ламеняет душу к делам бессмертным».
В свете говорили, что таким образом Потемкин пытается вернуть к себе расположение императрицы. Возможно, как любовник он и отправлен в отставку, но его положение, как политика, непоколебимо. «Положение Потемкина, – писал в 1790 году герцог Ришелье, – превосходит все, что можно вообразить себе в отношении к могуществу безусловному. Он царствует во всем пространстве между горами Кавказа и Дунаем и разделяет власть императрицы в остальной части государства».
Война со Швецией продолжалась до мая 1790 года и закончилась подписанием мирного договора в финской деревне Вереле. Обе страны остались в своих довоенных границах. Швеция отказалась от союза с Турцией, а Россия – от формулировок Ништадтского и Абоского трактатов, дававших ей возможность вмешательства во внутренние дела Швеции.
Война с Турцией продлилась еще год с небольшим. Осенью 1791 года в столице Молдавского княжества Яссы подписан мирный договор. Турция признавала за Россией право на владение Крымом, а границей между двумя Империями становилась река Днестр. Молдавское княжество в то время было оккупировано войсками Потемкина, он являлся фактическим главой Молдавского государства. Он украсил свой дворец с «азиатской роскошью и европейской утонченностью», развлекал своих гостей пышными театральными представлениями. В Молдавии он начал издавать первую газету на французском языке, покровительствовал художникам. Оттуда, из Ясс, он отправился в свое последнее путешествие в Николаев, и умер на обочине дороги. Это произошло 5 (16) октября 1791 года.
Мы знаем как горевала Екатерина о «своем идоле». Через пять лет после смерти Потемкина, в 1796 году, она принимала в Таврическом дворце юного короля Швеции Густава IV Адольфа и его дядю Карла Зюдерманландского. Речь шла о возможном браке Густава и великой княжны Александры Павловны. Екатерина хотела обезопасить свои северо-западные границы и воплотить в жизнь хотя бы часть грандиозного плана.
Решительное объяснение между шведским королем и Екатериной состоялось на скамейке в Таврическом саду. Увы, надежды оказались тщетными. Густав категорически отказался позволить жене сохранить православную веру, а без этого вся затея в глазах Екатерины теряла смысл. Она пыталась уговорить Густава, пыталась надавить на его дядю, но все бесполезно. Шведы уехали, и императрица так сильно переживала эту неудачу, что, по мнению придворных, это ускорило ее конец. Екатерина умерла 6 [17] ноября 1796 года.
Александру Павловну два года спустя выдали замуж за эрцгерцога Иосифа, брата императора Франца II и племянника Иосифа II. Этот брак долго не продлился – Александра скончалась, рожая первого ребенка 4 марта 1801 года, сестра Елена пережила ее не намного. Она вышла замуж за герцога Мекленбург-Шверинского и скончалась от туберкулеза после вторых родов в 1803 году.
Великий князь Константин, так и не ставший Византийским императором, прославился в основном своим беспутством. Правда, позже он женился и женился по любви на полячке Иоанне Грудзинской, уехал в Польшу и прожил там несколько счастливых лет. Но восстание 1831 года заставило его бежать из Польши, и глубоко разочарованный он умер в Витебске, так и не вернувшись в Петербург, где как писал он незадолго до смерти брату, «стал совсем чужим и мне все стало чужое».
В одном расчеты Екатерины сбылись: Александр стал императором, слава которого гремела по всей Европе, хоть его владения были меньше тех, что прочила ему бабушка.
Из великолепных планов Потемкина также сбылась только малая часть, остальные так и остались «потемкинскими деревнями» – макетами, набросками, дававшими пищу лишь воображения. Может быть в этом общая беда всех визионеров и утопистов: они пытаются представить себе будущее так ясно и четко, что не оставляют ничего на волю случая. И когда случай начинает вмешиваться в их планы (а это неизбежно), они воспринимают такой поворот, как личное крушение. Не всем дано восстать из пепла и смириться с тем, что кроме их воображения и воли в мире существует и иная сила – слепая и упрямая сила случая, сила сложения векторов множества желаний, та, которую Викентий Викентьевич Вересаев в статье о Льве Николаевиче Толстом называл силой «живой жизни».
Глава 6. Михаил Михайлович Сперанский
1
Не одна Екатерина связывала с Александром самые светлые надежды и самые заветные планы. Еще при его рождении Державин, видимо, вдохновляясь речами Екатерины, сочинил оду «На рождение в севере Порфирородного отрока». Как и полагалось в подобных стихах, весь греческий пантеон приветствовал появление на свет младенца и спешил одарить его качествами, необходимыми правителю:
Гении к нему слетели
В светлом облаке с небес;
Каждый гений к колыбели
Дар рожденному принес:
Тот принес ему гром в руки
Для предбудущих побед;
Тот художества, науки,
Украшающие свет;
Тот обилие, богатство,
Тот сияние порфир;
Тот утехи и приятство,
Тот спокойствие и мир;
Тот принес ему телесну,
Тот душевну красоту;
Прозорливость тот небесну,
Разум, духа высоту.
