Но Владимир Александрович не только опытный политик, но и вдохновенный любитель искусства и меценат.
На посту президента Императорской Академии художеств он занимался охраной памятников и развитием музейного дела в России; создал новую систему художественного образования, упорядочил программы обучения в художественных школах и училищах. Владимир Александрович расширил прием русских художников и архитекторов на государственную службу, что помогло найти работу многим выпускникам созданных по предложению великого князя художественных училищ. Он финансировал деятельность археологических экспедиций, восстановление памятников древнерусского зодчества, поддерживал издание журнала «Русский архив».
Владимир Александрович лично курировал создание Русского музея Императора Александра III в Петербурге, Музея изящных искусств имени императора Александра III в Москве и нескольких художественных музеев в провинции (Харьков, Саратов, Казань, Киев и др.).
Под руководством великого князя Академия художеств принимала участие в Международных и Всемирных выставках. Владимир Александрович познакомился в Академии с Альбертом Бенуа, который в 1895 г. стал хранителем Русского музея. Бенуа представил великому князю Сергея Павловича Дягилева, и Владимир Александрович стал одним из первых спонсоров первых «Русских сезонов» – гастролей труппы Дягилева в Париже в 1906–1909 гг. В 1906 г. Дягилев привез в Гран Пале на Осенний салон выставку «Два века русской живописи и скульптуры»: русские иконы и богатую экспозицию картин современных ему русских художников. В этот момент такие живописцы, как Анри Матисс и Пабло Пикассо, искали новый язык, новые пути в искусстве, и знакомство с русской живописью стало для них откровением.
В 1908 г., благодаря поддержке Владимира Александровича, Дягилев привез в Париж оперу «Борис Годунов» с Шаляпиным в главной роли. Постановки следующих «Русских сезонов» оформлял для Дягилева Лев Самойлович Бакст, который когда-то вынужден был уйти из Академии художеств, поступил в мастерскую Альберта Бенуа, был учителем рисования у детей Владимира Александровича и написал портрет его семьи (к сожалению, эта картина позже утеряна).
Может быть, художественные принципы Дягилева и других деятелей «Мира искусства» и не были близки великому князю, но он поверил в то, что именно Дягилев сможет, как никто другой, показать русское искусство Европе. Возможно, он даже понимал, что Дягилев представит русское искусство не как что-то имперски помпезное, не как мертвый музейный экспонат, не как царские регалии, подавляющие своим величием, а как невероятно яркое и самобытное переживание. Именно такими переживаниями стали балеты «Жар-птица», «Весна священная», «Петрушка», «Золотой петушок», «Шахерезада». И это сработало. Еще долгие годы не только в Европе, но и в Америке бредили голосом Шаляпина, музыкой Стравинского, декорациями Александра Бенуа, Николая Рериха и Льва Бакста, танцем Анны Павловой. Неслучайно французские искусствоведы называют «Русские сезоны» «ударной волной, которая не может успокоиться до сих пор».
Но великий князь не дожил до того, чтобы увидеть, какие блистательные результаты принесло то, что он когда-то поверил в Дягилева и поддержал его.
Ремесло великой княгини
Невестой великого князя стала Мария Александрина Элизабета Элеонора Мекленбург-Шверинская, получившая в России имя Марии Павловны. Жених и невеста познакомились в августе 1872 г. в Берлине. Тогда великий князь писал: «Принцесса Мария мне с первого раза чрезвычайно понравилась. Нельзя сказать, чтобы она была красавицей, но у нее чудные выразительные глаза, а что главное, она чрезвычайно умна, разговорчива и обходительна».
В отличие от многих немецких принцесс, принявших православие, Мария Павловна пожелала остаться в лютеранской вере. Ее свадьба с Владимиром Александровичем состоялась 16 (28) августа 1874 г.
Великий князь Александр Михайлович пишет: «Великая Княгиня Maрия Павловна принадлежала к царствовавшему дому герцогов Мекленбург-Шверинских. Ее брат Фридрих был мужем моей сестры Анастасии. Она была очаровательною хозяйкой, и ее приемы вполне заслужили репутацию блестящих, которой они пользовались при европейских дворах. Александр III не любил ее за то, что она не приняла православия, что породило легенду о ее „немецких симпатиях“. После смерти мужа она, в конце концов, все же перешла в православие, хотя злые языки и продолжали упорствовать, обвиняя ее в недостатке русского патриотизма».
Для новой великокняжеской четы построили особняк на Дворцовой набережной – каменный трехэтажный дом, напоминающий своей внешней отделкой флорентийские палаццо эпохи Возрождения. Внутри особняк оборудовали по последнему слову техники конца XIX в. – паровое отопление и вентиляция с подогревом и увлажнением воздуха, еду из кухни на второй и третий этажи доставляли на лифте, из покоев великого князя и княгиню в детскую вела слуховая труба, так что родители в любой момент могли связаться в няней и узнать о здоровье детей, в конце 1880-х гг. появилось электричество.
