Через несколько дней он снова обращается к Александру с письмом. На этот раз его беспокоит слух о том, что убийцы Александра II могут избежать смертной казни. Поначалу сам покойный император помиловал покушавшихся на него и их приговорили к каторжным работам. Только Александра Соловьева, стрелявшего в императора, повесили. Теперь же Победоносцев предостерегает Александра Александровича от повторения ошибок его отца, вновь аппелируя к «воле русского народа»: «Сегодня пущена в ход мысль, которая приводит меня в ужас. Люди так развратились в мыслях, что иные считают возможным избавление осужденных преступников от смертной казни. Уже распространяется между русскими людьми страх, что могут представить Вашему Величеству извращенные мысли и убедить Вас к помилованию преступников. Слух этот дошел до старика гр. Строгонова, который приехал ко мне сегодня в волнении. Может ли это случиться? Нет, нет, и тысячу раз нет – этого быть не может, чтобы Вы перед лицом всего народа русского, в такую минуту простили убийц отца Вашего, русского Государя, за кровь которого вся земля (кроме немногих, ослабевших умом и сердцем) требует мщения и громко ропщет, что оно замедляется. Если бы это могло случиться, верьте мне, Государь, это будет принято за грех великий, и поколеблет сердца всех Ваших подданных. Я русский человек, живу посреди русских и знаю, что чувствует народ и чего требует. В эту минуту все жаждут возмездия. Тот из этих злодеев, кто избежит смерти, будет тотчас же строить новые ковы. Ради Бога, Ваше Величество, – да не проникнет в сердце Вам голос лести и мечтательности».
И действительно, убийц Александра II – Желябова, Перовскую, Кибальчич, Михайлова, и Рысакова повесили на плацу Семеновского полка. Лишь одна из непосредственных участниц заговора Геся Гельфман получила отсрочку, так как была беременна. Позже смертную казнь для нее заменили на вечную каторгу, но Геся и ее ребенок умерли во время родов. Остальные члены «Народной воли» приговорены к длительным срокам каторжных работ.
Так Константин Петрович с первых дней пытался взять нового императора под свой контроль. Впрочем, тот и не возражал. Он полностью разделял идеалы и идеи своего учителя. Вполне логично, что Победоносцев стал автором Высочайшего манифеста от 29 апреля 1881 года, провозглашавшего незыблемость самодержавия – ответа на «конституционный проект» Лорис-Меликова.
В своей речи на Совете министров Победоносцев обрушивался на «говорильню», которую по его мысли неизбежно будет представлять собой парламент. По его мнению манифест является по сути набором красивых слов, обращающийся не к разуму, а к эмоциям слушателей. Он много раз упоминает о трагической гибели Александра II, о том, что покойный император «прияв от Бога Самодержавную власть на благо ввереннаго Ему народа, пребыл верен до смерти принятому Им обету и кровию запечатлел великое Свое служение».
Теперь новый император призывает свою страну объединиться, под его рукой и защитить веру и нравственность. «Посвящая Себя великому Нашему служению, Мы призываем всех верных подданных Наших служить Нам и Государству верой и правдой к искоренению гнусной крамолы, позорящей землю Русскую, – к утверждению веры и нравственности, – к доброму воспитанию детей, – к истреблению неправды и хищения, – к водворению порядка и правды в действии учреждений, дарованных России Благодетелем ея, Возлюбленным Нашим Родителем».
4 мая 1881 года Победоносцев писал императору: «В среде здешнего чиновничества манифест встречен унынием и каким-то раздражением: не мог и я ожидать такого безумного ослепления. Зато все здравые и простые люди несказанно радуются. В Москве ликование, – вчера там читали его в соборах и было благодарственное молебствие с торжеством».
Но Победоносцев прекрасно понимал, что одними воззваниями к народу он не победит своих врагов. «Искоренением гнусной крамолы» должна заняться полиция. И она занялась им со всем рвением. Только с 1881 по 1888 год было рассмотрено 1500 политических дел; всего подверглось наказанию 3046 человек, из них приговорено к смертной казни – 20, на каторжные работы – 128, к ссылке в Сибирь – 681, к ссылке под надзор полиции в Европейскую часть России – 1500, другим, более мягким наказаниям подверглись 717 человек.
Сам же Константин Петрович решает обратить пристальное внимание на «доброе воспитание детей». Современники вспоминают, что Победоносцев любил встречаться с детьми, держался с ними просто и ласково и «радовался их радостью». Но будучи чиновником, он заботился о детях административными средствами – провел реформу церковно-приходского образования и начальных народных училищ, разумеется, под эгидой «утверждения в народе религиозные и нравственные понятий». Реформа Победоносцева полностью подчинила церковно-приходскую школу церковным властям, выведя ее из-под юрисдикции Министерства народного просвещения. За период, когда Константин Петрович находился на посту обер-прокурора, число церковно-приходских школ увеличилось в 10 раз, а количество учащихся в них – в 20 раз и к началу следующего века 25 % крестьян были грамотны.
