[173]. Профилактика также была крайне необходима, потому что, не зная о микроскопическом возбудителе, примерно за 100 лет до появления антибиотиков врачи пробовали самые разные способы лечения, которые оказывались малоэффективными или совсем не помогали. Наряду с бесчисленными настойками, чудодейственными каплями и травяными смесями в терапевтический арсенал входили горячий или холодный душ, чтобы «утопить холеру в пресной воде», или введение большого количества холодной воды в верхний и нижний концы пищеварительного тракта. Среди всех методов отдельно следует упомянуть особенно жестокое, но совершенно бессмысленное средство, придуманное одним английским врачом: анус пациента затыкали промасленной пробкой таким образом, чтобы ужасная диарея не могла сразу покинуть тело[174].
Враг, с которым люди столкнулись в лице холеры, был выявлен в 1883 году под микроскопом одного из великих ученых того времени. В тот год в Египте разразилась эпидемия холеры, и Германия и Франция – главные соперники на европейском континенте со времен войны 1870–1871 годов[175] – отправили на Нил экспертную комиссию. Немецкую команду возглавил Роберт Кох, который годом ранее прославился своим открытием возбудителя туберкулеза. Поскольку эпидемия в Египте к моменту прибытия докторов в основном пошла на спад, Кох и его коллеги перебрались в Индию, традиционно считающуюся родиной холеры. В Индии Кох заметил, что в местах, где эпидемия носила эндемический характер, жители нередко брали питьевую воду там, где стирали одежду больных и куда также опорожнялись туалеты. Это исключало любые сомнения в том, что болезнь передается через воду. Во время вскрытия умерших от холеры индийцев он обнаружил микроорганизм, который он назвал Сomma bacillus[176] из-за его слегка изогнутой формы – это был Vibrio cholerae, или холерный вибрион. Таким образом, Кох, как и француз Луи Пастер, стал личностью, символизирующей золотую эру бактериологии – эру, которая стала возможной благодаря появлению более мощных микроскопов.
Возбудителя холеры – холерный вибрион – удалось обнаружить в 1883 году, через полвека после разрушительных холерных вспышек.
Однако ни знание Джона Сноу о способе передачи и возможностях избегания зараженной воды, ни открытие возбудителя Робертом Кохом не смогли предотвратить трагедию, произошедшую во время пятой пандемии 1880-х и 1890-х годов во втором по величине городе одной из самых значимых индустриальных стран. 15 августа 1892 года жарким летом в Гамбурге рабочий канализационной сети заболел холерой; четыре дня спустя число заболевших составляло уже 31. К концу года эпидемия прошлась по городу такой опустошительной волной, какую Германия не видела с момента первого появления холеры в 1831–1832 годах. Число заболевших составило почти 17 000 человек; в том году жертвами холеры в Гамбурге стали в общей сложности 8605 человек, что соответствовало 1,3 процента населения. Власти связались с Робертом Кохом, который был потрясен тем фактом, что жители Гамбурга и Сенат не могли договориться о стоимости современной системы фильтрации. Но в гораздо большей степени его поразили условия жизни тех, кто первым заболел холерой. Речь шла о так называемом квартале аллей, в котором бедные слои населения жили в притиснутых друг к другу фахверковых домах, разделенных узкими улочками, по которым едва ли могла проехать повозка. Часто жители брали питьевую воду из каналов, загрязненных экскрементами и прочими отбросами. Когда Кох увидел вездесущую грязь и ужасающую нищету, почувствовал перманентный запах мочи и фекалий, он произнес знаменитую полную презрения фразу, наказывающую представителей высшего света Гамбурга, гордившихся всемирной известностью своего города: «Господа, я забываю, что нахожусь в Европе!»
Новость о холере в Гамбурге разлетелась по всему миру и попала в заголовки газет. В результате также выяснилось, что, как это часто бывает с эпидемиями, правительство города пыталось как можно дольше скрывать эту новость под давлением коммерческих кругов: магазины торговой элиты не должны были терпеть убытки из-за массовых смертей в трущобах мегаполиса. Репортеры из многих стран приезжали в Гамбург и описывали, как трудно бороться с холерой. Венский журналист Карл Вагнер рассказал о том, как на волонтерских основаниях помогал перевозить больных: «В качестве средства передвижения использовались экипажи, из которых убрали подушки, больных мы заворачивали в одеяла и укладывали на сиденья. В это сложно поверить, но в полу экипажей были просверлены пять-семь отверстий, через которые выделения зараженных вытекали прямо на дорогу!!! <…> За все время своей работы я перевез 132 больных, почти половина из которых умерла по пути»[177].
