Много ль мне надо сейчас от Ананке[123] жестокой? —
Пара лепёшек сухих да немного воды…»
Медленно встал и увидел в траве невысокой
Женщин иль дев босоногих на глине следы.
784
«Не был до встречи с Аидом таким изнурённым,
Высохла, кажется, жизненных соков река!» —
Молвил Тесей, видя облик свой посеребрённым
В тёмно-зеркальной спокойной воде родника.
Вместо одежд властелина – клочки старой ткани,
Царских сандалий лишились в Аиде ступни,
Кожа темна, словно был Победитель в вулкане,
Руки царя были, словно худые клешни.
785
Тёмную ночь он провёл на траве, глядя в небо,
К жизни земной возвращала его красота,
Вспомнил Харона, несчастного сына Эреба,
Участь которого так безнадёжна проста.
«Ночь в Ойкумене прекраснее света Аида —
Звёзды – услада очам, слуху – песни цикад,
Душу не гложет на бога пустая обида,
И неизвестно, каким будет жизни закат.
786
Как, интересно, меня встретит Эос златая,
Сколько узнаю я в славных Афинах вестей?
Что скажет мать, что Еленой была занятая,
Чем украшалось прекрасное время детей?»
Узника сон охватил, одолела усталость,
В ярком виденье явился к нему Пейрифой:
«Друг мой Тесей, если сможешь, прости эту шалость —
Я не владел пылким сердцем, своей головой…»
787
Эос открыла врата золотой колеснице,
Солнце взбодрило Тесея горячим лучом,
Путь свой нелёгкий направил властитель к столице,
В грязной и рваной одежде, но с царским мечом.
Вскоре услышал он грохот тяжёлой повозки.
«Посторонись, беднота!» – крикнул важно купец.
«Вот и услышал я правды земной отголоски! —
Думал Тесей. – Не узнал он тирана, глупец!»
788
Шёл, как старик – уставали ослабшие ноги,
Голод нещадно вцепился во впалый живот,
Полною грудью дышать не дала пыль дороги,
Хоть и с трудом, но дошёл он до медных ворот.
Царь подошёл, задыхаясь, к начальнику стражи:
«Хайре, Ифит! Это я, твой пропавший тиран!»
«Прочь самозванец! Иль хочешь признаться мне в краже,
Что умыкнул у Тесея клинок, ветеран?»
789
Понял герой наконец: «Постарел в подземелье,
Не узнаёт властелина надёжный Ифит!
Быстро состарить героя способно безделье,
«Праздный досуг» у скалы для телес ядовит!»
«Это же я, ваш правитель!» – воскликнул несчастный.
Стражник смеялся: «Глянь в створку блестящих ворот!
Говор твой тихий, убогий, во многом бессвязный!
Вон, со стены над тобою смеётся народ!
790
Люди давно присягнули царю Менесфею,
Спас он столицу от долгой, жестокой войны,
И афиняне теперь не поверят Тесею
И не простят женокраду пред Спартой вины!»
«Где моя мать и её малолетние внуки?» —
В сильном смятенье спросил Победитель бойца.
«Дети в Эвбее, попали в надёжные руки,
Эфру Елена взяла во владенья отца!»
791
В ужас трезенец пришёл от полученных знаний:
«То, что услышал – не лучше проклятой скамьи!
Кражей Елены принёс людям много страданий,
Славы и трона лишился, детей и семьи!»
Молча шагнул Победитель под ветви каштана,
Сверху под ноги упал вдруг кошель серебра,
Деньги подбросила тайно Тесею охрана —
Помнили много бойцы от тирана добра.
792
«Часто простые пейзане тиранов мудрее,
Издалека видят шествие горя и бед!
Прочь от Афин! Я поем и оденусь в Пирее,
Где затеряется славного воина след!»
Выполнил славный герой, что хотел, до заката,
Алый хитон властелина скрывал худобу,
Сытый и мытый трезенец смотрелся богато,
Только тоску выдавали морщины на лбу.
793
Встретил знакомого кормчего он на причале,
Долгую звёздную ночь с ним провёл у костра,
И рассказал моряку о причине печали,
Точно не зная, куда пошагает с утра:
«Кормчий, тебе благодарен навек за услугу,
В Спарту за девой сходили удачно с тобой!
Правда, не в силах помочь ты хвастливому другу,
Мне же ты можешь вполне, не страдая алчбой.
794
Утром ты, друг, отправляешься в славные Феры,
Мог бы и мне средь товаров найти уголок!
Я – не обуза теперь для прекрасной галеры!» —
Странною просьбой закончил изгой диалог.
«Понял тебя я, Тесей, ты проникся желаньем
Прочь унестись поскорее из проклятых мест.
Вижу, Великий, что ты переполнен страданьем,
Ты заплатил очень много за кражу невест!»
795
Эос добавила свет в панораму ночную,
Медленно гасли последние угли костра:
«Скоро покинешь, изгнанник, ты землю родную,
Нам на галеру с тобою грузиться пора!»
В прошлом оставлены горькие думы героя,
Выпито с кормчим радушным из меха вино,
Сын Посейдона примерился к роли изгоя,
Лёг на покрытое плотною тканью зерно.
