И вот так всю жизнь: то скандал — то триумф! Голова Брокара гудела от воплей и «цветочного» запаха. Сколь ни был хорош одеколон, для чувствительного носа парфюмера такая концентрация просто опасна. Генрих вдруг вспомнил, как ворчал отец: «Нельзя нюхать больше одной капли!» Французский парфюмер Атанас Брокар приучал детей к профессии «нюхача» с детства. А уж любимому Анри, которого потом в России перекрестили в Генриха, день и ночь совал в нос что-то пахучее: «Нюхай! Запоминай!» Все у Брокаров было посвящено «ароматному делу». Чтоб не «испортить нос», и еду готовили особенную — перец нельзя, лимон, апельсин — тоже. «Собьешь обоняние, что будешь делать?» — злился отец. Ему, бедняге, не очень-то везло. Конечно, был у семьи наследственный парфюмерный магазин у Елисейских Полей, но во Франции конкурентов-парфюмеров хоть отбавляй. Атанас даже отправился с сыновьями в Америку — думал, за океаном вольготней будет. Но и там, чтобы развернуться, требовались большие деньги. Пришлось вернуться в Париж. А через год, в 1861-м, дальний родственник Константен Гике пригласил Анри в Москву на свою парфюмерную фабрику. Уговорил, наобещав фантастические перспективы. А в Москве оказалось — метель-стужа, клопы в гостиницах, работа только лаборанта-технолога, а парфюмера и в перспективе нет. К тому же по-французски мало кто понимает. Словом, чтобы не сойти с ума, пришлось срочно искать французов — хоть поговорить с кем. В конце зимы познакомился с Томасом Равэ. Этот выходец из Бельгии когда-то приехал в Россию обучать «маленьких варваров» французскому языку и довольно скоро стал модным гувернером. Накопил денег, купил дом на Никитской улице и начал торговать медицинскими инструментами. Завел знакомства в высших сферах, дочь в лучший пансион мадам Лагувэ пристроил — учиться вместе с наследницами русской аристократии.
Как-то морозным утром Генрих заскочил к месье Равэ пораньше и вдруг услышал сквозь приоткрытую дверь: певучий девичий голос читает стихи. по-русски. «Дочь обожает поэзию, особенно стихи Пушкина, — пояснил месье Равэ. — Для званого вечера учит. Придут ее подружки, все, знаете ли, из сливок общества и один знаменитый тенор. Бедная Шарлотта в него, кажется, немножко влюблена. А давайте, — месье Равэ лукаво взглянул на Брокара, — я вас познакомлю. Может, отвлечется от своего певуна?»
На зов отца дверь открылась, и Генриху предстало прелестное видение — тонкая, изящная 19-летняя красавица с лучистыми глазами и выбившимися из прически локонами. Истинная француженка! Даже сердце заныло — сколько же он не видел настоящей красоты, сидя в этой заснеженной Москве?.. Французская красота прелестно улыбнулась, приоткрыла ротик и… Опять этот странный язык! Но в ее устах он звучал так мило…
Пусть красавица увлечена каким-то тенором, но ведь и у Брокара есть талант. На другой день с утра пораньше он прибежал в дом Равэ. Побрызгал перила, лестницу, коридоры. Разрумянившаяся от мороза Шарлотта вбежала в дом после катания на тройке с подругой Долли. Вдохнула и застыла. На лестнице пахло сиренью. Это зимой-то! Опьяненная Шарлотта пошла на запах. Лестница, коридор, папенькин кабинет. Не сдержавшись, девушка открыла дверь: «Откуда у нас сирень?» На пороге улыбался Генрих: «Волшебный букет для вас! Не замерзнет и не завянет». И Брокар протянул красавице. граненый флакончик.
На званый вечер Генрих приволок огромную корзину фиалок: «Это вам, Шарлотта Андреевна, и вашему тенору! Отец написал: в Париже фиалки нынче в особой моде. Так что смело ставьте корзину на видное место, а лучше — на рояль!»
Красавец тенор обвел зал томным взглядом, вдохнул раз, другой, запел что-то из Моцарта и вдруг дал петуха. Беспомощно скривился, опять вдохнул поглубже перед высокой нотой и снова сфальшивил. Ни одной верхней ноты не смог взять и с позором бежал из гостиной. Брокар только ухмыльнулся да подмигнул месье Равэ. Не рассказывать же, что бедняга тенор и вправду потерял голос из-за поднесенной корзины. Фиалки-то связки смыкают. Брокар узнал об этом от одной актрисы с Монмартра. Поклонник постоянно дарил ей фиалки, она прикалывала их к корсажу перед выступлением. В итоге актриса охрипла. Зато теперь фиалки сделали доброе дело — отпугнули душку тенора. И Брокар объяснился Шарлотте в любви. Только вот такого ответа даже он не ожидал. Строптивая красавица заявила: «Я себя чувствую русской и дом хочу держать по-московски. Выучите русский язык — выйду за вас замуж!» А месье Равэ и того хуже себя повел. Вызвал Брокара в кабинет и прямо заявил: «Вам моя Лотта не по средствам!»
Отступить? Нет уж! Язык он вызубрит. Деньги тоже добудет. Не зря же он экспериментировал в лаборатории — изготовил эссенцию, способную сделать запахи более устойчивыми. Это же — золотое изобретение! Брокар помчался во Францию. Там отец свел его с процветающей фирмой «Рур Бертран» в Грассе — центре производства французской парфюмерии. И Генрих продал свой рецепт за 25 тысяч франков. К тому же отец, узнав о желании сына жениться, тоже сделал достойный подарок — записал несколько фамильных рецептов. Так что, вернувшись в Россию этаким богачом, 24-летний Генрих Брокар не только получил руку обожаемой Шарлотты, но и по ее совету открыл 15 мая 1864 года собственное дело.
