[73]”. Всадник напротив, сидевший на черном коне, держал в руке весы, что символизировало рост цен: “хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий[74]”. А на бледном коне сидел тот, чье имя было Смерть, за которым следовал Ад. На белом коне сидел всадник с луком, и он был символом того, что в то время и много веков спустя называли чумой, имея в виду болезнь. Лук и стрелы были инструментами, с помощью которых Аполлон, древний бог здоровья и болезней, насылал эпидемии, подобные той, что у Гомера поразила армию захватчиков-греков во время осады Трои. И на протяжении веков, почти до наших дней, смертоносная стрела оставалась символом эпидемии»[75].
Чума задержалась у европейцев на долгие столетия. В XVII веке наблюдались особенно частые эпидемии, нередко связанные с многочисленными войнами той эпохи, к примеру, Тридцатилетней войной – в то время четыре всадника апокалипсиса собирались вместе особенно часто. Медицина была по большей части бессильна; чумные доктора, скитающиеся по улицам в защитных костюмах, не имели ни малейшего представления о причинах эпидемии, не говоря уже о том, как лечить болезнь. Лишь на рубеже следующего столетия, в эпоху Просвещения, эпидемия чумы постепенно утихла, и после последней вспышки в Европе в 1722 году это бедствие человечества встречалось редко. Этому способствовало то, что люди перестали делить кров с животными, а некоторые слои населения стали постепенно овладевать основами гигиены.
Последняя великая эпидемия чумы на европейской земле разразилась в Марселе в 1720–1722 годах.
Несмотря на все региональные различия, историки предполагают, что между 1347 и 1352 годами от чумы погибло около 30 процентов европейского населения, что, вероятно, соответствует в общей сложности примерно 18 миллионам человек[76]. Папа римский знал точно: исследование, заказанное папой Климентом VI, выявило ровно 42 836 486 смертей[77], что кажется фантастическим показателем, явно завышенным. Какой бы жестокой ни была «черная смерть», многим выжившим она принесла улучшение социального и экономического положения. Возникла нехватка рабочей силы, поэтому подмастерье-ремесленник и особенно сельскохозяйственный рабочий при переговорах с лавочником или домовладельцем оказывались в необычайно выгодном положении. В большей части Европы, особенно на западе и севере, у крепостного права теперь не было будущего. После временного повышения цены на продукты питания упали, а урожай должен был прокормить гораздо меньше голодных ртов, чем до 1347 года. Самым многочисленным слоем населения было крестьянство. До того как пришла «черная смерть», большинство участков земли, принадлежавших крестьянам, были настолько маленькими, что после смерти родители могли передать их только старшим сыновьям. Около 1450 года во многих местах участки стали настолько большими, что их можно было раздать всем детям, в том числе – что было новшеством – дочерям.
Это одно из самых странных последствий катастрофы: до эпидемии голод, бедность и порой перенаселение преобладали в большей части Европы; не существовало возможностей для социальной мобильности. Сократившееся после 1352 года население могло позволить себе более разумно распоряжаться некогда ограниченными ресурсами. Менее плодородные почвы можно было использовать в качестве пастбищ, недостаток рабочих рук был компенсирован технологическими инновациями, а количество мельниц увеличилось. По-видимому, нужно обладать оптимизмом Нового Света, чтобы сделать вывод: «Каким бы ужасным ни был век непрекращающихся смертей, Европа вышла из склепа, очистившаяся от эпидемий и обновленная, словно солнце после дождя»[78].
Stupor mundi. Изумление мира и конец Гогенштауфенов
История очаровывает многих людей из разных слоев общества. Исторические документальные фильмы занимают постоянное место в телевизионной программе, а в некоторых странах существуют даже специальные телеканалы, такие как History Channel. В книжных магазинах есть специальные столики с новинками (в магазине Waterstone на Пикадилли в Лондоне для тех, кто интересуется историей, отвели почти целый этаж) как документальных, так и исторических романов. Благодаря блестящему повествованию авторов этот жанр стал по-настоящему прибыльным. Наиболее явным признаком повышенного интереса к истории и уверенности в том, что это направление выгодно для бизнеса, выступают посвященные истории дочерние издания уважаемых СМИ, таких как Zeit, Spiegel или Geo – и это далеко не полный список. Известный журнал Damals – старейший из существующих журналов подобного рода, который читают уже 50 лет. И поскольку вы читаете эту книгу, вы один из тех людей, которые питают особую симпатию к Клио, греческой музе истории.
