О каких «разговорах» говорит Тютчева? Дело в том, что при желании в правах Александра на престол можно было усомниться. Николай Павлович на момент рождения своего старшего сына наследником не являлся, и, следовательно, Александр не мог носить титул цесаревича, а престол должен был отойти старшему «порфирородному» сыну Николая – Константину. Эта «теория», разумеется, никогда всерьез не рассматривалась и служила лишь поводом для перешептывания и сплетен при дворе.
Позже Анна Тютчева с гордостью рассказывает: «Я провела вечер в Сергиевке, у Александры Воейковой с ее сестрой Марией, фрейлиной великой княгини Александры Иосифовны. Она рассказала мне про прекрасный поступок Великого князя Константина. Правительство не соглашалось отпустить сумму в 200 000 рублей, нужных для постройки канонерской лодки, ссылаясь на недостаток денег. Великий князь дал эти 200 000 рублей, сказав, что все, что он имеет, по праву принадлежит России. Он хранил этот поступок в глубокой тайне. Об великом князе Константине рассказывают очень много хорошего, говорят, что он очень образован, энергичен и исполнен патриотизма. Мария рассказывала мне, что в Венеции в свое время славяне и греки оказали ему восторженный прием. Он мог бы, может быть, в своем лице осуществить мечту Екатерины II, относящуюся к его дяде, но в наше время взгляды на политику в высших сферах очень изменились, и сам государь говорит, что по отношению к Константинополю он подобен тому господину, который, примеряя слишком узкие панталоны, сказал: „Если я и влезу в них, то я в них не останусь“».
Как видно, Анна тоже поддалась гипнозу повторения имен «Александр и Константин». Но если «греческий проект» Екатерины не был осуществлен в XVIII в., то тем более неосуществимым он стал в XIX-м. России уже пришлось заплатить дорогую цену за свои амбиции и за защиту интересов славян во время Крымской войны, и нельзя было допустить повторения этой катастрофы. А для этого прежде всего русской армии необходимо перевооружение, в том числе и перевооружение флота.
Тютчева рассказывает, что великий князь «один из всей царской семьи невысокого роста, у него красивые „романтические“ черты лица, а профиль немного напоминает Наполеона в молодости. Он отличается живостью, много говорит и с большой легкостью и изяществом выражается на нескольких языках. Говорят, что он очень образован, очень любознателен, очень деятелен, от него ждут с надеждой славы будущего царствования. Утверждают, что его отец не очень его любит из-за некоторых честолюбивых поползновений, которые внушают ему недоверие к своему второму сыну». Она отмечает, что «у великого князя Константина довольно дерзкая и бесцеремонная манера рассматривать людей в монокль, пронизывая вас жестким, но умным взглядом», но в то же время, «хотя у меня было сознание, что я подвергаюсь экзамену, однако я совершенно не смутилась. Беседа с великим князем такая живая, что она увлекает. Впрочем, мне всегда казалось, что с умными людьми я чувствую себя гораздо более непринужденно, чем с посредственными».
Прекрасная княгиня
Шестого февраля 1848 г. состоялось обручение великого князя Константина Николаевича и принцессы Александры Фредерики, дочери герцога Саксен-Альтенбургского Иосифа, нареченной при св. миропомазании великой княжной Александрой Иосифовной.
Молодые люди познакомились двумя годами раньше, когда великий князь приезжал в Европу вместе со своей сестрой Ольгой, которая вышла замуж за принца Вюртембергского Карла. Именно тогда Константин и произнес ту фразу, которая стоит в названии этой главы: «Она – или никто». В те дни он записал в дневнике: «Не понимаю, что произошло со мной? Я стал совершенно другим человеком. Одна лишь мысль движет мною, одна картина стоит перед глазами: всегда она и только она, моя звезда. Я влюблен. Но как долго я знаком с нею? Всего лишь несколько часов – и я влюблен по уши…».
Приезд юной и прекрасной невесты великого князя в Россию, разумеется, вызывал оживление при Дворе. Фрейлина Мария Фредерикс, чья мать была близкой подругой императрицы, вспоминает: «1847 год памятен для меня приездом в Россию невесты Великого Князя Константина Николаевича, принцессы Саксен-Альтенбургской – Великой Княгини Александры Иосифовны. Увидела я ее в первый раз на другой день ее приезда в Царское Село. Она была пресимпатичной девушкой; красота ее еще тогда не так развилась, как впоследствии, но она была миловидной донельзя, веселой, резвой и такой натуральной… Помню, что сразу же после знакомства, мы побежали на деревянную катальную гору, помещенную в одной из зал Александровского дворца, и, катаясь и веселясь, подружились, и дружба наша неизменно сохранилась…».
Александра Иосифовна
Константин Николаевич
И уже на 30 августа была назначена свадьба.
Великая княжна Ольга Николаевна вспоминает: «В двадцать лет он решил жениться, только чтобы избавиться от ярма своего воспитания. Таким образом, прямо из детской он попал в мужья, безо всякого опыта, без того, чтобы изжить свою молодость или побыть в кругу своих сверстников, совершенно неспособный не только вести жену, но и себя самого. Он избавился от воспитательской деятельности Литке, с тем чтобы попасть под башмак своей очень красивой, но и очень упрямой Санни, урожденной принцессы Ангальт-Саксонской. Одна ее внешность привела его в восторг и вызвала в нем страстные чувства, он любил ее вначале слишком идолопоклоннически, чтобы замечать ее ограниченность».