Для своих новых школ Константин Петрович выпустил целый ряд брошюр, в которых излагал свои педагогические взгляды. «По народному понятию, – пишет он, – школа учит читать, писать и считать, но в нераздельной связи с этим учит знать Бога и любить Его, и бояться, любить Отечество, почитать родителей. Вот сумма знаний, умений и ощущений, которые в совокупности своей образуют в человеке совесть и дают ему нравственную силу, необходимую для того, чтобы сохранить равновесие в жизни и выдерживать борьбу с дурными побуждениями природы, с дурными внушениями и соблазнами мысли».
Он с умилением вспоминает о труде сельских учителей и учительниц, таких же бедных, как их ученики, об их тяжелой подвижнической работе: «Много закрытых от большого мира глухих углов в России, где живут своему только миру известные труженики, ничто же имущие, но многих богатящие народные печальники и просветители, убогие священники, не знатные в консисториях, простые из народа учители, десятки лет трудящиеся в незнатной школе, ими заведенной, и особливо учительницы, жалостливой женской душой постигшие тайну доброго делания и доброй цели в жизни. Трогательна и поучительна ежедневная, с раннего утра и до позднего вечера, жизнь такой учительницы в кругу детей, которых не отвадишь от школы, где они находят свет и тепло и материнскую о себе заботу. Сама живя в нужде, думает она о том, как бы согреть и прикрыть бедноту и нужду детей – и все к ней бегут со своими нуждами, и свои не рубли, а копейки тратит она на покрытие копеечных нужд, выпрашивая у кого можно помощь детям. Кто знает русскую деревню, тот может представить себе положение сельской учительницы… А вокруг нее нередко бедняки, от коих и достать нельзя, и дети без теплого людного жилья дальним пространством и непроходимыми снегами. Скудное ее жалованье приходится ей нередко выжидать месяцами, покуда дойдет оно до нее из отдаленных пунктов школьного управления». Но как отмечали читатели-современники, почему-то ничего не пишет о том, что этот труд можно и нужно всеми силами стараться облегчить. Вот какой совет он дает школьному инспектору: «Ищи повсюду учителя, его смотри, с ним беседуй по-человечески: ведь он главное орудие школы. Если он приложил сердце свое к делу и живет, истощаясь ревностью, в детях, берегись смущать его. Если живет он в нужде, в голоде и холоде – не проходи мимо него равнодушно. Богу дашь ответ, если не позаботишься ободрить человека в его терпении. И слово бывает дороже дела, но и для дела на пользу человека можешь просить, убеждать, настаивать, если хочешь не с небрежением делать дело своего звания». Такие рассуждения, особенно из уст сына московского профессора, ни дня не преподававшего в сельской школе, могут показаться ханжеством, но, по-видимому, сам Победоносцев не замечает, как звучат его слова.
Чему же должны учить эти учителя-подвижники, ободряемые «в своем терпении» добрым словом инспектора? Главная их задача – укрепить детей в христианской вере. «Только тот хороший учитель, кто имеет религиозное настроение, – пишет Константин Петрович, и добавляет: – Попытки утвердить школу, помимо религии, на нравственном учении всюду оказываются и всегда окажутся бесплодными». С религиозным воспитанием связана у Победоносцева мысль о «натуральной, земляной силе инерции», которая совершенно необходима человечеству, так как «без нее поступательное движение вперед становится невозможно». Поэтому Победоносцев настаивает на том, что при преподавании Закона Божьего акцент должен быть сделан не на нравственной, а на догматической стороне: изучение церковного обряда, молитвослова, присутствие на богослужениях, церковном чтении и пении. Впрочем, Константин Федорович считает весьма полезным и чтение в классе светских книг нравственного содержания, а особенно – поэзии, для развития вкуса. Но поскольку Победоносцев был практикующим педагогом только в Университете и императорской семье, то, читая его статьи о педагогике, невольно ловишь себя на мысли, что это та самая «говорильня», которая была так ненавистна Константину Петровичу.
Не менее утопичны были планы по перевоспитанию взрослых, прежде всего чиновников. В письмах, которыми обменивались Победоносцев со своими единомышленниками, обсуждались к примеру такие проекты: «Показать теперь же, пример самой высокой нравственности от самого верха; чтобы не было любовниц, с цинизмом разгуливающих по Петербургу и парадирующих страшной роскошью; всех наивысоко поставленных обязать именем счастья России не развратничать, не пьянствовать, быть крайне строгими к самим себе»; «запретить, зло всем доступное, дозволенное, то есть ночные кутежи, игры и разврат в разных публичных увеселительных заведениях и домах терпимости». Высказывались пожелания, «чтобы оперетки были совсем запрещены, как развращающие мысль и жизни»; требовали «установить какую-нибудь почетную публичную награду за правильную жизнь и сохранение начал семейного союза», «ввести должность инспектора благочиния на каждые 5000 жителей для наблюдения за пьянст