324
Вырастил их во дворце, воспитал безвозмездно,
Не обижал я своих добрых внуков, пришлец!
Жаль, что судьба их отца до сих пор неизвестна,
Он осудил бы пристрастие к шкурам овец!»
Но предводитель пришельцев не слушал Ээта
(Царь на команду смотрел, словно волк на козлят),
А наблюдал за красавицей взором поэта,
Не отводила и дева от юноши взгляд…
325
Царь седовласый любил изрекать монологи,
Видя, как слушает речи пустые народ.
Но не по нраву великим богам демагоги —
Слушать Ээта устал шаловливый Эрот:
«Не понимаю, зачем это Гера-царица
Просит свершить, что случилось легко без меня?
Если б взглянула она на влюблённые лица —
В каждом узрела бы пламя большого огня!
326
Стрелы пускать в этом случае – лишняя трата…
Но Афродита не даст мне игрушку тогда!
Не пожалеет Медея за чувства и брата —
Эта стрела для царевны – любовь и беда!»
Выпустил в деву стрелу озорник поднебесный,
Телом божественным вздрогнула сразу она,
И устремился к Олимпу содеятель честный —
Будет Кипридой игрушка ему вручена!
Цена золотого руна
327
Скрылась в покоях прелестная дочерь Ээта[137],
Молниеносно исчезнув за рядом колонн,
«Быть я с Медеей[138] согласен и в роли курета[139] —
Дивной красы эта дева!» – подумал Ясон.
«…Не откажите принять приглашенье тирана! —
Снова услышал воитель поток царских слов. —
А на пиру мы вернёмся к той шкуре барана,
Что за работу отдать я Фриксидам[140] готов!»
328
Не отказались от пира посланцы Эллады,
Гостеприимство Ээта не знало границ:
Мясо с костров и вино, и, конечно, тирады,
Песни аэда, мелодии скифских цевниц[141].
Кратко поведал воитель о цели похода,
Честно признался Ээту, что он небогат,
Спел восхваленья тирану в манере рапсода,
Но отмолчался о тайне седых Симплегад.
329
Слушал властитель Ясона с огромным вниманьем —
Нравился колху[142] воспитанный юный пришлец:
«Не обделён молодой эолид дарованьем,
Зятем достойным бы стал, как Фриксидов отец!»
Но не подал седовласый правитель и виду,
Что в гинекее есть дочь, что прекрасна собой.
Вслух же сказал с хитрецой властелин эолиду:
«Шкуру возьмёте вы – я не страдаю алчбой!»
330
«Я не желаю, Ээт, получить шкуру даром,
Подвиг свершить за руно золотое готов!»
«Славно, что видишь добро ты в правителе старом,
Этим трудом укрепишь мой ослабленный кров!
Юноша, я уничтожил в стране скотокрадство,
Мною жестоко казнён был последний пират,
Только при мне колхияне узрели богатство,
Люди стремятся сюда, словно к морю Евфрат.
331
Счастье в торговле приносит нам шкура барана:
Из самых дальних окраин спешат к нам купцы!
Овен златой для Колхиды ценней талисмана,
Не понимать это могут, Ясон, лишь глупцы!
Нам без руна оставаться довольно опасно —
Слухи о слабой стране облетят белый свет!
Что мне заменит руно? – он спросил громогласно. —
Поле Ареса!» – продолжил с ухмылкой Ээт.
332
«Чем, властелин, примечательно поле Зевсида[143],
Там схоронил все трофеи свирепый Арес?» —
Царь улыбнулся в ответ на вопрос эолида:
«Надо вспахать и засеять без лишних словес!
Нет на Кавказе героя, чтоб выполнил это —
Там каменистая почва, одни валуны!»
«Хоть я – не пахарь, но сделаю всё для Ээта,
Только ярмо, острый плуг и быки мне нужны!»
333
«Я предоставлю быков, но свирепого нрава,
Будут на поле с утра и ярмо, и соха!
Если окажешься слаб, то наступит расправа —
В поле оставишь валяться свои потроха!»
«Жди меня завтра на поле, властитель Колхиды,
И не забудь мне доставить туда семена —
Данное слово привыкли держать эолиды!
Мы покидаем дворец твой для крепкого сна!»
334
В думах глубоких покинули пир мореходы,
Аргос Ясону сказал: «У царя были зря!
Завтра начнутся на поле Ареса невзгоды —
План уничтожить всех нас точно есть у царя!
Многих соседей мой предок оставил без флота,
Чтоб безраздельно на море мог властвовать он,
В умных речах властелина – одна «позолота»,
Выход искать из ловушки нам надо, Ясон!»
335
«Аргос, скажи мне, а что за быки у Ээта?»