Красоту великой княгини отмечает и Анна Тютчева. «Она очень красива, – записывает она в дневнике, – и напоминает портреты Марии Стюарт, портит ее голос, гортанный и хриплый, кроме того, она плохо говорит по-французски и манеры ее недостаточно изысканны для того положения, которое она занимает».
А вот еще одна запись в ее дневнике: «Великая княгиня изумительно красива и похожа на портреты Марии Стюарт. Она это знает и для усиления сходства носит туалеты, напоминающие костюмы Марии Стюарт». Но теперь, когда Анна ближе познакомилась с великокняжеской семьей, она может сделать выводы не только о внешности Александры Иосифовны. «Великая княгиня не умна, еще менее образована и воспитана, – пишет она, – но в ее манерах и в тоне есть веселое молодое изящество и добродушная распущенность, составляющие ее прелесть и заставляющие снисходительно относиться к недостатку у нее более глубоких качеств». Она также отмечает, что чары юной великой княгини пока позволяют ей покорять всех. «Ее муж в нее очень влюблен, а государь к ней весьма расположен. Она занимает в семье положение enfant gatee3, и принято считать забавными выходками и милыми шалостями бестактности и неумение держать себя, в которых она часто бывает повинна».
Другие люди, знавшие Александру Иосифовну, были к ней гораздо более суровы. Например, писатель, журналист и цензор Евгений Михайлович Феоктистов отозвался о ней так: «Кроме своей красоты, производила она впечатление полной дуры».
Молодожены поселились в Стрельне, в Большом дворце, носившем также неофициальное название Константиновского. Этот дворец построили еще в XVIII в. по приказу Петра I, желавшего превратить Стрельну в новый Версаль. Автором проекта стал французский архитектор Жан Леблон, однако он умер раньше, чем началось строительство, и его проект дорабатывал итальянский архитектор Никколо Микетти, который пообещал Петру устроить в Стрельне то, «чего еще не бывало на свете».
Благодаря сквозной колоннаде дворец, расположенный на искусственном холме, получился легким и воздушным, этот эффект еще усилился в 1805 г., когда дворец перестроили под руководством архитектора Луиджи Руски. По его проекту крыша дворца увенчивается башенкой бельведера. Владелец дворца в то время великий князь Константин Павлович, потом Николай I подарил его своему второму сыну, которому в ту пору еще было только четыре года.
Константиновский дворец в Стрельне
Анна Тютчева замечает в своем дневнике: «Стрельна – очень красивый дворец, расположенный на берегу залива, окруженный великолепными цветниками и большими группами вековых лип».
Дворец перестроили по вкусу новых владельцев: пространство между колоннами в тройной аркаде было застеклено, и там разбили зимний сад, по-новому оформили выход на Большую террасу, создали обходные галереи на западном крыльце.
Зимнее время семья проводила в Мраморном дворце, который для них перестроил А. П. Брюллов. Большой зал разделили на два этажа, во дворце оформили Парадную столовую, Приемную и Парадный кабинет Константина Николаевича. Рядом с ним Брюллов создал Библиотеку, из которой был проход в Зимний сад. Арсенал перестроили в готическом стиле и назвали Белым залом, здесь устраивали танцевальные и музыкальные вечера. В 1857 г. в Белом зале установили орган работы Г. Метцеля. И Константин, и его жена были музыкальны и часто устраивали в своих резиденциях концерты, в которых принимали участие М. Балакирев, А. Рубинштейн, Н. Римский-Корсаков.
Ольга Николаевна вспоминает: «Каждую пятницу он (Константин. – Е. П.) играл на виолончели в русском оркестре под управлением Направника. Разучивались новые произведения, но, конечно, без публики. Раз в году, во время Великого поста, совместно с оперным хором устраивались концерты, на которых исполнялись оратории Бетховена, симфонии Шумана или новые, неизвестные еще произведения. На этих концертах присутствовали все, кто в Петербурге любил музыку. Санни, в большом туалете, прекрасная, всеми восторженно встречаемая, принимала гостей. Кости же, не считаясь ни с кем и ни с чем, вел то в одной, то в другой нише свои особые разговоры. В тот же момент, когда начинался концерт, он бывал так захвачен музыкой, что никого и ничего для него больше не существовало. Эти концерты происходили в готическом зале с высоким сводчатым потолком. Находившийся там орган придавал залу вид часовни».
Неслучайно именно Константин, а после смерти – его жена долгое время руководили делами Императорского Русского музыкального общества. Иоганн Штраус, приезжавший в Петербург 1856 г., посвятил ей вальс «Великой княгине Александре» и кадриль «Терраса Стрельны». Впрочем, сам маэстро относился к этим сочинениям неоднозначно. На нотной рукописи «Александры» он написал: «Рожден в России и выдержан в ее холодном климате». А позже признался своему венскому издателю Карлу Хаслингеру: «В приложении найдешь вальс „Александра“, выдержанный в русском вкусе и потому неудобоваримый. № 5 вальса состоит из двух русских песен».