– Соня! Слушаю я тебя и диву даюсь: ты же ещё вечор гадала мне! В пост-то!
– Так то вы меня просили потешить вас. Я и потешила! – насупилась Соня. – Я нонече, когда из церкви шла, так странника встретила. Сказывал, будто на Святой земле был. Так чудно говорил – заслушаешься!
– А ты уши-то и развесила, – вздохнула Кумарина. – Теперь у нас чуть не каждый из Святой земли паломник. И то сказать: за такие-то бранделясы люди и платят…
– Скверно вы о людях думаете, барыня, – покачала головой Соня. – Нехорошо это.
Анна Степановна ничего не ответила. Время от времени она поглядывала на часы, ожидая возвращения брата. В этом ожидании проходили почти все дни Кумариной. Будучи старше Николая Степановича на несколько лет, она и теперь не могла избавиться от привычки вечно волноваться за него, заботиться о нём. С детства, несмотря на разницу в летах, брат и сестра были друг к другу очень привязаны, и, даже выйдя замуж за генерала Кумарина, Анна Степановна продолжала оставаться самым близким человеком для Немировского. После смерти мужа генеральша Кумарина переехала жить к брату. Случилось это десять лет тому назад. В последние годы Анна Степановна сильно страдала от приступов ревматизма, долгими неделями она почти не могла передвигаться, а потому жила затворницей. Целыми днями просиживала она в кресле, раскладывая любимый пасьянс или читая исправно доставляемые ей книги и журналы, и скучала. При этом Кумарина до сей поры сохраняла стройность фигуры и всякий день совершала свой туалет с такой тщательностью, как будто ждала толпу визитёров. Дома носила она левантиновое платье, бывшее в моде лет пятнадцать-двадцать тому назад и шаль из терно, а к аккуратно уложенным волосам крепила, по старой же моде, бандо. Лицо Анны Степановны отличалось тонкостью и благородством черт. В гостиной даже висел её портрет, написанный одним художником ещё по заказу её мужа. Иногда Кумарина коротала время за игрой на рояле, а к рукоделию любви не питала. Вечером же, когда Николай Степанович возвращался со службы, наступало время долгих разговоров, которые, на удивление, ничуть не исчерпались за долгие годы. Часто брат и сестра читали друг другу вслух главы из новых и не очень романов. Засиживали обычно допоздна. И эти засиживания были единственной отдушиной Анны Степановны в её одиночестве. Несмотря на одолевавшие её недуги, Кумарина не отказывала себе в маленьких радостях, вошедших в привычку, вроде кофе, которого пила она много. Когда болезнь отступала, она тотчас выходила на улицу, гуляла по паркам, колесила по Москве на извозчике, посещала театры… Длилось это недолго, и Кумарина вновь оказывалась прикованной к своему креслу, что для неё, всегда любившей общество, движение, долгие прогулки, было большим испытанием. Но Анна Степановна не теряла весёлого нрава и бодрости, радуясь всему новому: особенно новым людям, с которыми случалось знакомиться, и которых она очаровывала. Дар располагать к себе и очаровывать был у Немировских семейным.
– Барыня, кажись, приехали! – известила Соня, завидев в окно остановившиеся у дома сани. – Николай Степанович… А с ним ещё кто-то!
– Так у нас гость? – обрадовалась Кумарина. – Так это дивно! Соня, ступай готовь ужин, а я встречу гостя.
С этими словами Анна Степановна с усилием поднялась с кресла и, лишь слегка опираясь на трость, направилась навстречу входящим, сохраняя свою безупречную осанку и не показывая сильнейшей боли, испытываемой при каждом шаге.
Через мгновение в гостиную вошёл Николай Степанович со своим молодым коллегой. Кумарина тотчас отметила, что юноша очень хорош собой: высок, статен, золотоволос, а глаза синие, огромные… «Эх, была бы я лет на сорок моложе…» – подумала Анна Степановна, заглядевшись на него.
– КОлинька, счастье моё миндальное, что же ты так поздно? И о госте не предупредил! Как же так можно! – обратилась она к Немировскому певучим голосом.
– Аня, голубушка, для чего ты встала? Ты ведь нездорова… – упрекнул её брат, обнимая и целуя.
– Мне уже лучше гораздо. Представь же мне гостя!
– Познакомься, мой помощник, Пётр Андреевич Вигель.
– Очень рада, Пётр Андреевич, – сияюще улыбнулась Кумарина застывшему в дверях Вигелю. – Ну, выплывите на чистую воду – покажитесь! Дайте рассмотреть вас!
Пётр Андреевич подошёл к Анне Степановне и поцеловал её руку:
– Моё почтение, сударыня.
– Мне Николай Степанович много рассказывал о вас. Так что вы не робейте! Будьте, как дома! Проходите, присаживайтесь!
– Аня, к нам ещё Василь Васильич присоединится, – оповестил Немировский.
– Василь Васильич? Замечательно! Я всегда ему рада! Однако же, ты всё-таки дурно сделал, что не предупредил меня. У нас что же, сегодня торжественный приём?
– Нет-нет, всего лишь совещание! – улыбнулся Николай Степанович.
– Так это даже и лучше! Я с удовольствием послушаю!
– Аннушка, займи, пожалуйста, Петра Андреевича, покуда я переменю сюртук, – Немировский вышел.
Анна Степановна опустилась в кресло и, указав Вигелю на стоявший неподалёку стул, сказала:
– Садитесь поближе, чтобы я вас видела. Я, знаете ли, люблю видеть лицо собеседника во время разговора… Ну-с, как вам нравится ваша служба?