796
Хлопнули вёсла по глади родного залива,
Плавно галера с зерном отошла от камней,
Бывший властитель смотрел на утёсы тоскливо:
«Вдоволь услышать пришлось мне вчера ахиней!
Вот, оставляю могилу отца за спиною…
Кто навещать будет эту обитель, Эгей?
Эта страна перестала быть сыну родною,
В землях чужих он найдёт для себя гипогей[124]!
797
Добрый отец! Чёрный парус принёс к трону горе,
Но до сих пор ты афинским народом любим —
Именем славным твоим называется море,
Но назовёт ли народ этот что-то моим?»
Горькие думы пытались пробиться в сознанье,
Но отметал их герой, как опасных врагов,
В сердце Тесея горело одно лишь желанье —
Благополучно уйти от родных берегов.
798
Быстро его укачало под небом прекрасным,
Гипнос отправил Тесея в тяжёлые сны:
Видел он встречу с чудовищем злым и опасным,
И нападенье раба на него со спины,
Снился ужасный полёт, в душу страх приносящий,
Тело заныло от сильных толчков о гранит,
И Пейрифой пред Аидом, пощады просящий,
Рядом Гермес быстроногий и славный Алкид.
799
Федра живая явилась, желая отмщенья:
«Я не любила тебя, властелин, никогда!
Сильно меня утомляло с тобою общенье,
Из-за меня ты навеки лишился гнезда!»
В сон провалился изгнанник на целые сутки,
Тёмные тучи прикрыли туманный рассвет:
«Эти ужасные сны на зерне – предрассудки,
Жизни, прошедшей в тревоге – остаточный след!»
800
Хмурилось небо, усилилось в море волненье,
Ветер попутный гнал к северным землям туман,
Вскоре заметил Тесей над водой проясненье:
«Кормчий, смотри! Справа остров, как белый баран!»
«Скирос – названье! Так мрамор горит белизною,
Правит афинский наместник на нём, Ликомед.
Лучше пройти этот остров сейчас стороною,
Если вопросов к царю у властителя нет!
801
Смотрится местный Олимп, как зелёная стела,
Замок построил себе островной властелин…»
«К берегу, кормчий, скорее – есть важное дело,
Сам я взгляну на прекрасный дворец-исполин!
Здесь остаюсь ненадолго – проверю угодья,
Не говори только, где я, родным и друзьям.
Высади, кормчий, изгоя в местах мелководья,
Денег остатки в Эвбее отдай сыновьям!»
Последняя глава
802
Отмели Скироса вскоре достигла галера,
И перепрыгнул Тесей через борт корабля:
«Знаю давно Ликомеда, лгуна-лицемера,
Свет и тепло он сумеет украсть с фитиля!
Замок возвёл покровитель жестоких пиратов,
С лёгкостью грабя свои и чужие суда?
Он, Ликомед – образец островных плутократов,
Что богатеют бесчестным путём, без труда!»
803
Так рассуждая, трезенец дошёл до причала,
Лестница дивной красы привела ко дворцу:
«Помощи надобно мне попросить для начала,
Не говоря ничего о беде подлецу!»
Сразу наместник коварный признал властелина —
Именно тот Ликомеда отправил сюда,
Даром своим наделила его Мнемозина —
Вспомнил, как смог избежать он Тесея суда…
804
«Я помогу, но о деле, Тесей, здесь ни слова!
Лучше пройдём с разговором по дивным холмам,
Сам понимаешь, прислуга моя бестолкова —
Нас не поймут, будут слухи гулять по умам!»
Остров всхолмлённый, повсюду лесистые склоны,
Много долин между ними с зелёной травой.
Лжец произнёс: «Здесь уделы не все – эталоны,
Но посмотри непременно, трезенец, на свой!»
805
Быстро наместник шагал по белеющим скалам.
«Мрамор мы здесь добываем для грозных Афин!»
И, оглянувшись, узрел он на лике усталом
Свет недоверья, изрезанный сетью морщин.
«Вот, посмотри, властелин, на удел белоснежный!
Принадлежать будет только тебе навсегда!»
Бросил Тесей на карьер быстрый взгляд безмятежный
И от удара в затылок он рухнул туда.
806
Цареубийца направился к месту паденья,
К жертве стремительный бег завершая прыжком,
Яму глубокую вырыл руками в мгновенья,
Бросил Тесея туда и засыпал песком.
Всё закопал: и одежду, и меч от Кекропа,
Чтоб не оставить от славного гостя следа,
Зависть и страх подгоняли тогда мизантропа:
«Предупредил я его, что он здесь навсегда!»
807
Минуло восемь веков после смерти героя,
Так же, как прежде, текла мутной Леты вода,
Сгинули с лика Земли легендарная Троя,
Многие страны-соседи и в них города…
Но оставались в Элладе красивыми горы,
Чистыми реки, озёра, морей берега,
Реже с Олимпа бросались греховные взоры,
Чаще смотрели на эллинов очи врага.
808
Персы, жестокие правнуки зороастрийцев,