Мыльная опера, или Приключения рекламы
До сих пор вспомнить страшно: смех и слезы! Заброшенная конюшня дома Фаворских в Теплом переулке в Хамовниках. В центре — печь, на ней две огромные кастрюли. В них чавкало-клокотало нечто густое, скользкое и пахучее. А Брокар и два его подручных — «сурьезный» мужик Герасим с окладистой бородой и хитрющий парнишка Алешка Бурдаков — колдовали над этим варевом. Мыло! Брокар самолично выяснил — в московских лавках почти нет мыла. Видно, москвичи не умеют делать. Так он завалит всех самым лучшим мылом! «Кокосовое», «Глицериновое» — их рецепты дал отец. Каждодневного варева в кастрюлях хватало на сто кусков. Обычно к вечеру Герасим с Алешкой грузили товар на тележку, объезжали лавочки и орали: «Мыло! Самолучшее!» Но приказчики, косясь, брали лишь по паре кусков. Продавцы, чертыхаясь, тащили почти весь товар обратно. Потом садились на лавку в своей заброшенной конюшне и, смачно выругавшись, утешали хозяина: «Не дрейфь, Афанасьич! Сам знашь, не Париж тута! Рупь наторговали, а боле спросу нет!»
Почему? Недоумевающий Брокар отправился в русскую баньку — посмотреть, чем народ моется? Оказалось — ничем! Хлещут мужики друг друга березовыми вениками, пока глаза на лоб не полезут. Некоторые «эстеты», правда, пользуются домашним щелоком. А мылом — никто! Да еще гордятся: деньги зря не выбрасываем!
Красный как вареный рак, сидел в предбаннике бедный француз Брокар после русской парилки. Тело горело. Перед глазами мельтешили искры. Что за варварство кругом? Язык невозможно выучить, людей невозможно понять! Может, и вправду есть какая-то загадочная русская душа? Как иначе объяснить, что люди хлещут себя чуть не до крови, пытаясь отодрать грязь, вместо того чтобы спокойно вымыться мылом?!
Так и не поняв русской души, Брокар поплелся домой. Там и рухнул в гостиной. Утром его нашла жена. Смотрела на спящего — мятого, всклокоченного. Наверное, думала: муж должен быть опорой. А какая тут опора, если он из дома больше денег берет, чем домой приносит? Конечно, есть у Брокара и плюсы. Не пьет, хоть в доме парфюмера спирта — залейся. И не гуляет, хоть и красавец: вьющиеся волосы, небольшая «французская» бородка, глаза с модным прищуром. Один минус — к жизни мало приспособлен. Работать, колдовать над новым запахом — хоть 24 часа в сутки! А вот продать свою продукцию — увы, не мастак.
Утром за самоварчиком Шарлотта начала разговор: «Вчера заезжала Долли Воронцова, подружка по пансиону. От твоего мыла „Кокосового“ в восторг пришла. Ахала: сколь приятно пахнет! Но взять отказалась. Говорит, ей ящик мыла из самого Парижа привезли! Так что на богатых покупателей рассчитывать не приходится. Они мыло из-за границы выписывают».
«Так ведь и простой народ мылом не пользуется!» — вздохнул Брокар.
«А ты вроде как и не мыло делай! — хитро улыбнулась Шарлотта. — Ты делай подарочки. И не в лавку неси, а на ярмарку. С ярмарки мужик обязательно повезет гостинец жене и ребенку. Вот ты из мыла этакий красивый гостинчик и сделай. „Детское“ — в форме зайчика, рыбки. На нем можно букву алфавита выдавить — и игрушка, и учение. А для взрослых — мыло в форме морковки, свеклы, огурца. Настоящих цветов, как на грядке. Чем не подарок? Только надо, чтоб это народное мыло по копейке стоило. Вот с этой-то копеечки и набегут миллионы прибыли!»
Ну у кого еще такая жена — натуральная пророчица? Все вышло как она задумала! Народное копеечное мыло просто «смывали» с прилавков. Даже «дорогое» мыло «Кокосовое» по 5 копеек на ура шло. Двух кастрюль стало явно мало. Сняли помещение побольше. Начали варить круглое мыло, прозванное в народе «Шаром», потом — мыло плавающее, хоть кидай в воду, не утонет. Осенью 1869 года «копеечных прибылей» набежало столько, что хватило на приобретение собственного особняка на Мытной улице, 17 и нескольких домов для фабрики рядом — у Серпуховской заставы. Две кастрюли, с которых все начиналось, Генрих самолично перетащил — глядите и гордитесь: Брокар нынче лучший мыловар России! Шарлотта тоже постаралась на «домашнем фронте» — родила дочку Женечку и сыновей Александра и Эмилия. Будет кому династию парфюмеров продолжить.
Дни понеслись вскачь. Приходилось вставать в шесть утра и мчаться на фабрику в лабораторию. Зато уже производятся помада «Румяная», пудра «Лебяжий пух», крем «Снежинка». Можно заняться и давней мечтой — созданием новых духов. Они поразят не только сонную Россию, но и утонченную Францию. И когда Брокар вернется на родину, Париж встретит его как героя.
«Генрих Афанасьевич, утро уже!» Брокар сонно открыл глаза: выходит, он заснул прямо в лаборатории. «Вставайте, из Пассажа Солодовникова опять партию пудры вернули. Говорят, товар что-то стал не ходкий! И помаду „Румяную“ не взяли!» — И Алексей потащил хозяина на склад. Брокар оторопело смотрел на ящики да коробки. Помада, мыло, пудра. Ведь самолучшее, духовитое. Может, слишком много наделали? Брокар ухватил верхнюю коробку, потянул на себя. Она разломилась, и