– Очень доволен ею, – ответил Вигель, садясь. – Я ведь давно мечтал именно об этой работе. Тем более, мне так повезло попасть под начало вашего брата…
– Что ж, не обижает он вас? Хорошо вам работать под его руководством?
– Лучше и быть не может! – честно ответил Пётр Андреевич. – Я благодарю судьбу за такую удачу!
– Да… Мой брат человек редких качеств. Удивительной искренности и доброты человек. Меня даже удивляет, что он именно эту службу избрал… Всё-таки на ней требуется некоторая жёсткость. Я даже боялась, что она его испортит… А вы, Пётр Андреевич, добры ли? Вот, по лицу да по глазам вижу, что добры… А только несчастливы.
– Отчего вы заключили? – удивился Вигель.
– Глаза у вас чистые, светлые, но не счастливые. Ваши глаза лгать не могут.
– Уверяю вас…
– Не уверите, – Кумарина улыбнулась. – Я хоть и живу последние годы в этих четырёх стенах, и всё моё общество – Николай Степанович да Соня… Но в жизни и в людях я ещё разбираться не разучилась.
– Да вы прямо следователь, Анна Степановна! – пошутил Пётр Андреевич.
– А как же? Мы ведь с братом очень похожи. Так что ничего удивительного! Знаете, Пётр Андреевич, вы мне очень нравитесь. Я надеюсь, что мы с вами станем друзьями… И мне очень бы хотелось, чтобы вы были счастливы.
– Спасибо, Анна Степановна…
– А хотите, я вам погадаю? – внезапно предложила Кумарина.
– Как?
– Можно на картах, а можно по руке. Вот, дайте мне руку! Левую! Или боитесь?
– Вовсе нет… Пожалуйста, – Вигель протянул Кумариной руку.
Анна Степановна долго вглядывалась в неё, затем сказала:
– Линия жизни у вас длинная… Доживёте вы до преклонных лет, а тогда по трём дорогам может жизнь ваша пойти. Видите, расколота линия на конце… Может, прерваться, а может пойти в ту или иную сторону. Если не прервётся, то до очень глубокой старости доживёте. Будет много трудностей в вашей жизни, но вы с ними справитесь, потому что идти будете прямо, по совести жить… А ещё вижу любовь большую. Вся жизнь ваша с нею связана… Женщина. Ваши дорожки уже сошлись, а теперь должны разойтись… Вот, и несчастье ваше… Я так и думала… Надолго разойдутся они. Разные у вас с нею судьбы будут. Да только никуда вам друг от друга не деться. Как бы ни расходились стёжки-дорожки ваши, ан всё равно сойдутся. И тогда уж – насовсем. Вот, такова судьба ваша, государь мой.
Скрипнули половицы. В комнату вошёл Николай Степанович, сменивший форменный сюртук на обычный – долгополый тёмно-коричневого цвета.
– Аннушка, ты уж не в гадалки ли подалась? – улыбнулся он. – Моя сестра, Пётр Андреевич, с подачи нашей экономки увлеклась всяческими гаданиями. Прежде они всё на картах раскладывали. На всякого встречного человека. А теперь, вот, вызнала она откуда-то ещё и про рукогадание это…
– Хиромантию, – уточнила Анна Степановна.
– Неважно. Я надеюсь, Пётр Андреевич, никаких ужасов она не углядела на вашей руке?
– Наоборот. Анна Степановна посулила мне долгую жизнь и кое в чём обнадёжила.
– И то ладно.
– Ты напрасно, НикОлинька, не веришь в гадания, – покачала головой Кумарина.
– Я просто не понимаю, зачем нужно знать свою судьбу. Изменить её всё равно нельзя. Так для чего же узнавать? Надо просто жить! Так оно, по мне, лучше.
Звякнул дверной колокольчик.
– Это Василь Васильич, – сказал Немировский и поспешил открывать.
Это, действительно, был Романенко. Он вошёл в гостиную, на ходу приглаживая взлохмаченные тёмные волосы и потирая замёрзшие красные щёки.
– Василь Васильич, голубчик! – пропела Анна Степановна. – Счастлива видеть вас! Вы никак замёрзли?
– Как собака… Простите, Анна Степановна! – Романенко учтиво поклонился хозяйке. – Целый день на морозе… Да в метель! Промёрз до костей… Работа собачья!
– Так вы тогда садитесь у печи да грейтесь! – улыбнулась Кумарина.
– Премного благодарен! – ответил Василь Васильич, устраиваясь у печи.
– Вы, должно быть, голодны? – спросила Анна Степановна.
– Невероятно! – признался Романенко.
– Я уже велела Соне готовить ужин. Думаю, что уже скоро он будет готов.
– Ну, а пока он не готов, предлагаю обсудить наши дела, чтобы уж за ужином они нам не мешали, – предложил Николай Степанович.
Романенко и Вигель выразили согласие, и Немировский, расхаживая по комнате с заложенными за спину руками, произнёс:
– Для начала, господа, позвольте изложить сумму собранных нами фактов, чтобы представить ту мозаику, которую мы имеем на сей момент. Об убитом нам известно, что приехал он в Москву год назад из маленького городка Александров Владимирской области, где прожил всю жизнь. Приехал внезапно, продав всё имущество. Довольно странно подобное резкое возникновение «охоты к перемене мест». Из чего следует, что нужно съездить в этот самый городок и навести справки о его тамошней жизни. Не с брызгу он оттуда сорвался вдруг… Может, что и нарисуется. Пётр Андреевич, это дело я поручаю вам.