Награда
Еще до того, как разгорелась Бородинская битва, в дни, когда русская армия отступала, к князю Петру Багратиону неожиданно явился подполковник Ахтырского гусарского полка Денис Давыдов.
Багратион Давыдова знал давно – когда-то Давыдов служил у него адъютантом, – он принял его сразу и очень приветливо.
– Ну, рассказывай, выкладывай. Начальство обидело?
– Нет, – усмехнулся Денис Давыдов. – Вот какую имею мысль.
И стал говорить о французской армии. Мол, растянулась армия на сотни и сотни верст. От самого Немана через всю Россию тащатся к ней обозы, идут подкрепления, порох, ядра везут.
– Верно, – бросает князь Петр.
– Надо, ваше сиятельство, оставить у Бонапарта в тылу наши конные отряды. Пусть они обозы и мелкие части щупают. Будет немалый урон врагу. Прошу казаков и гусар – докажу.
Пошли они к Кутузову. Главнокомандующему идея понравилась. Распорядился он выделить Давыдову 50 гусар и 80 казаков.
Так возник первый партизанский отряд. Русская армия отошла дальше, а Денис Давыдов ушел в леса.
Много прославленных имен среди командиров партизанских отрядов: офицер Сеславин, простой крестьянин Герасим Курин, рядовой гусар Федор Потапов, по кличке Самусь, сельский староста Стулов, солдат Еременко, отставной майор Емельянов – в прошлом крепостной крестьянин, ветеран суворовских войн, произведенный за геройство Суворовым в офицеры.
Как-то в какую-то итальянскую часть приехал из штаба Наполеона посыльный. Тут-то зашел разговор и еще об одном русском герое, о молодом штабс-капитане артиллерии Александре Самойловиче Фигнере.
Лихость в Фигнере потрясающая. Он и в бою всегда впереди, и в походах не знает устали, и на расправу с врагом жестокий, но и в разведку без страха ходит.
Фигнер даже в Москву к французам ходил, переодевшись, правда, крестьянином.
Много зла причинил Фигнер со своим партизанским отрядом французам. Слух об отважном штабс-капитане даже дошел до Наполеона. За поимку Фигнера император назначил большую сумму.
Приехавший к итальянцам из наполеоновского штаба офицер привез особую весть – где-то здесь, в местных лесах, скрывается Фигнер.
Заволновались итальянцы. И страшно, и вот бы прославиться – взять и поймать злодея. Вот бы сюрприз императору. К тому же… награда.
– Поймаем его! – кричат итальянцы. – В наших же жилах римская кровь!
Собрались одни офицеры. Рядовых с собой не брали. Не хотели делить богатства.
Подумал посыльный и тоже решил поехать. Интересно, что из того получится. А вдруг…
Тронулись итальянцы. Рыщут они по соседнему лесу. Нет, не видно партизанских примет. Направляются в лес, что подальше. И там все спокойно и тихо. Едут верст за десять в крутые балки. И там неудача.
Не хочется им возвращаться с пустыми руками домой. Да день на исходе. К тому же устали. И есть хочется. И дорога домой неблизкая.
«Да, пора бы домой», – понимает и Наполеонов посыльный. Да только в эту минуту что-то, как назло, за язык его дернуло.
– А не там ли они, вон за полем, в дубовой роще?
И офицеры о том подумали. Решили:
– Ну ладно, последний заход.
Дотащились они до дубовой рощи. И правда – вот он, свежий след от лошадиных копыт.
Поднялся дух в итальянцах.
– В наших жилах римская кровь! Вперед!
Втянулись они своей офицерской колонной в лес.
И вдруг слева и справа налетели на них партизаны.
Крики, свисты, стрельба…
Туда итальянцы, сюда, да где там – они в окружении.
Согнали партизаны плененных в кучу. Стоят они, по-итальянски носы повесив. А где же тот, Наполеонов посыльный?
Смотрят – стоит он в первом ряду партизан, ручкой им нежненько машет:
– Приветствую вас, господа офицеры! Будем знакомы – штабс-капитан Александр Самойлович Фигнер.
