ял голову, беспомощно опираясь, и вдруг увидел в кругу пыли женскую фигурку.
«У вас открыто…» — прозвучал певучий извиняющийся голос.
По выговору она была не римлянкой, да и платье выдавало в ней провинциалку, а узелок в руках явно показывал, что она так же, как некогда и сам Доссена, приехала в столицу на заработки.
«Как у вас пыльно! — проговорила вдруг девушка. — Не мудрено, что вы так кашляете. — Голос перешел на просительный, почти умоляющий шепот. — Я могу и помыть, и постирать, и приготовить. Хотите, я быстренько все уберу?»
Алчео вытер испарину со лба: «Конечно, хочу. Но у меня нет денег на служанку…» — «А я могу работать за еду и кров, — прошептала девушка. — Вы мне только выделите лавочку, чтобы спать. Но я буду спать совсем мало, а работать много…»
Так и вышло. Тихая Мария, так звали девушку, осталась у Доссены. Работала много, спала мало. Но, правда, не на лавочке, а в хозяйской постели. Алчео удивлялся: неужели женщина может быть такой мягкой и уступчивой, молчать целыми днями, а не заходиться в крике, как его женушка Стефания? Ну а уж когда у тихой Марии появился и тихий младенец, не орущий даже по ночам, Алчео понял: пусть людская мораль и не может разрешить ему второй брак при живой жене, но Бог простит и благословит его.
Вот только в душе Алчео покоя не было. После нескольких ваяний «под Мартини» хотелось создать что-то еще. Но что? Доссена глотал книги по истории скульптуры, прикидывал то одно, то другое. Он даже выкроил деньги на поездку во Флоренцию. Осмотрел «Врата рая» Лоренцо Гиберти, работы Донателло, Верроккьо, огромного «Давида» Микеланджело. Ах, как хотелось Алчео создать все эти произведения — у него просто руки чесались. И как ужасно, что все эти скульптуры уже сделаны!..
Вернувшись домой, Доссена свалился на кровать от перевозбуждения. И опять случилось странное — во сне к нему явилась целая «делегация» скульпторов Возрождения. Сняв шляпы и перебивая друг друга, они говорили взахлеб. Особо усердствовал пылкий Донателло: «Ты должен сделать рельеф с Мадонной, Иисусом, Иоанном Крестителем и ангелами! Вот, я покажу. — И скульптор быстро набросал эскиз. — Я начал делать эту работу еще в юности, но она затерялась куда-то. А ведь была такая красивая…»
Доссена проснулся в восторге. У него больше не оставалось сомнений в своей художественной миссии. Он должен воссоздать все те скульптуры, которые в прошлом могли бы возникнуть на благословенной земле Италии. И не только в эпоху Возрождения, но и гораздо раньше — в античные времена. Вот только бы сил хватило. А то сколько он протянет, работая на износ?
Его мысли прервала вошедшая в мастерскую взволнованная Мария: «Алчео, иди же скорее! Твой сын приехал из Пармы!»
Доссена вскочил с топчана, и тут в дверях показался Витторио — повзрослевший, окрепший, но какой-то нерадостный. «Вот приехал к тебе. — Юноша запнулся. — Не выгонишь?»
«Что ты такое говоришь?!» — Алчео обнял сына.
«Знаешь, мать уехала из Пармы. Но я не поехал с ней. Она отправилась а Падую, там у нее. — юноша отвел глаза, — дружок-коммивояжер».
Алчео присвистнул: выходит, прыткая женушка изменила ему. А он-то, дурак, боялся, что она узнает о Марии. Доссена любовно посмотрел на сына — широкие плечи, сильные руки. Вот кто будет помогать ему в работе. Видно, этот парень послан ему самой Мадонной!
Прозрение: судебный процесс века
У них сложилось поистине семейное предприятие. По эскизам отца Витторио проводил первую обработку камня, потом за дело брался сам Алчео, а шкурил и зачищал мрамор его младший сынишка. Ну а Мария убиралась в мастерской. С 1919 по 1927 год Доссена вместе со своими верными помощниками создал несколько десятков замечательных работ, причем не только из камня, но и из терракоты и дерева. Среди них были странноватые фигурки в стиле древних этрусков, идеальные изваяния в духе древнегреческой скульптуры, рельефы в технике Пизано и Донателло, величественные саркофаги, идеально имитирующие манеру Нино да Фьезоле, — словом, изделия на любой вкус.
Частенько в мастерскую Доссены наведывались Фазоли и Палесси. Притворно ахали: «Неужели ты и спишь на пыльном матрасе посреди скульптур? И даже не выходишь в тратторию пропустить стаканчик?»
Алчео пожимал плечами: замыслов столько, что не до выпивки. Торговцы хвалили работы и даже пообещали увеличить ему гонорар до 250 долларов. Потом, переглянувшись, уходили. Наивному скульптору было невдомек, что его «благодетели» могли перепродавать полученные работы во много раз дороже. Он просто трудился не покладая рук и ничего не замечая. Но в начале 1928 года заболела Мария. Пришедший по вызову доктор констатировал тяжелую форму туберкулеза. И через полтора месяца Алчео вместе с сыновьями проводил Марию на местное кладбище. Гроб сколотил сам, вместо венков положил беломраморную гирлянду. Зато на могилу поставил рельеф «Мадонна Николо Пизано», который только что закончил.
