах. Мы остановили их огнем и танками, которые давили на этом страшном зимнем поле напирающую и, я бы даже сказал, плохо управляемую толпу. И танкисты тут неповинны: танк, как известно, плохо видит ночью. Все происходило в кромешной темноте и в буране».
В этой свалке убитых и брошенной техники был обнаружен и труп командующего окруженной группировкой Штеммермана. Во время войны ходили слухи, его застрелили эсэсовцы из собственной охраны, чтобы не дать ему сдаться в плен. Но генерал до конца выполнил свой долг, и Конев пишет: «Я разрешил немецким военнопленным похоронить своего генерала с надлежащими почестями по законам военного времени».
После короткого доклада Конева о результатах операции по телефону в Ставку Сталин сказал: «Поздравляю с успехом. У правительства есть мнение присвоить вам звание Маршала Советского Союза». Уже через день командующему фронтом доставили маршальские погоны. Звание маршала бронетанковых войск Сталин присвоил Ротмистрову и начальнику бронетанковых войск Федоренко. И все же он был недоволен результатами операции: в своем приказе Верховный главнокомандующий не отметил войска 1-го Украинского фронта, – не получил почестей и Жуков .
Москва уже привыкала к триумфальным фейерверкам. 18 февраля 1944 года советская столица салютовала победе 2-го Украинского фронта под Корсунь-Шевченковским. В приказе Сталина указывалось: «…В ходе этой операции немцы оставили на поле боя убитыми 52 тысячи человек. Сдалось в плен 11 тыс. немецких солдат и офицеров…»
Еще не успел отгреметь победный салют, как Генеральный штаб сосредоточил свое внимание на дальнейшем ходе боевых действий. 18—20 февраля Сталин рассмотрел планы по освобождению Правобережной Украины. Основной замысел его плана предусматривал нанесение удара в сторону Карпат и рассечении южного фронта германской армии на две половины.