Василиса Кожина
Баба есть баба. Впрочем, не всякая.
Василиса Кожина была женой деревенского старосты. По-бабьи она проворная. В избе чисто, дети накормлены, скотина в хлеву в довольствии.
Да не только этим Кожина славилась. Муж у нее хоть и староста, да то ли с ленцой, то ли просто не очень проворный мужик. Вот и сложилось так, что по всяким делам крестьяне ходили не к старосте, а к женке ленивого Кожина.
Оказалась старостиха первой в селе фигурой.
Баба она дородная, баба она степенная. И посмотреть на такую приятно, и услышать умный совет.
В общем, довольны крестьяне. Жаль, что женщин в старосты не избирают.
И вот накатилась война с французами.
Бегут к Василисе крестьяне:
– Как же нам быть?
– Бить нежданных, непрошеных, – отвечает им Кожина.
Смотрят мужики на нее недоверчиво. Не шутит ли баба?
– Что же мы – войско?
– А где ружья?
– Где сабли?
Короче, впервые совет Василисы был для крестьян ничто. Посмеялись, и только.
Тогда собрала Василиса баб помоложе. Создался женский отряд. Без ружей, без сабель. Вилы, простые рогатины – вот все, чем богаты бабы.
Уходят крестьянки в соседний лес. Смеются крестьяне:
– Аники-воины!
– Бонапарту схватите в плен!
Впустую, конечно, ходили вначале по лесу бабы. Но вот наступил день, когда поймали они француза. Тянут трофей в село.
Глянули мужики, так и ахнули. Ходят вокруг француза, смотрят, не верят своим глазам:
– Гляди, настоящий!
– С усами!
– И сабля, смотри, была. И ружье!
Висит оно теперь на плече у Кожиной. Сабля у рыжей молодки в руках.
Торжествуют сельские женщины:
– Ага!
– Не верили!
– Вот вам мужская работа!
– Ну, посмотрели? – спросила Кожина. – Теперь собирайтесь, очередь, значит, ваша.
– Подумаешь – раз повезло!
– Скопом штуку одну споймали.
– Ну меньше, ну больше одним – французская армия от этого, что ли, убавится?!
– Дурни! – ругнулась Кожина.
После первой удачи дело у женщин пошло успешнее. Второй, третий, четвертый француз попался.
Ружьишками женщины обзавелись. Василиса Кожина ходит теперь в шинели. Сабля гусарская сбоку висит.
Отводят женщины пленных в уездный город Сычевку. Слава о них гремит.
Задумались теперь мужики. Завидно им, глядя на женщин.
– Эх, зря мы тогда не поверили!
– И нам бы теперь почет.
Пересилили они мужское свое упрямство. Стали являться к Кожиной, проситься в отряд.
– Ну что же, надо подумать, – отвечает с улыбкой им Кожина. – Тут как присудит наш бабий сход.
Сход порешил мужиков принять. Давно ведь женщины этого ждали. Не бабье дело вести войну.
Хоть и не бабье, да все же мало кто из женщин оставил ружья. Огромный теперь отряд. Старшим по-прежнему Кожина. Мужики послушны во всем.
– Приказывай, матушка, слушаем.
– Бей до конца француза! Ныне это единый приказ.
Вот какая она, Василиса Кожина, русская женщина, храбрая женщина. Ее не то что на место старосты, Кожину хоть в губернаторы назначай, хоть в военный совет сажай.
Опасное место
В белорусских непроходимых лесах под Оршей расположился партизанский отряд – крестьяне из ближних сел. Тут под Оршей они воевали, тут же в лесах и жили.
В отряде среди других мужичонка, по имени Петрусь, по фамилии Глебка. Он и выбрал-то это место.
– Хорошее место для вас я выбрал, – любил похвастать Глебка. – Можно по французам отсюда ударить, можно и снова сюда утечь!
Так крестьяне и поступали. Ударят по обозу, небольшому отряду французских солдат или по фуражирам – и снова к себе в леса.