Владимир Александрович
Мария Павловна
До Рождества семья, как правило, жила в Царском Селе, где для них построили дворец, названный Владимирским. В начале января они переезжали в столицу, где оставались до конца апреля, а затем возвращались в Царское Село.
«В своих дворцах в Петербурге и в Царском Селе ее императорское высочество имела свой большой собственный двор. Выражаясь светски, он являлся миниатюрной копией царского двора… „Grande dame“ в лучшем смысле этого слома, но слишком требовательная в вопросах придворного этикета, великая княгиня великолепна в роли хозяйки, ведущей придворный прием», – вспоминал британский посол Дж. Бьюкенен.
Александр Александрович Мосолов пишет о великокняжеской чете: «Не существовало в Петербурге двора популярнее и влиятельнее, чем двор великой княгини Марии Павловны, супруги Владимира Александровича. Да и сам великий князь умел пользоваться жизнью полнее всех своих родственников. Красивый, хорошо сложенный, хотя ростом немного ниже своих братьев, с голосом, доносившимся до самых отдаленных комнат клубов, которые он посещал, большой любитель охоты, исключительный знаток еды (он владел редкими коллекциями меню с собственными заметками, сделанными непосредственно после трапезы), Владимир Александрович обладал неоспоримым авторитетом. Никто никогда не осмеливался ему возражать, и только в беседах наедине великий князь позволял себе перечить. Как президент Академии художеств, он был просвещенным покровителем всех отраслей искусства и широко принимал в своем дворце талантливых людей. В качестве старшего дяди царя он мог бы занять рядом с Михаилом Николаевичем особо доверенное положение, стать хранителем единства семьи и ее традиций. Причину, почему он этой задачи не осуществил, следует, быть может, искать в отношениях между дядею и племянником. Государь Николай II испытывал перед Владимиром Александровичем чувство исключительной робости, граничащей с боязнью. Великий князь, вероятно, заметив впечатление, производимое им на императора, стал держаться в стороне от государственных вопросов».
Он рассказывает о том, что великий князь и княгиня оба были натурами волевыми, но умели уважать друг друга и хорошо ладили. Мария Павловна была настоящей светской женщиной, она рассматривала свои обязанности при Дворе как работу, как дань, которую она должна платить за свое положение в обществе, и никогда не роптала ни на стесняющие условности этикета, ни на потерю времени и сил.
«Приведу пример поразительного умения Ее Высочества очаровывать людей, – пишет Мосолов. – Великокняжеская чета была приглашена на освящение памятника царю-освободителю в Софии, где Владимир Александрович представлял государя. Во дворце был назначен парадный обед, а после него прием. Перед самым обедом мне удалось урвать от нашей перегруженной программы несколько минут, чтобы наскоро посвятить Марию Павловну в то, с кем она встретится и что представляют собою приглашенные. И в течение более 3 часов за обедом и приемом великая княгиня была оживленным центром непрерывной беседы и успела всех очаровать. При этом она не допустила ни малейшей оплошности. Когда я поздравил ее с успехом и высказал удивление ее дипломатическими способностями, она ответила:
– Надо знать свое ремесло. Вы можете повторить это и Большому двору.
Должен сознаться, великая княгиня знала свое „ремесло“ в совершенстве. Двор ее первенствовал в Петербурге. Ее рождественские базары в залах дворянского собрания затмевали все другие благотворительные затеи. Ей удавалось собирать значительные суммы, привлекая на свои приемы лиц богатых, которые по своему рождению и положению в обществе не имели бы доступа в высшие его слои и охотно открывали свои кошельки, чтобы отблагодарить Марию Павловну за гостеприимство.
Ее Высочество любила награждать своих помощников и любимцев придворными званиями, и я страшно волновался, когда перед праздниками она звала меня к себе. Помню, мне как-то пришлось ей указать, что пожалование ее протеже того звания, о котором она просит, будет неслыханною вещью. Она выслушала меня с неудовольствием и, когда я уходил, сказала:
– Раз вы не хотите сделать этого для меня, я найду другую протекцию. Но мой кандидат получит именно то придворное звание, к которому он более всего подходит.
И действительно, в последнюю минуту государь прислал Фредериксу записку сделать такого-то церемониймейстером. Высочайшее повеление было исполнено, и за это министра и меня ругали во всех клубах. Граф не выдержал, поехал к великой княгине и в дружеском тоне просил не подводить вперед ни царя, ни его. Мария Павловна не рассердилась и ответила:
– Другой раз обещайте и не делайте. Тогда одна я буду вас бранить.
– Это будет для меня еще большим огорчением, – возразил граф.
Она рассмеялась, и такие инциденты больше не повторялись. Ее Высочество очень любила и ценила моего начальника.