Страсти земной возжелала рапсода душа,
Грустную музыку стали наигрывать руки,
Пальцы по струнам водил «соловей», не спеша.
Встреча с Эвридикой
6
Как-то Орфей оказался в Пенейской долине
На берегу неизвестной, но чистой реки,
Камни темнели на дне, как плоды на маслине,
Плавали шустро в протоке над ними мальки.
Он разместился под сенью развесистой ивы
На полукруглом прохладном большом валуне,
Тихо наигрывал к новой балладе мотивы
И напевал её нежно в ночной тишине.
7
Грустно взирала на зелень долины Селена,
Из-за отрогов лесистых являлся рассвет,
В сладостных снах пребывала ещё Ойкумена,
Но не смыкал синих глаз утомлённый аэд.
Голос его разливался над гладью речною,
Эхом звучал меж огромных прибрежных дерев,
Вдруг он узрел на другом берегу под сосною
В ярких одеждах красивых смеющихся дев.
8
Громче запел от волненья певец Аполлона,
Силой магической полнился глас золотой,
Дикие звери спустились вниз с ближнего склона,
Птицы умолкли, и замер в полях травостой.
Спешно Орфей прекратил исполненье баллады
И по камням перешёл воды тихой реки,
К роще направил свой ход, где гуляли дриады,
Вмиг из души улетучился холод тоски.
9
Нимфы смотрели смущённо на облик рапсода,
Что пред богами с рожденья блистал красотой:
Чёрные кудри и очи синей небосвода,
Сильного юноши стан поражал прямотой.
Он понимал, перед ним не пейзанки простые,
Что собирают с утра полевые цветы:
Волосы ниже колен, необычно густые,
Лица прекрасны, тела неземной красоты.
10
«Голос чудесен! – промолвила гамадриада[219],
Что оказалась прелестных подружек смелей. —
Громче Борея и шума в горах водопада!
Прежде не слышали песни нежней и милей!»
Облик её взволновал необычно аэда:
Разве встречались подобные девы в лесах?
Он возжелал, чтоб была до заката беседа,
И не укрылась дриада в своих древесах…
11
«Я направляюсь на север из города Трикка[220]
И предлагаю тебе стать моею женой!
Только мне имя своё назови!» – «Эвридика! —
Молвила дева, сверкая зубов белизной. —
Ты очень смел! Не боишься от девы отказа,
Нежное сердце рапсода сжигая дотла?»
Но прозвучала Орфея ответная фраза:
«Я без тебя одинок, как без лука стрела!
12
Грезил тобою в походе за шкурой барана,
В чувства мои посвящён был загадочный Нил,
Ты совершенна, как дочь олимпийца-тирана,
Жить без тебя, Эвридика, не хватит мне сил!
Если ты скажешь, то стану я жителем леса
И круглый год буду петь для дриад соловьём,
Елей тяжёлые лапы надёжней навеса,
Где мы прекрасно жить сможем с тобою вдвоём!»
13
Нимфа потупила взор от такого признанья —
Многие девы в лесу не имели мужей,
А полюбившие смертных терпели страданья —
Им не уйти за пределы лесных рубежей!
«Мужем мне став, ты наденешь на деву оковы,
И обратишь нимфу в плен, что для смертных незрим!
Гамадриады людьми быть порой не готовы —
Каждая дева живёт только древом своим!»
14
Но возбуждённый Орфей был в речах очень меток:
«Мы будем жить рядом с туей твоей в шалаше —
Я смастерю наш дворец из подобранных веток!
Счастье не в злате, дворцах, а в прекрасной душе!»
Видел певец сладкозвучный дриады сомненье,
Но и волненье её не прошло мимо глаз,
Тронул он струны кифары, послышалось пенье,
Песня взлетела над рощей, как вольный Пегас:
Песня Орфея
15
«Эту песнь я спою для моей Эвридики чудесной,
В Ойкумене она для меня всех милей и родней,
Грезил с юности встретить я деву с улыбкой прелестной,
Дни и ночи мечтал в одиночестве только о ней!
Я ходил по лесистым горам и зелёным долинам,
С аргонавтами плавал по ближним и дальним морям,
Пел я песни красивым царевнам и их властелинам,
Не отказывал в радости слушать баллады царям.
Грезил я о любимой в потоке широкого Нила,
Не расстался с мечтой у подножий больших пирамид,
Пламень в сердце пылал языками живого горнила,
Растопить мог легко равнодушия крепкий гранит.
Я в далёком Египте встречал бесподобных прелестниц,
Молодых и весёлых, желанных во многих дворцах,
Но душа не желала красот вдохновенных наместниц
И не знала о нимфах, живущих в простых деревцах.
Я вернулся к пенатам, не видя любимого лика,
А прошёл с семиструнной кифарою множество стран,
Лишь в Пенейской долине я встретил тебя, Эвридика,
В сердце вспыхнула страсть, как в Сицилии жаркий вулкан.