– Нет, все же хорошее место я выбрал, – не унимается Глебка.
А место-то, по правде говоря, было не очень хорошее. Болота кругом да топи. Мошка безжалостно ест. Нет бы выбрать где выше, где суше.
– Зато неприятель сюда не сунется, – рассуждает все тот же Глебка. – Сиди тут, как лыцарь в каменном замке.
– Твой замок одни болота.
– Болота для нас тут потверже камня, – отбивается Глебка. – А главное, можно всегда утечь. Любому из любого места можно всегда утечь, – философствует Глебка.
И вот однажды крестьяне было напали на какой-то обоз. Да тут подоспела французская полурота, и партизанам пришлось бежать. Добежали они до леса – думали, дальше француз не тронется.
Однако полурота попалась отважная. Гнала она мужиков и дальше, шла по пятам и загнала в такие топи, что стой! Дальше вперед ни шагу. Тут, к счастью, спустился вечер. Французы тронуть крестьян не успели. Зато обложили со всех сторон – конечно, кроме той, где болото. Расположились солдаты на ночь. Противник надежно схвачен. Завтра ему конец.
– Ну вот тебе и твой замок! – кричат крестьяне на Глебку. – Лыцарь ты этакий… Вот тебе и утечь!..
– Да кто же думал! Француз какой-то чудной попался, – разводит руками Глебка. Он и сам понимает, что делу, поди, конец. Однако для храбрости и себе и другим: – Оно же, болото, не очень топкое.
Попробовали крестьяне – сплошная трясина. Шаг – и сразу по шею, два шага – катись с головой. Хотят они снова ополчиться на Глебку. Нет, не видно, пропал куда-то проклятый Глебка.
– Может, утоп?
А Глебка в это время пробирался все-таки по болоту. Сук у него длиннющий в руках. Щупает им трясину. С кочки на кочку, где бухнет по пояс, где еле удержится, и все же пролез.
С той стороны болота была деревня.
Поднял Глебка на ноги мужиков, объяснил поспешно, в чем дело. Набрали крестьяне сена, кладок и досок, пришли к опасному месту, соорудили шаткий настил. По настилу весь партизанский отряд и убрался из-под самого носа французов.
– Ну, говорил я, что можно любому всегда утечь! – опять торжествует Глебка.
Вырвались мужики из окружения. Осмелели. Думают, а что, если им самим теперь захватить французов. Мысль озорная, всем нравится.
Обошли крестьяне болото сухими местами, взяли с собой мужиков из местной деревни, послали в другие, чтобы и те приходили на помощь. В общем, к рассвету все были на нужном месте.
Проснулись утром французы. Где же крестьяне?! А те у них за спиной. Вот уже и крики слышны, и самодельные пики пущены в ход, рогатины, косы, вилы. Правда, и ружей у мужиков с десяток, и две настоящие сабли. Заметались французы. Одни к трясине – тут их голубит верная смерть. Другие к крестьянам – навстречу им тянутся косы и вилы. Погибли французы.
Довольны крестьяне.
– Ну как?! – смеясь, обращаются к Глебке. – А говорил, что любому можно утечь!
Мотя
Отступают французы. Есть хочется. Нечего есть. Бродят французы по русским селам. Рыщут, где бы и чем поживиться.
Не забыта и деревня Ивановка. Недавно побывали здесь двадцать французских солдат. Сегодня явились семеро.
Ходят французы по избам. Пусты закрома крестьянские. Скотина куда-то припрятана.
Явились они к деревенскому старосте, вцепились в белесую бороду:
– Отвечай, где зерно укрыто.
Разводит старик руками:
– Третье лето у нас недород.
– Недород?
– Недород.
Обозлились французы, хлесть старика нагайкой:
– Недород?!
– Недород!
– Ах ты мошенник старый! – кричат французы. – Не желаешь добром, силой сказать заставим.
Схватили солдаты деда. Швырнули, как сноп, на лавку. Теперь уже двое стоят с нагайками.