Это была последняя крупная эпидемия холеры в немецкоязычных странах Центральной Европы. В XX веке эпидемиологи зафиксировали шестую и седьмую пандемии. Эпидемия неоднократно приводила к массовым смертям, например, в 1991 году в Перу от холеры умерло около 12 000 человек. В первую очередь это происходит в странах, разоренных войнами и кризисами, как, например, в наше время в Йемене, где в 2017 году заболело около 700 000 человек и умерло свыше 2000 человек. Также под угрозой находятся государства, которые были безжалостно разграблены диктаторами и доведены до нищеты, как в Зимбабве при длительном правлении тирана-геронтократа Роберта Мугабе, а также государства, подобные Гаити, бедность которых еще больше усугубляется стихийными бедствиями. Всемирная организация здравоохранения поставила перед собой цель к 2030 году сократить распространение инфекции до такой степени, чтобы она больше не представляла риска для здоровья людей. Однако организация предупреждает о возможности совершенно противоположного развития событий, если «в ближайшие несколько лет изменение климата, урбанизация и рост населения создадут повышенный риск распространения холеры»[178].
Мало оснований надеяться, что человечество XXI века в ближайшее время справится с этими тремя проблемами.
Семя недоверия. Вудро Вильсон
Часть любой функционирующей демократии – это возможность управляемых контролировать правителей, что включает в себя оттенок здорового недоверия. В Америке со второй половины XX века происходит неуклонная утрата доверия к «Вашингтону» (как синониму политического аппарата и так называемого политического класса), что в 2016 году привело к избранию президентом человека, которого до сих пор никто бы не назвал политиком и который никогда не занимал государственные должности.
Утрата доверия началась более полувека назад. Неискренность Кеннеди и Джонсона, с которой они характеризовали роль США во вьетнамском конфликте, двойная жизнь Кеннеди (которая, впрочем, стала известна широким слоям общественности только после его насильственной смерти) и, наконец, Уотергейт[179] как вопиющий пример лжи, утаивания и паранойи в Белом доме – вот главные причины этого разочарования. Однако фундамент для его развития – семена недоверия – был заложен гораздо раньше. Во втором десятилетии XX века Америка узнала, что Белый дом – это не то место, где царят открытость и приличие. Первые и основополагающие главы саги о лжи и утаивании, о cover up[180] (этот термин в США прочно ассоциируется со скандалами) были написаны самим президентом и его ближайшим окружением, которые, как никто другой, должны были придерживаться самых высоких моральных принципов. Одним солнечным осенним утром отношения президента и народа навсегда утратили чистоту.
Рано утром 26 сентября 1919 года большая толпа собралась на вокзале Уичито, штат Канзас, чтобы поприветствовать президента. Вудро Вильсон в течение трех недель колесил по просторам американского Запада, чтобы пообщаться напрямую с гражданами. Он хотел рассказать им о своих политических взглядах и заручиться поддержкой. Он был сторонником политики участия Америки в Лиге Наций[181] – политики, которая тогда грозила провалиться[182] из-за сопротивления Сената.
Восемь тысяч миль на специальном поезде и речи в крупных пунктах – таким планировалось путешествие Вильсона.
Как и на всех остановках в этом масштабном путешествии, в Уичито Вильсон должен был произнести речь: почему десятки тысяч американских юношей должны были умереть во Франции, почему их смерти не были напрасными, почему Старый Свет так остро нуждается в появлении новой великой державы США, – чтобы цель жизни президента могла в конце концов стать реальностью – to make the world safe for democracy[183].
Однако в то ясное осеннее утро зрители в Уичито ждали напрасно. Они понятия не имели о драме, которая разворачивалась в поезде. Верная троица, которая всегда была рядом с президентом – личный секретарь Джозеф Тамалти, личный врач доктор Кэри Грейсон и первая леди Эдит, – уговаривала физически и психически слабого Вудро Вильсона выйти на платформу и показаться толпе. Все трое сошлись во мнении, что состояние президента следует скрывать от общественности. Через четверть часа после того, как поезд прибыл, Тамалти выступил перед толпой и сообщил, что у президента «нервное истощение», которое тем не менее «не вызывает тревогу». Поезд медленно двинулся на восток, толпа расступилась. Вудро Вильсон как президент никогда больше не говорил с американским народом.
Через несколько дней после возвращения в Вашингтон здоровье президента резко ухудшилось. Утром 2 октября Эдит Вильсон нашла своего мужа лежащим на полу в ванной Белого дома. Он не мог говорить, левая сторона его тела была парализована, а лицо налилось кровью. В результате падения, случившегося по причине инсульта, Вильсон ударился об унитаз и получил глубокие резаные раны на голове. Это была не только личная трагедия, но и начало политической драмы. С октября 1919 года до окончания президентского срока Вильсона в марте 1921 года, в решающий период для мировой политики, в Белом доме образовался вакуум власти. Паралич человека, который неуклюже ковылял за задернутыми шторами Белого дома, нашел свое отражение в серьезном параличе внешней политики страны, наступившем вскоре после подписания Версальского договора, – в крайне неподходящее время.