мандование считало Россию парализованной, а Русскую армию – неспособной на серьезные действия.
Историческое значение для хода военной кампании 1916 г. имело совещание в русской Ставке, состоявшееся 1 апреля. Проведенное под председательством Государя, оно было посвящено подготовке предстоящего наступления. Открывая совещание, Николай II сразу обозначил главный вопрос обсуждения – план предстоящих военных действий летней кампании 1916 г. – и передал слово М. В. Алексееву. Начальник Штаба Верховного главнокомандующего доложил, что летом намечено общее наступление. Его общие контуры следующие. Западный фронт, которому будет передан общий резерв и тяжелая артиллерия, находящиеся в распоряжении Ставки, нанесет главный удар в направлении на Вильно. Северный фронт начнет наступление с северо-востока также на Вильно, содействуя Западному фронту. Он также получит часть тяжелой артиллерии и часть резерва. Юго-Западный фронт должен держаться сначала оборонительно. Его переход в наступление должен был начаться лишь тогда, когда обозначится успех двух первых фронтов. Главнокомандующий армиями Северного фронта генерал А. Н. Куропаткин заявил, что, при сильно укрепленных немецких позициях, надеяться на прорыв фронта трудно, на успех надеяться трудно, и что мы понесем крупные потери, особенно при недостатке снарядов тяжелой артиллерии. Алексеев возразил Куропаткину, но отметил, что тяжелых снарядов у Русской армии пока еще недостаточно. Главнокомандующий армиями Западного фронта генерал А. Е. Эверт присоединился к мнению Куропаткина и заявил, что пока тяжелая артиллерия не будет снабжена в изобилии снарядами, лучше держаться оборонительно. Генералы Куропаткин и Эверт заявили, что их армии могут наступать, но ручаться за успех этого наступления они не могут. Главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта генерал А. А. Брусилов не согласился с мнениями своих коллег и выступил за общее наступление всех фронтов, полагая, что его фронт должен был наступать одновременно с другими. Фактически он попросил разрешения на наступление. Такое мнение не могло не понравиться Государю. По итогам совещания Император поддержал Брусилова, которому было дано добро на активные боевые действия в рамках общего плана наступления. При этом Алексеев предупредил Брусилова о невозможности усиления и снабжения армий его фронта, на что тот ответил, что он и не рассчитывает на дополнительную поддержку.
Итогом совещания стало решение, согласно которому все три фронта должны были быть готовыми к наступлению. Главный удар должны были наносить армии Западного фронта при содействии войск Северного и Юго-Западного фронтов. Подготовку к операции планировалось закончить к концу мая, с возможностью начать ее и в более ранние сроки. Император особо обратил внимание на необходимость самого энергичного образа действий русских войск. Он запретил создание импровизированных отрядов, приводившее к раздергиванию корпусов и, соответственно, хаосу.[552] В ходе совещания Государь традиционно не стеснял генералов своим мнением, давал им полную возможность высказываться свободно. Как Верховный главнокомандующий он санкционировал окончательные выводы, делавшиеся его начальником Штаба генералом Алексеевым.
Важнейшая заслуга Государя в выработке плана кампании 1916 г. заключалась в утверждении плана общего наступления сразу тремя основными русскими фронтами. Такой план позволял реализовать на практике принцип свободы маневра в вопросе переноса тяжести главного удара. Учитывая, что и выдвижение генерала Брусилова на пост командующего армиями Юго-Западного фронта также заслуга Государя, то та важная роль, которую он сыграл в успешном наступлении 1916 г., вполне очевидна. Одна из самых блестящих страниц русской военной истории – Брусиловский прорыв 1916 г. – по праву должна быть связана и с именем Верховному главнокомандующего Русской армией. Позиция Императора осталась неизменной и после того, как по окончании совещания бывший главком Юго-Западного фронта генерал Н. И. Иванов умолял его отменить наступление этого фронта, предрекая катастрофу из-за переутомления войск. Вместе с тем, пораженческие настроения командующих Северного, и особенно Западного, фронтов должны были насторожить Императора уже во время апрельского совещания. Блестяще начавшееся наступление Юго-Западного фронта не было поддержано соседями. Генерал Эверт четыре раза переносил срок начала наступления Западного фронта, и в результате нанес удар не на Виленском направлении, а на Барановичи.