История не всегда была такой популярной в Германии. Любой современный немецкий историк, возможно, назовет спонтанным рост популярности этой области, вызванный одним конкретным событием. Это была государственная выставка, проходившая в 1977 году в Баден-Вюртемберге и носившая название «Штауфены» («Die Staufer»)[79]. Она длилась немногим более двух месяцев, но привлекла в несколько раз больше посетителей, чем ожидалось: свыше 650 000 человек. Это было настоящее нашествие, в результате которого перед старым замком в Штутгарте образовались длинные очереди. Собственно, как потом подсчитали, в часы работы на каждом квадратном метре доступной площади всегда должен был находиться посетитель. Выставка, посвященная Гогенштауфенам, стала событием, которое дало старт множеству других подобных проектов. Например, ставшей легендарной Прусской выставке, открывшейся в 1981 году прямо на Берлинской стене в тогда еще разделенном Берлине. Сегодня многочисленные музеи, среди которых в первую очередь следует упомянуть Дом истории в Бонне и Лейпциге, а также Немецкий исторический музей в Берлине, предлагают разнообразные исторические экспонаты и меняющиеся выставки.
Здесь давайте отдадим должное Гогенштауфенам как первопроходцам, положившим начало современному немецкому увлечению историей с патобиографической точки зрения. Повышенный интерес к этой швабской правящей династии может быть связан с тем, что она не только олицетворяет далекую и увлекательную эпоху, но также представляет собой одну из самых блестящих сторон Средневековья, которое несведущие люди долгое время представляли как «Темные века», пока прекрасные научно-популярные книги не изменили этот образ[80]. Такую характеристику можно с некоторым правом отнести к раннему Средневековью, периоду после Великого переселения народов. С другой стороны, позднее Средневековье связано с многочисленными кризисами, такими как изменение климата примерно в 1315 году, но прежде всего с Черной смертью 1348 года, о которой мы говорили в предыдущей главе. Эпоха Гогенштауфенов XII и XIII веков, напротив, оставила нам многочисленные культурные сокровища, такие как поэзия Вальтера фон дер Фогельвейде и великолепные здания. Одно из самых известных – Кёльнский собор, который был завершен только через 600 лет после начала строительства. Поймите меня правильно: блеск и культурный расцвет были лишь частью реальности. В эпоху Гогенштауфенов также существовали войны, насилие, убийства и пытки; даже в этот период экономического роста и процветания люди голодали, хотя и не в такой степени, как в предыдущие эпохи и в некоторые последующие. А еще люди умирали от болезней, от которых у целителей того времени не было никаких лекарств.
Согласно легенде, Фридрих I Барбаросса спит в горе Кифхойзер, но однажды должен проснуться, чтобы избавить немцев от их страданий (какими бы они ни были).
Эта же проблема коснулась, пожалуй, самого известного Гогенштауфена, Фридриха II, и двух его предков. Его дед, Фридрих I, известный как Барбаросса, умер необычной для короля смертью, вокруг которой ходит множество легенд. Фридрих вел армию крестоносцев на Ближний Восток, когда 10 июня 1190 года решил остановиться лагерем на реке Селиф, что на территории современной Турции, чтобы немного освежиться. Стоял знойный летний день, и вода в реке, идущей с гор, была заманчиво прохладной. Император, которому на тот момент было, вероятно, 68 лет (точная дата рождения неизвестна), для той эпохи казался стариком, почти Мафусаилом. Он не послушал просьбы товарищей не входить в воду – в отличие от большинства современников, он умел плавать. Однако резкий перепад температур между холодной водой и горячим воздухом оказался фатальным: вряд ли Фридрих утонул, как часто говорят, однако с большой вероятностью у него случился сердечный приступ. Обращение с его бренными останками может потрясти сегодняшнего читателя: чтобы отделить мышцы и ткани от скелета и тем самым избежать быстрого разложения на жаре, его тело сварили. Неизвестно, где останки правителя, приготовленные таким образом, нашли свое последнее пристанище. После его смерти крестовый поход (третий по счету) продолжили король Франции Филипп II и король Англии Ричард Львиное Сердце.
Если Барбаросса покинул бренный мир, будучи пожилым человеком, то его сын Генрих VI ушел из жизни безвременно, в возрасте 31 года. Правитель умер в Мессине от напасти, которая веками забирала человеческие жизни, в частности, в Средиземноморском регионе, но во времена теплого климата также свирепствовала в Англии и на Рейне – малярии. Как и в случае почти каждой внезапной смерти правителя, ходили слухи об отравлении, к которому якобы была причастна его супруга Констанция.
Ранняя смерть Генриха VI не обошлась без последствий, о которых можно долго рассуждать. Римско-германский король и император Священной Римской империи намеревался сделать империю наследственной монархией и, таким образом, независимой от выбора и влияния княжеских домов. Первая такая попытка незадолго до его смерти провалилась из-за сопротивления последних. Если бы у того, кто привел род Гогенштауфенов к вершине их могущества, было больше времени, история Германии могла бы пойти совершенно другим курсо