«Сделан был деду богами подарок такой:
Ноги до «бабок»[144] у них медно-красного цвета,
Пламень из пасти огромной и нрав бунтовской.
Их никогда не впрягали в плуги, предводитель,
Это, наверное, сделать мог только Алкид!
Хочет тебя погубить колхиян повелитель —
Поле Ареса – площадка из каменных плит!»
336
Грустно взглянул на закат предводитель похода:
«Ждут меня там те, кто жизни свободной родней…
Чист горизонт, значит, будет хорошей погода…
Кажется, утро всегда вечеров мудреней?»
Молча отряд аргонавтов вернулся к стоянке,
Где обсудили с другими свой завтрашний день.
А предводитель подумал о той колхиянке,
Скрывшейся в царских покоях, как в чаще олень.
337
Думать о деве мешало друзей обсужденье,
Он перешёл на корабль, чтоб побыть в тишине.
Вдруг белый голубь нашёл у Ясона спасенье,
Коршун в погоне разбился на крепком бревне.
Мопс[145], видя это, изрёк: «Неплохая примета,
Нам Афродита[146] удачу послала с небес!
В прах разобьются коварные планы Ээта —
Будет доволен забавой жестокий Арес!»
338
Стал небосвод над Эвксином[147] подобен пиропу,
Западный ветер игриво шуршал тростником,
Аргос[148] сказал: «В темноте навещу Халкиопу[149],
Может, расскажет, как сладить с могучим быком?»
«Друг мой, она будет рада присутствию чада —
Смело иди к ней в покои, но только один!
Жертвы пока принести Афродите мне надо,
Чтоб не позорить отцовских печальных седин…»
Магическая ночь
339
Слово сказав, удалился Ясон от галеры,
Чтоб принести Афродите цветы в тишине,
Он замечал потемненье Зевесовой сферы
И размышлял о Медее, быках и руне…
Тёмная ночь опускалась в предгорье Кавказа,
Месяц сиял, как Гермеса[150] начищенный меч,
В море на волнах сверкали осколки алмаза,
У воспылавших костров тихо слышалась речь:
340
«Скверно идти на быков без какой-то идеи,
Только в Элладе доверились юным сынам…
Братья, смотрите скорей на фигуру Аргеи[151]! —
Грозная Гера во тьме улыбается нам!
Мы не позволим Ээту обидеть Ясона,
Без размышления с колхами ввяжемся в бой,
Власти жестокой лишим внука Гипериона[152],
Нас не погубит волшебник своей ворожбой!»
341
Камни со склона посыпались вниз на тропинку,
Вынули вмиг аргонавты из ножен мечи,
Каждый из них был готов в темноте к поединку,
Но это Аргос сверкнул им улыбкой в ночи:
«Был я случайно под окнами грозного деда,
Сыну велел сжечь «Арго» вместе с нами, злодей!
Слышал, согласьем у них завершилась беседа,
Я и не думал, что жил средь коварных людей!
342
Я незаметно прокрался к покоям девичьим,
Мать и Медея вели меж собой разговор.
Хоть не страдают они обе к нам безразличьем,
Но почему-то о травах глаголили вздор.
Мать умоляла помочь мореходам Эллады —
Их погубив, царь убъёт и её сыновей!
Всех четверых уничтожит Ээт без пощады,
Он нас назвал недостойными царских кровей!
343
«Я прекословить отцу не могу, Халкиопа[153]! —
Он беспощаден, как солнце! – сказала сестра. —
Но не узрит царь покорности гелиотропа —
Всем невиновным помочь – время есть до утра!
Дам чужеземцу я мазь: в ней чешуйки дракона,
Слёзы мои, горный воск и отвары корней,
Кровь Прометея, мной взятая с горного склона —
Мазью себя натерев, станет воин сильней.
344
Только найти бы гонца, кто подскажет атлету,
Чтоб в храм Гекаты пришёл он на встречу со мной,
Если намажет себя этой мазью к рассвету,
То чернокрылый Танат пролетит стороной…»
Тихо вошёл я незримый в покой Халкиопы:
«Мать, я готов ради вас на поступок любой!
Знаю отсюда ведущие тайные тропы,
Располагай мной, Медея, как будто собой!»
345
«Если незримым сумел ты пройти анфилады,
Думаю, Аргос, ты сможешь быть в роли гонца,
И передай срочно просьбу герою Эллады:
В храме великой Гекаты я жду храбреца!»
Я возвратился на берег со скоростью птицы,
Чтоб передать предводителю эти слова —
Надо, спаситель, довериться магии жрицы,
Чтоб уцелели и мы, и твоя голова!»
346
«В храме великой Гекаты, трёхтелой богини?
Где это, Аргос?» – спросил удивлённый Ясон.