Домой все вернулись заплаканные. Доссена выгреб из заначки пару сотен лир и совершил то, в чем отказывал себе уже много лет, — пошел в местную тратторию и напился. От вина окружающие силуэты начали раздваиваться. Скульптор закрыл лицо руками и вдруг услышал смутно знакомый голос: «Неужто это ты, Доссена? — К столику подходил старинный приятель, которого Алчео не видел уже лет двадцать. — Как ты изменился, дружище…»
Алчео криво улыбнулся: «А ты почти нет. Чем занимаешься?» — «Да так — езжу из города в город, — протянул приятель. — Получил наследство, могу себе позволить. Изучаю историю Возрождения, подумываю о книжке. Хочу написать о тех ренессансных статуях, что нашлись у нас в Италии за последнее время».
«И много нашлось?» — Дрожащей рукой Доссена опрокинул в себя последнюю рюмку. Голова его кружилась, и голос приятеля доносился как сквозь вату. А тот обстоятельно рассказывал о найденных работах. Описывал их подробно, подсчитывал стоимость. Выходили многие сотни тысяч долларов. Доссена перестал всхлипывать и трезвел на глазах. О Мадонна! Это же его скульптуры! Он, Алчео, трудился, света божьего не видя, его сыновья болели, кроткая Мария вообще поплатилась жизнью, а мошенники Фазоли и Палесси, выходит, заработали на нем кругленькую сумму!..
На другой день, облачившись в свой единственный приличный костюм, Доссена отправился в библиотеку и взялся читать газеты. Оказалось, ему действительно есть чем гордиться. Его творчество давно перешагнуло границы родной Италии. Работы, выполненные им в пыльной мастерской на окраине Рима, стали не только достоянием известных во всем мире частных коллекционеров, но и гордостью экспозиций Метрополитен-музея в Нью-Йорке, лондонского Музея Виктории и Альберта, музеев Вены, Парижа, Берлина, Мюнхена, Бостона, Кливленда. Словом — всего мира. Вот только подлинного имени их автора нигде упомянуто не было. Работы однозначно приписывались великим скульпторам прошлого.
Доссена уже заканчивал просмотр газет за последний месяц, как вдруг наткнулся на заметку о том, что крупнейшему в Америке частному художественному собранию Фрика предложили приобрести вновь найденную в Италии скульптуру Донателло «Благовещение». Однако владелица галереи, миллионерша мисс Элен Клей Фрик засомневалась: что-то подозрительно часто в последнее время стали находиться работы старых мастеров. И вот теперь американские агенты плывут через океан, чтобы удостовериться в подлинности находки.
Алчео ахнул. Как раз месяц назад Фазоли забрал у него очередную работу «под Донателло» на этот сюжет. Что же получается, он, Алчео Доссена, соучастник грандиозной аферы? Преступник, подделывающий скульптуры великих?! Впрочем, нет — он ничего не подделывал, он лишь имитировал стиль, но создавал свои оригинальные произведения. Во всем виноваты только Фазоли и Палесси. Это они одурачили весь художественный мир и крупно нажились на этом. А его просто использовали, как наивного дурачка!
Доссена подал в суд. Он хотел восстановить свои авторские права и получить причитающуюся ему достойную компенсацию. Суд, однако, не спешил с разбирательством. Да и зачем, если какой-то резчик с городской окраины обвиняет двух почтеннейших торговцев антиквариатом? К тому же утверждает, что именно он создал творения, которые авторитетные эксперты признали принадлежащими великим мастерам прошлого. Такое дело вообще не стоит рассматривать!
Однако все повернулось по-другому. Сначала о следствии пронюхали газетчики, ну а потом в Рим наконец-то прибыли посланные мисс Фрик американские агенты. Побывав в комиссариате, они отправились прямиком к Доссене. Тот встретил их в ужасе. Что сказать, как объясниться с этими господами?! Впрочем, американцы ни в чем его не обвиняли. Они просто показали Алчео фотографии нескольких скульптур, найденных в последние годы, в том числе и особо заинтересовавшего их «Благовещения».
«Да, всё это — мои работы, — дрожащим голосом произнес Доссена. — Могу даже показать их предварительные наброски, рассказать, откуда брал материал и как искусственно старил то, что получалось. Но я никогда не утверждал, что это работы великих мастеров. Я не мошенник, я скульптор!» — «Конечно, — закивали американцы. — И мы поможем вам это доказать!»
Уже на другое утро перед мастерской Доссены появился солидный грузовик. Из него быстро выгрузили какие-то приборы, в сарае установили мощные прожектора, зажурчала кинокамера, раздалась команда: «Мотор!» И тут кто-то выкрикнул: «Вы станете кинозвездой, мистер Доссена!»
Алчео не спеша вышел в центр мастерской, окинул взглядом белый кусок мрамора, стоящий на подставке, и под бдительным объективом кинокамеры начал создавать свою новую скульптуру — «античную» статую Венеры.
Десяток коробок отснятой пленки были представлены в суде в качестве вещественных доказательств. Судьи, правда, были слегка озадачены: впервые в их практике кто-то старался доказать, что является автором подделок. Впрочем, с поддельностью своих работ Алчео не соглашался. «Да, я действительно выполнил немало работ под старину, заказанных мне синьорами Фазоли и Палесси, — объяснял он, — но ничего не подделывал и никого не обманывал. Я просто делал так, как мои великие предшественники. Разве я виноват, что вижу мир, как они, и владею их техникой?! Наверное, я просто живу не в свое время…»