Крутилась здесь Мотя – внучка упрямого старосты. Жалко ей деда, знает она, где зерно зарыто.
Взлетели над спиной старика, как цепа в обмолот, нагайки. Зажмурилась Мотя:
– Стойте!
Остановились французы, смотрят на Мотю.
– Дедушка хворый. Не бейте. Я покажу.
– Ах ты душа окаянная, – сплюнул старик с досады, потянулся к печному ухвату.
Съежилась Мотя.
– Но, но, – вмешались французы. – А ну, собирайся! – командуют Моте.
Собралась девочка. Идет, от обиды и страха всхлипывает. Вывела она французских солдат за околицу. Повела за бугор к оврагу.
Кусты над оврагом. Место укрытое. Пойди разыщи здесь зерно без Моти.
Спустились французы в овраг. Отмерила Мотя четыре шага от какой-то коряги, указала:
– Вот здесь.
Отложили солдаты ружья. Сняли мундиры. Лопаты в руки. Довольны французы: близка удача.
– А ну, не мешайся! – кричат на Мотю.
Роют французы. Потеют французы. Французы вовсю стараются.
А в это время там наверху, над краем оврага, из-за кустов высунулась чья-то бородатая голова. Следом за ней другая: улыбнулся Моте безусый парень, глазом хитро моргнул.
Смешно, хихикнуть хотела Мотя. Однако сдержалась.
Зашевелились кусты над оврагом. Поднялись крестьяне в свой полный рост. Один за другим прыгают вниз партизаны.
Минута, вторая – вповалку лежат французы. Руки вожжами скручены.
Идут партизаны домой. Гонят солдат французских.
– Эка, удачлива ты, Матрена, – хвалит девочку тот бородатый.
– Ахтеры вы с нашим старостой, – хихикает парень.
– Семь штук – дела нешутейные, – рассуждает какой-то мужик.
– Подумаешь, семь, – улыбается Мотя. – Намедни их было двадцать.
Вот и все. Вот и рассказ про деревню Ивановку, про отважную Мотю, Мотю-Матрену – русскую девочку.
В небольшом городке Боровске
Приемный пункт для плененных французов в небольшом городке Боровске. С самого утра начинают тянуться сюда крестьяне. Доставляют свою добычу. Кое-кто приходит и с ночи – быстрей бы управиться. Дел у крестьян и помимо французов много.
Вот мужики привели офицера. Вот крестьяне целый отряд пригнали. Две молодухи, смеясь и лузгая семечки, приволокли усатого егеря. Снова какой-то отряд. Старуха с ружьем и два гренадера. А вот пришагал мальчишка.
Маленький-маленький – мужичок с ноготок. Тоже привел француза.
– Дитятко!
– Родненький!
– Да как ты его довел?!
Топырит мальчонка губы:
– Это уже второй.
– Ух ты!
– Ох ты!
– Да кто же его споймал?
– Я, – отвечает мальчишка.
Собрались крестьяне вокруг. Верят – не верят.
– А ну, расскажи про геройство.
– Дуй!
– Не стесняйся!
– Бреши!
Обиделся было мальчонка. А потом рассказал:
– Мы с дедом его словили. Я и коза.
– Какая еще коза?!
– Манька, бодатая.
Интересно крестьянам.
– Ну, ну, поподробнее!
Оказывается, коза, привязанная к дереву у края дороги, своим видом приманивала поотставших французов, а дед оглушал их дубиной. Первого даже до смерти.
– Хитры, хитры… – говорят крестьяне.
– Значит, и Манька вроде в героях.
– А дед, ты смотри, мужик еще сильный.
– Сильный, – соглашается мальчик. – Только он при одной ноге. В армии фельдмаршала Суворова при крепости Измаил покалеченный.
– Выходит, солдат. Понятно.
– Ну, а вести-то такого тебе не боязно?
– Он же связанный.
– А вдруг побежит.
– Убежит! – усмехнулся мальчонка. – А это вот что? – и показывает на самодельную пику.
– И ты бы пырнул?!
– Пырнул!