Я пришёл в этот край, чтоб увидеть тебя на рассвете
В лёгкой дымке тумана над ширью прибрежных полей,
Чувство вспыхнуло ярко, его не держу я в секрете,
И в мгновение ока ты стала мне жизни милей!
Я душою сейчас на вершине Парнасского пика,
Где меня вдохновляет на песнь о любви Аполлон,
И во всей Ойкумене нет лучше тебя, Эвридика,
Я сдаюсь с удовольствием в нежный любовный полон!
Стану стражем любви и твоей зеленеющей туи,
Пышной хвои её не коснётся чужая рука,
Только ты, Эвридика, познаешь мои поцелуи,
Будь, дриада, любимой женою моей на века!»
Супруги
16
В сильном волненье прослушала песню дриада,
И поразилась, увидев пришедших зверей —
Сбились олени и волки в единое стадо,
Тут же и лоси со львами топтали кипрей.
Клёны с дубами согнулись в глубоком поклоне,
Сочные травы стелились зелёным ковром,
Гелий улыбкой сверкнул на дневном небосклоне,
Ярко блеснула поверхность реки серебром.
17
«Непостижимая магия лиры и слова! —
Дева с любовью смотрела на чудо-певца. —
Ты мне по сердцу Орфей, я для свадьбы готова,
Но не покину я тень своего деревца!»
«Не уведу я тебя, Эвридика, из леса,
Роща твоя – в самой чудной из многих долин —
Не находил я таких в царствах Пелопоннеса,
Нет и во Фракии столь же прекрасных равнин!
18
Звучной кифарой клянусь, не покину вовеки,
Жизнь положу, не торгуясь, к чудесным ногам,
И не оставим мы тую твою без опеки,
Рядом гулять будем мы по зелёным лугам!»
«Ах, согласись, Эвридика! – вещали дриады. —
Нет в Ойкумене прекрасней Орфея певца!
Мы каждый день будем слушать о счастье баллады,
Мысли в которых достойны речей мудреца!»
19
Сделала шаг Эвридика к избраннику сердца,
Вмиг оказалась она на могучих руках,
Гром прозвучал в знак согласья царя-Громовержца,
Радостно вздрогнули листья на юных дубках…
Счастливо жили супруги в любовном тумане:
Всё под рукой: земляника, орехи, вода,
Пищей его угощали за песни пейзане,
Жизнь городская была для Орфея чужда…
Смерть Эвридики
20
Таяло тёплое лето, пришло предосенье[221],
Эос земле подарила туманный хитон.
Жителям рощи пришлось пережить потрясенье —
Страшной бедой был нарушен любовный полон…
Эос украсила утро чудесным рассветом,
Ветер ещё не коснулся зелёных ветвей,
Вновь на равнине пахнуло вернувшимся летом,
Новый мотив для любимой запел «соловей».
21
Нимфы в то утро умчались на луг за цветами —
Скоро пожухнет трава под холодным дождём;
Начали клёны сиять золотыми листами,
День ото дня становился мрачней окоём…
Занят Орфей был своим инструментом щипковым,
Слух обострённый ловил смех невидимых дев,
С радостью он сочинял под навесом еловым,
К жизни лесной за три месяца не охладев…
22
Нимфы вернулись с букетами, без Эвридики:
«Где же, певец сладкозвучный, супруга твоя?»
С поля внезапно послышались громкие крики:
«Сёстры, Орфей, помогите скорее! Змея!»
Кинулся муж к призывавшей на помощь супруге.
«Что за беда?» – мысль забилась в его голове.
Вскоре увидел жену он в ужасном испуге,
Тихо лежала дриада в высокой траве.
23
К ней наклоняясь, заметил змеиное тело,
С цепью чернеющих ромбов на серой спине,
Сбросил змею с женской ножки фракиец умело,
Но ужаснулся – Танат приближался к жене.
Муж попытался закрыть Эвридику собою,
Но Чернокрылый успел срезать прядь с головы,
Громко Орфей обратился к Аиду с мольбою:
«Бог, не лишай нимфу солнца, воды и травы!»
24
Душу исторгнув, умчался Танатос в Безвестность,
Быстро в Аид устремился, к воротам дворца,
Стала безмолвной и мрачной прекрасная местность,
Горе отняло и разум, и дух у певца…
Он наклонился печально над телом дриады,
Крупные слёзы упали на девичью грудь:
«Символ Асклепия[222] быстро лишил нас отрады,
Я за тобою отправлюсь в последний твой путь!»
25
На руки взял песнопевец холодное тело:
«Мне без тебя, Эвридика, впредь жизнь немила!
Выглядит вся Ойкумена теперь опустело…
Как же, любимая, ты без души тяжела!»
Медленно нёс он жену к можжевеловой роще:
«Тело дриады возьмёт в своё пламя костёр —
Не принимает земля дочерей своих мощи,
Смертным простым не понять жизнь деревьев-сестёр!»
26
Молча встречали дриады Орфея с женою,
Стало понятно им всё по опухшей ступне —
Зуб ядовитой змеи был смертельной виною,
След от него виден был на кровавом пятне.
К вечеру в роще свершился обряд ритуальный,