ивого духа и считал их почти что негодными. И это недоверие к самому себе придало ему силу такую, что венецианские его работы поражали не только его современников, но поражают и его потомков. А чтобы лучше пояснить происхождение и развитие мастера столь превосходного, начиная с начала, скажу…»
2 Год и место рождения Джорджоне точно неизвестны.
3 Джорджоне – увеличительное от Джорджо.
4 Видел ли Джорджоне произведения Леонардо – точно неизвестно.
5 С наибольшей достоверностью приписываются Джорджоне следующие изображения Мадонны: в соборе Кастельфранко (так называемая «Мадонна ди Кастельфранко») и в Ленинградском Эрмитаже (так называемая «Мадонна в пейзаже»).
6 С наибольшей достоверностью принадлежащими Джорджоне можно признать портреты: В Будапештском музее изобразительных искусств (портрет Броккардо), в венском Художественно-историческом музее (так называемая «Лаура»); в нью-йоркском Метрополитен-музее (мужской портрет), в Берлинском музее (портрет юноши) и в Уффици (портрет мальтийского рыцаря с пажем).
7 Из фресок Джорджоне сохранились лишь остатки росписи Фондако деи Тедески (Немецкого подворья) в Венеции, перенесенную в Венецианскую академию (плохо сохранившаяся женская фигура).
8 «Христос, несущий крест» в Сан Рокко приписывается также Тициану (даже самим Вазари в биографии Тициана; см. его биографию дальше).
9 Судьба работы неизвестна.
10 Джованни Корнаро – венецианский патриций, дочь которого Екатерина была женой кипрского короля.
11 Из многочисленных рисунков, приписываемых Джорджоне, наиболее достоверен лишь один, хранящийся в Лувре (пейзаж с фигурами).
12 Джорджоне умер от чумы в Венеции в 1510 г.
13 Биографию Себастьяно дель Пьомбо см. ниже.
Жизнеописание ПЬЕРО ДИ КОЗИМО, флорентинского живописца
В то время, как Джорджоне и Корреджо величайшими почестями и славой возвеличивали Ломбардскую область, не скудела еще и Тоскана талантами, среди которых не последним был Пьеро1, сын некоего Лоренцо, золотых дел мастера, и ученик Козимо Росселли2, почему и звали его постоянно и не иначе как Пьеро ди Козимо. Ибо поистине не меньшим обязаны мы тому и не меньше должны почитать настоящим отцом того, кто обучает нас мастерству и обеспечивает нам благополучное бытие, чем родившего нас и просто давшего нам бытие.
Отцом, усмотревшим в сыне живой ум и склонность к рисованию, он был отдан на попечение Козимо, принявшему его весьма охотно. И, видя, как с годами растет и талант его, он выделял его из всех учеников, любя как сына, каковым всегда и почитал. Юноша этот обладал от природы духом весьма возвышенным, но весьма отвлеченным, и отличался от других молодых людей, обучавшихся у Козимо тому же искусству, богатым и непостоянным воображением: он порой так погружался в работу, что если при этом, как это бывает, с кем-либо беседовал, то в конце беседы приходилось рассказывать ему обо всем сначала, так как мысли его были уже увлечены какой-нибудь новой его фантазией. И в то же время он так любил уединение, что единственным было для него удовольствием бродить задумчиво в одиночестве, мечтая и строя воздушные замки. Тем не менее он пользовался большой любовью своего учителя Козимо, которому он так много помогал в его работе, что тот очень часто поручал ему многие важные вещи, так как знал, что и манера и вкус у Пьеро были лучше, чем у него самого.
Потому-то он и взял его с собой в Рим, куда был приглашен папой Сикстом для росписи папской капеллы историями, на одной из которых Пьеро, как говорилось в жизнеописании Козимо, написал прекраснейший пейзаж. А так как он отличнейшим образом писал и с натуры, он выполнил в Риме много портретов знатных лиц и, в частности, портреты Верджинио Орсино и Руберто Сансеверино, поместив их в название истории. Кроме того, он написал портрет герцога Валентино, сына папы Александра VI; портрет этот, насколько мне известно, утерян, но сохранился выполненный Пьеро картон, который находится у досточтимого и ученого мессера Козимо Бартоли, настоятеля Сан Джованни3.
Во Флоренции много картин, написанных им для разных граждан, рассеяно по их домам; среди них я видел много хороших, а для многих других лиц делал он и другие вещи. В новициате Сан Марко находится написанная маслом на полотне стоящая Богоматерь с младенцем на руках, а в церкви Сан Спирито во Флоренции написал он в капелле Джино Каппони образ с изображением посещения Богоматери со Св. Николаем и Св. Антонием, читающим с очками на носу и написанным очень бойко4. Он изобразил там немного истрепанную книгу из пергамента, совсем как настоящую, а также блестящие шары в руках Св. Николая с такими бликами на них, что отсветы и блеск одного шара отражаются на другом, в чем уже тогда сказались странности его ума и его стремление к трудностям во что бы то ни стало.