– Эка жестокости сколько в малом, – процедила одна из молодок.
– Да, обозлились сердца, – задумчиво бросил какой-то крестьянин.
– Мне ее дед смастерил, – снова заговорил о пике мальчишка.
– Да что ты все дед да дед. А где же твой отец?
– Убит на войне родитель.
Французская шапка
Агапка мечтал о французской шапке. Той, что носят гвардейцы: из медвежьего меха, с высоким красным султаном и медной бляхой.
Отец у Агапки в партизанском отряде. Раздобыл он в каком-то бою долгожданный гостинец сыну.
– На, получай!
Напялил Агапка – загляденье, не шапка. Помчался мальчик по сельским улицам. Видят его крестьяне, смеются крестьяне:
– Басурман бежит, глядите!
Повстречались Агапке парни. Улюлюкают парни:
– Лови, окружай француза!
Попался Агапке Шарик.
«Тяв-тяв, тяв-тяв!»
– Однако, глупый какой ты, Шарик. Ты что, не узнал Агапку?!
Увидел Агапку гусь:
«Га-га-га, га-га-га», – тянет к мальчишке шею.
Отбился едва Агапка.
Примчался мальчик к дружкам и приятелям. Окружили его ребята.
– Дай поносить, Агапка.
Жалко Агапке. Шапка с султаном – такую ребятам!
Обозлились мальчишки:
– Француз. Бей, колоти француза!
Достается Агапке. Будь ты проклята, эта шапка!
Ванюшка, Марфутка, Филька и трое других ребят
Собрались ребята, бродили по лесу. Было их шестеро: Ванюшка Валуев, Марфутка, Филька и трое еще ребят. Осень. Ни ягод тебе, ни грибов, ни птичьих гнезд на деревьях. Чем бы сейчас заняться? Вот бы поймать француза.
Размечтались ребята.
Француз здоровенный, конечно, с усами. Лошадиные скулы. Глазищи большие, размером с кулак. Ружье при французе, походная сумка.
Представляют ребята, как ловят французов в плен.
– Заходи! – кричит Ванюшка Валуев. – Окружай! Вали его наземь! Бей дубиной… Руки и ноги ему вяжи…
Ванюшка в компании старший. Исполняют ребята его команды. Вместо француза у них бревно.
Наигрались ребята, идут домой. Смотрят – под елкой, под сивой лапой, лежит настоящий француз.
Бредит солдат, лопочет что-то на своем языке. Глаза у него закрыты. Ружья при французе не видно. Нет и походной сумки. И совсем он безусый. И вовсе не страшный. Мундир весь изодран – сквозь дыры голое тело светит.
– Налетай! – закричал Ванюшка. – Вяжи ему руки и ноги…
Однако ребята не двинулись с места. Да и сам-то Ванюшка крикнул не очень бойко.
В общем, пропала вдруг у ребят охота брать лежащего француза в плен.
Стоят, перешептываются:
– Помирает, видать, француз.
– Раненый?
– Голод небось измучил.
Стали ребята думать, как же им быть.
– Может, в село донести об этом?
– Правда, давай в село.
Только хотели бежать, да снова задумались.
– На вилы его мужики подымут.
– Топорами прикончат.
Жалко стало ребятам француза. Уж больно он стонет и мечется. Пусть помирает естественной смертью.
Вернулись в село, разошлись по домам.
Вошел Ванюшка в избу, на душе как-то тягостно. Все видит, как бредит в лесу француз. Он же с голоду там помирает. Покрутился Ванюшка с час – то на улице, то в огородах, даже к речке специально бегал, – никак не может забыть солдата. Наконец вернулся домой, сунул под одежонку краюху хлеба, снова помчался в лес.
Растолкал он француза. Приоткрыл тот глаза. Хотел рвануться с испуга, да слаб – остался на месте. Тычет Ванюшка ему краюху. Увидел солдат, потянулся. Слеза из глаза непрошено капнула.
В это время Ванюша услышал шорохи. Обернулся – мелькнула тряпица. Так это же бежит Марфутка.