Словом, все ему блаженствы
И таланты подаря,
Все влияли совершенствы,
Составляющи царя;
Но последний, добродетель
Зарождаючи в нем, рек:
Будь страстей твоих владетель,
(Помните пожелания Екатерины – «побольше естественности» и «он будет превосходным человеком»?)
Спустя двадцать лет панегирик Державина отзовется в стихах его поэтического крестника Александра Сергеевича Пушкина.
Полней, полней! и, сердцем возгоря,
Опять до дна, до капли выпивайте!
Но за кого? о други, угадайте…
Ура, наш царь! так! выпьем за царя.
Он человек! им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал лицей.
Люди XIX века и мыслят и чувствуют по-иному. Из речи исчезла помпезность, торжественная однозначность. Изменилось значение слова «человек». Если Державин рассматривает человека в контексте эпохи Просвещения, как существо, которое благодаря разуму обуздывает неистовство страстей и тем прикасается к вечности, то для Пушкина человек, царь, Александр – раб мгновенья, «раб молвы сомнений и страстей». И все же он заслуживает милосердия и прощения за то зло, которое причинил, потому что ему довелось совершить в своей жизни нечто великое и доброе: «Он взял Париж, он основал лицей».
Парадигма романтизма и романтического взгляда на человека сложилась в Европе на рубеже XVIII и XIX веков. Но если поэты-романтики хотели найти своего героя среди современников, не Фауста и не благородного разбойника Карла Мора, не доброго доктора Джекила, скрывающего внутри себя зловещего мистера Хайда, а реального человека, в котором тем не менее отразилась бы двойственность человеческой натуры, вечная борьба между добром и злом, благородными намерениями и низкими подлыми поступками, то лучшего примера, чем Александр I, им было бы не сыскать. Не потому, что Александр был каким-то особенным злодеем, или особенно добродетельным, а потому, что судьба императора – быть у всех на виду. Его добродетели воспевают поэты, его дурные поступки становятся мгновенно известны миллионам. Его победа над врагом (даже если он сам лично и не участвовал в битве) повод для всеобщего праздника. Его измена жене – повод для сплетен, которые «колеблют мир земной». Он – «икона стиля», а иногда и просто икона, и он же – воплощение всего, что ненавистно. Особенно тяжело тому властителю, который не желает быть просто «священным символом самодержавной власти», а пытается что-то сделать так, как ему представляется правильным.
В детстве и в юности Александра звали просто и мило – «наш Ангел». Кажется, он и в самом деле был ангельски красив, добр и благороден. Что не удивительно, когда тебя воспитывают лучшие педагоги своего времени и все в один голос говорят тебе, что ты должен стать выдающимся человеком, образцом благородства и человеколюбия. Но когда Александр взошел на трон, он уже не был чистым и невинным отроком. В его памяти были живы постоянные ссоры между отцом и бабушкой, в которых он служил «яблоком раздора», ухаживание последнего бабушкина фаворита Платона Зубова за юной великой княгиней Елизаветой Алексеевной, и главное – его молчаливое согласие на убийство отца. Неизвестно, был ли Александр вовлечен в заговор, и как много он знал о планах заговорщиков, но когда те ворвались во дворец, убили Павла и сказали охваченному ужасом великому князю: «Полно ребячиться, идите царствовать» – он пошел, и не посмел наказать убийц отца, только постепенно удалил их от двора и заставил некоторых из них уехать из страны.
Александр I
Свою дальнейшую жизнь он рассматривал, как искупление, и надеялся совершить как можно больше добра для страны, чтобы доказать прежде всего самому себе, что он оказался на троне по воле неба, и исполнил свой долг государя. Но для этого Александру был нужен помощник и единомышленник. И он явился.
2
Михаил Михайлович Сперанский родился в семье дьячка, служившего в поместье светлейшего князя Николая Ивановича Салтыкова – одного из знатных вельмож екатерининских времен. Впрочем, никакого отношения к столичной и придворной жизни Салтыкова Михаил Васильев (так звали отца Сперанского) не имел. Он был сыном священника, женился на дочери дьякона и его единственному сыну также предстояло стать священнослужителем. Отец его еще не носил фамилии, и по старой традиции назывался лишь по имени отчеству – Михаил, сын Васильев. Кажется, Сперанский (от латинского слова spero – надежда) просто семинарское прозвище Михаила, позже переделанное им в фамилию. Первый биограф Сперанского, лицейский однокашник Пушкина, Модест Александрович Корф, пишет об отце Михаила Михайловича: «В сущности, он был, кажется, только добродушным человеком, очень обыкновенным, почти ограниченного ума, и без всякого образования». Прасковью Федоровну, мать Сперанского, Корф описывает так: «При маленьком росте, проворная, живая, она отличалась особенною деятельностью и острым умом, кроме того все в околотке уважали ее за набожность и благочестивую жизнь».