Но еще яснее обнаружилось это после смерти Козимо, так как он постоянно жил взаперти, не позволяя никому смотреть, как он работает, и вел жизнь скорее скотскую, чем человеческую. Он не позволял подметать в своих комнатах, ел лишь тогда, когда заставлял его голод, не позволял окапывать и подрезать плодовые деревья, мало того, давал винограду разрастаться так, что лозы стелились по земле, а фиги и другие деревья никогда не подстригались. Словом, он предпочитал видеть все таким же диким, каким он сам был от природы, заявляя, что вещи, созданные природой, следует оставлять на ее собственное попечение, не изменяя их по-своему. Он часто ходил наблюдать животных или растения, или другие какие-либо вещи, какие природа нередко создает странно и случайно, и это доставляло ему такое удовольствие и такое удовлетворение, что он выходил из себя от восторга и столько раз повторял об этом в своих разговорах, что подчас, хотя слушать его было приятно, в конце концов всем надоедал. Иногда он долго рассматривал стенку, в течение продолжительного времени заплеванную больным, и извлекал оттуда конные сражения и невиданные фантастические города и обширные пейзажи; подобным же образом разглядывал он и облака на небе. Начал писать он и маслом, после того как увидел некоторые произведения Леонардо, подернутые дымкой и отделанные с той предельной тщательностью, которая была свойственна Леонардо, когда он хотел показать свое искусство. И вот, так как Пьеро этот способ понравился, он пытался подражать ему, хотя впоследствии он далеко ушел и от Леонардо и от других особо необычных манер, так что можно сказать, что свою манеру он менял почти во всем, за что только брался. И если бы Пьеро не витал так в облаках и в жизни следил за тобой больше, чем он это делал, он сумел бы показать тот огромный талант, которым он был одарен, и удостоился бы поклонения. А вместо этого его за дикость скорее считали безумцем, хотя в конце концов он никому ничего дурного не сделал, кроме как самому себе, творениями же своими принес искусству и благодеяние и пользу. И посему каждому доброму таланту и каждому превосходному художнику, извлекшим из этих примеров назидание, надлежит быть целеустремленным.
Не упущу случая упомянуть и о том, что в юности своей Пьеро, выдумщик необыкновенный и прихотливый, был нарасхват во время масленичных маскарадов, а благородные молодые флорентинцы его обожали, так как в это их времяпровождение он внес много улучшений выдумкой, украшениями, пышностью и блеском. И говорят, что он был одним из первых изобретателей маскарадов в виде триумфов; во всяком случае, он внес в них большие улучшения, обогащая вымышленную историю не только музыкой и словами, приличествующими ее содержанию, но сопровождая ее необычайно пышными шествиями людей пеших и конных, соответственно одетых и наряженных. Все это выходило и красиво и богато, и во всем было своего рода величие и в то же время особая изобретательность. И в самом деле, до чего же были красивы ночью двадцать пять или тридцать пар коней в богатейших попонах, с всадниками, переодетыми соответственно содержанию представления, а при каждой от шести до восьми стремянных, с факелами в руке, одинаково одетых, так что иной раз проходило больше четырехсот, за ними же триумфальная колесница, вся покрытая украшениями, трофеями или иными причудливыми выдумками; подобного рода вещи изощряют таланты, а народу доставляют удовлетворение и великое удовольствие.
Из подобного рода многочисленных и богатых на выдумки представлений хочется мне коснуться кратко одного. Это была одна из главных затей Пьеро уже в зрелые годы, и понравилась она не своей приятностью, как большинство других, а наоборот, как затея странная, страшная и неожиданная, чем и доставила она народу немалое удовлетворение. Подобно тому как в некоторых кушаньях люди смакуют иногда горькие приправы, так и в развлечениях подобного рода им удивительно по вкусу страшные вещи, если только сделаны они с толком и искусно, – это же самое мы испытываем и при исполнении трагедий.
Речь идет о колеснице Смерти, самым тайным образом сооруженной им в Папской зале5 так, что никто и не подозревал об этом, но потом все сразу все увидели и обо всем узнали. Была это огромнейшая триумфальная колесница, влекомая буйволами, вся черная и расписанная мертвыми костями и белыми крестами. А на верху колесницы стояла огромнейшая Смерть с косой в руке, кругом же на колеснице стояло много гробов с крышками, и повсюду, где триумф останавливался для песен, они открывались и из них выходили обряженные в черную холстину, на которой были намалеваны белым по черному все кости скелета на руках, на груди, на бедрах и на ногах, и когда издали появлялись эти факельщики с масками в виде черепов, закрывавшими спереди и сзади не только голову, но и шею, то это не только выглядело весьма естественно, но вид этого наводил страх и ужас, когда сами же мертвецы при звуке приглушенных труб, звучавших мертвенно и хрипло, наполовину приподнимались из гробов, садились на них и начинали петь под музыку, полную унылости, весьма известную ныне песню:
Скорбь и плач и покаянье
и т. д.