Подбежала Марфутка, видит Ванюшку, страшно смутилась: хлеб у нее в руках.
Вслед за Марфуткой явился Филька. За ним и трое других ребят.
Словом, снова ребята вместе в лесу собрались, и каждый еду принес.
С этого дня и стали они приходить к французу. Соорудили ему шалаш, рядно притащили, Марфутка – ниток: зашить мундир.
Завелась у ребят настоящая тайна. В селе – ни гугу. Удивляются их родители. Где пропадают ребята?
– Да так мы… – уклончиво ответил Ванюшка.
– Я на хутор к подружке хожу, – заявит Марфутка.
– Да я тут, я все время у дома, – отвертится Филька.
– Мы в горелки в лесу играем, – скажут трое других ребят.
Стал француз поправляться. Явились как-то ребята. Смотрят – солдат кораблик из дерева выстругал. Весло кормовое к нему отдельно.
– Нате, для вас, – сует француз гостинец ребятам.
На следующий день вырезал им человечка. Человечек забавный – руками, ногами дрыгает. Веселит, как живой, ребят.
Стал француз подыматься. Даже ходить.
Явились ребята на третий день – нет в шалаше француза.
Ушел из тех мест солдат. Лишь кораблик и веселого человечка, как память свою, оставил.
Даже грустно стало ребятам. Вот так взял и ушел, ничего не сказал. Привыкли ребята к французу.
Вернулись домой опять невеселые.
– Да что тут с вами такое творится! – пристали снова родители.
Пожались, пожались ребята, а потом рассказали. Вначале Марфутка, затем Филька, затем трое других ребят. Даже Ванюшка и тот признался.
Рассказали про все: и про первую встречу, и о том, как, не сговорившись, хлеб ему потащили, и про слезы, что были тогда у француза в глазах, и как мундир зашивала Марфутка, и как шалаш ему строили. Потом отдельно про кораблик и забавного человечка.
Думали ребята, что будут в селе их ругать.
Однако крестьяне такую весть встретили как-то спокойно. Не журили ребят. А кто-то даже сказал:
– Ну что ж, дай ему Господь дорогу добрую! Может, и он такой же, как мы, крестьянин.
Поражались ребята. Особенно на следующий день, когда те же самые мужики и в том же самом лесу трех новых французов подняли на вилы.
Что-то топорщится
Забелело. Выпал недавно снег. Идет по дороге отряд французский. Ремни у солдат подтянуты. Холод, конечно. Одежда летняя. Только холод еще терпим. Голод французов мучает.
Вдруг навстречу сани крестьянские по первопутку. Мужик на санях. Мальчонка лошадкой правит. Бежит лошаденка трусцой. Снег пока неглубокий. Хорош у полозьев накат.
Сани груженые. Что-то рядном укрыто. Что-то такое топорщится. Размечтались солдаты:
– Может, хлеба мешки печеного.
– Может, мясо отвозят в город.
– Может, боров рядном укрыт.
– Вот была бы удача!
Смотрят на лошаденку. Лошаденка хоть роста среднего, не кавалерийский, конечно, конь, да неплохо, видать, откормлена. Так и просится прямо с санями в котел. Разгораются страсти солдатские. Криком кричит аппетит.
– Эх, не свернул бы мужик с дороги!
Да нет. Не чует беды лошаденка. Не чует беды мальчишка. Глупо сидит мужик. Скользят по ухабам сани. Все ближе и ближе. Солдатский спирается дых. Еще минута, и знай что хватай.
И вдруг… Развернулись, как в танце, сани. Хвостом повернулась к французам лошадь. Послушно застыла. Спрыгнул мужик на землю. Тянет с саней рядно.
– Берегись – закричали французы. Схватили поспешно ружья.
Пушка на них глядит.
И вот – запал в руках у крестьянина. Мальчишки восторженный вид. Пламя. Грохот. Картечи свист. Ответно раненых стон протяжный. Дорога в телах побитых.
Дело сделано. Что есть силы летит лошаденка. Небо. Поле. Полозьев скрип.