Директива Ставки от 26 июня изменила задачи фронтов. Согласно указанию Главковерха, нанесение главного удара вменялось в обязанность Юго-Западному фронту. Определялось и новое направление удара – Ковельское, с перспективой наступления далее в направлении на Брест – Пружаны. Для достижения этих задач в распоряжение Брусилова был отдан стратегический резерв Ставки – Гвардейский отряд (2 Гвардейских и 1 Гвардейский кавалерийский корпуса) и 4-й Сибирский армейский корпус. Кроме того, с Северного фронта в распоряжение Брусилова переводился 3-й армейский корпус. Но эти меры оказались запоздалыми. Противник, прежде всего германцы, постепенно локализовал прорыв. При отсутствии активности Западного и Северного фронтов, немцы получили полную свободу в переброске войск с других направлений против Юго-Западного фронта. Как отмечал А. С. Лукомский, «германцы, обладая несравненно более мощными железными дорогами, сумели гораздо скорее нас подвезти свои корпуса к угрожаемым пунктам на нашем Юго-Западном фронте и к концу июля захватили инициативу в свои руки; уже нам пришлось, не думая о нанесении сильного удара противнику, парировать его удары, которые он начал наносить в различных местах. Войска Юго-Западного фронта, начав наступление с громадным успехом и не поддержанные своевременно, что называется, выдохлись, потеряли порыв вперед и постепенно стали окапываться и переходить к занятию новых укрепленных позиций».[553]
Во время затухания наступления Юго-Западного фронта Император высказал стратегически грамотную мысль о переносе его тяжести на Буковину и лесистые Карпаты. Он неоднократно высказывался об этом. Именно Верховный главнокомандующий воспротивился продолжению «ковельской бойни» в сентябре 1916 г., справедливо считая, что продолжение наступления под Ковелем «обещает нам наименьший успех при громадных потерях».[554] Тяжесть удара наступления необходимо было перенести южнее.
После неудачного вступления в войну Румынии России пришлось срочно спасать своего нового союзника. Уже во время наступления Юго-Западного фронта 1916 г. целая армия (9-я) была переброшена на новое направление. Ситуация, в которой оказалась румынская армия, почти сразу после вступления в мировую войну, настоятельно требовала поддержки русских войск. Терпя поражения, румыны к середине ноября 1916 г. были вынуждены отступать. С осени командующий 9-й армии генерал П. А. Лечицкий, получивший значительную оперативную свободу, весьма успешно вел боевые действия на новом направлении. Генерал В. И. Гурко отмечал: «… Румынское верховное командование и румынское правительство через своего военного представителя при Ставке генерала [К.] Коанду[555] обратились к Его Величеству с просьбой оказать Румынии еще более действенную помощь не только путем замены на нашем левом фланге румынских частей нашими войсками, но вдобавок прислать несколько русских корпусов для непосредственной обороны Бухареста».[556] И необходимая помощь была оказана.
24 ноября 1916 г. был образован Румынский фронт (румынская и русские 4-я и Дунайская армии). Появление русских войск позволило реанимировать Румынский фронт, спасти союзную армию и оттянуть с других фронтов значительные силы германского блока (армий Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии). К началу 1917 г. неприятель должен был снять с других фронтов и перебросить на Румынский 31 пехотную дивизию (из них 10 немецких, 14 австрийских, 3 турецких и 4 болгарских) и 7 кавалерийских дивизий (2 немецких и 5 австрийских). Итоги помощи России союзнику выражены в констатации Э. Людендорфом следующего факта: «Румыния не была еще разбита».[557] Бои в Румынии непосредственно повлияли на Французский фронт. Операция под Верденом была окончательно свернута германцами. Русская армия «реанимировала» румынское сопротивление, придала ему новый импульс, сцементировала своими частями фронт, именовавшийся теперь Русско-румынским. Противник был вынужден признать, что Румынии «… русские армии обеспечивали […] сильную поддержку, как войсками, так и соответствующей организацией операций».[558]
В произошедших событиях в очередной раз велика была заслуга Государя перед союзниками, и, прежде всего, французами, ратовавшими за открытие данного фронта. Создание Румынского фронта стало ярким образцом жертвенности теперь уже со стороны руководства государством. При минимальных выгодах для России (что вполне осознавалось Государем) открытие нового фронта вело к значительному увеличению расхода материальных и людских ресурсов. Так, в беседе с назначаемым главкомом Черноморского флота А. В. Колчаком Император выразил опасение, что вступление Румынии в войну ухудшит стратегическую обстановку, так как Румыния не готова к войне, придется ее поддерживать, фронт удлинится, и на Русскую армию ляжет новая нагрузка. Но Россия пошла на новые жертвы, и это яркая иллюстрация того, что специфика коалиционной войны лучше всего понималась именно военно-политическим руководством России.
В этой связи в кампании 1917 г. союзники в значительной мере рассчитывали на русскую стратегию. Разработанный временно исполняющим обязанности начальника Штаба Верховного главнокомандующего генералом В. И. Гурко совместно с генералом А. С. Лукомским план действий предусматривал перенос тяжести главного удара на Румынский фронт и Балканы. На Северном, Западном и Юго-Западном фронтах Ставка отказывалась от масштабных операций. Николай II поддержал этот план: «Вопрос был решен заключительными словами Верховного главнокомандующего, который высказался за продолжение наших действий в Румынии».