Иван Васильевич выступил из Москвы 20 июня, а 28-го был уже в Волоке; на Петров день он пришел в Торжок; сюда прибыли и воеводы тверского князя, князь Юрий Андреевич Дорогобужский и Иван Никитич Жито; сюда же пришли псковские послы с известием, что псковичи сложили к Новгороду крестное целование; великий князь приказал псковичам немедленно выступать в поход… Между тем к Новгороду ниоткуда не являлось помощи: Казимир занят был своими делами; обращались к ордену, но напрасно; надежда на то, что пути к Новгороду — особенно весной и летом — от множества рек, озер, болот и лесов непроходимы, также не осуществилась: лето 1471 г. было до того сухое, что реки обмелели, болота высохли, так что московские рати нигде не встречали препятствий. По дороге московские воины все пленили, все предавали огню и мечу; только татарам, как иноверным, великий князь запретил брать в плен жителей, так как походу придавался характер до известной степени религиозный… Когда московские передовые рати уже далеко проникли в Новгородскую землю, новгородцы отправили к великому князю посла просить опасу, но в то же время против передового московского войска выслали рать. Князь Хомский и Федор Давидович, опустошив все по пути к Гусе, сжегши эту последнюю, пошли далее и остановились на Коростыне между Ильменем и Русой. Не ожидая нападения новгородцев, москвичи вели себя беспечно. Вдруг появилась новгородская рать, и московские полки, наскоро вооружившись, быстро двинулись навстречу новгородцам, многих из них побили, а многих взяли живьем; последним резали носы, уши, губы и в таком виде отпускали в Новгород; забранные у новгородцев доспехи бросали в реку или жгли. После этой битвы воеводы опять повернули к Гусе, где встретили более сильную новгородскую рать, пришедшую р. Полою; но и эта рать была побита, о чем послано было известие к великому князю с Тимофеем Замыцким. От Русы воеводы пошли было к Демону, но великий князь приказал им идти за Шелонь на соединение с псковичами, а под Демоном приказал стоять князю Михаилу Андреевичу Верейскому с сыном его Василием. Между тем новгородцы, узнав о поражении своих ратей, не пали духом: отправив к великому князю другого посла, посадника Луку Клементьевича, они организовали новую рать, тысяч в тридцать, против Даниила Холмского и Федора Давидовича; конница пошла сухим путем, а пехота — озером в р. Шелонь. Враги встретились на берегах Шелони 14 июля: сначала происходили незначительные перестрелки с берега на берег и перебранки; новгородцы, по известиям некоторых летописей, вели себя гордо, посылали ругань в адрес московского войска и даже «на самого государя великого князя словеса некая хульная глаголаху, яко пси лаяху». Нечто подобное могло быть, потому что, надеясь на свою многочисленность, новгородцы могли думать, что московское войско при своей сравнительной ничтожности не посмеет даже и в бой вступить. Несмотря, однако, на неравенство сил, московские воеводы решились на битву: москвичи быстро перебрались на другой берег реки и ударили на новгородцев; новгородские воины, в числе которых находились такие люди, которые не имели никакого понятия о ратном деле: гончары, плотники и пр., не умея владеть оружием, пришли в страшное замешательство, суетились как пьяные, не знали, что делать, и, наконец, обратились в беспорядочное бегство, бросая по дороге копья, щиты и доспехи; они бежали и тогда, когда уже их перестали преследовать: им все слышался победный ясак (лозунг) великокняжеских ратников: «Москва! Москва!» Новгородцы многих потеряли в этой битве: многие пали на месте сражения, многие потонули в Шелони, 1700 человек взято в плен. Невероятно только, будто с московской стороны убит только один. Среди трофеев, доставшихся великокняжеским воеводам, была и договорная грамота Новгорода с польским королем и тот, кто писал эту грамоту. Как первую, так и второго отправили к великому князю с боярским сыном Иваном Васильевичем Замятней. Великий князь находился тогда в Яжолбицах. Воеводы извещали его о решительной победе над новгородцами. Теперь Холмский свободно шел дальше до самой немецкой границы, до Наровы. В то же время Демон сдался Михаилу Андреевичу Верейскому.
Из Яжолбиц великий князь 24 июля пришел в Русу и здесь, возмущенный полученной договорной грамотой Новгорода с Казимиром, «всполеся на лукавыа новгородци» и решил строго наказать взятых в плен в Шелонской битве. Там сложили свои головы сын Марфы Димитрий Исакович Борецкий, недавно возведенный великим князем в сан московского боярина и бывший посадником, Василий Губа, Еремей Сухощок и др. Некоторые из посадников, тысяцких, бояр и простых людей, как Василий Казимер и 50 его лучших товарищей, отосланы в оковах в Москву, а оттуда в Коломну в тюрьму; иных разослали по разным отрядам войск («по станом»), где их «в крепости зело держаша»; «мелких людей» приказано отпускать в Новгород. Отсюда великий князь двинулся к устью Шелони, на Ильмень, куда прибыл 27 июля.
Между тем от воевод, посланных на Двину, получено было известие, что князь Василий Шуйский-Гребенка, соединившись с заволоцкими, двинскими и корельскими людьми, бился с ними на воде и на суше, но войска его были разбиты, и сам он, еле живой от ран, взят был своими людьми и поспешно увезен в Холмогоры (откуда потом он ушел в Новгород); земля Двинская приведена была под руку великого князя. В то же время оставленный в Москве Андрей-меньшой задумал воспользоваться в этой войне добычей: он послал из Вологды своего воеводу Семена Федоровича Сабура на р. Кокшенгу: Сабур повоевал многие погосты и села и вернулся домой с большим полоном. Победы великокняжеских войск сплотили на этот раз всех новгородцев «во едину мысль»: сначала они еще думали сопротивляться, несмотря на страшное поражение их ратей на Шелони; они ждали посла, отправленного к Казимиру чрез Ливонию, но посол, возвратившись, заявил, что магистр ордена не пропустил его в Литву; ко всему этому открылась измена: некто Упадыш заколотил железом 55 пушек, за что и был казнен. Все-таки новгородцы пытались сопротивляться: выжгли окрестные посады, церкви, монастыри, учредили бессменную стражу и т. и. На их беду, от многочисленного стечения в город окрестных жителей возник сильный недостаток в съестных припасах; народ винил тех, кто прогневал великого князя; самые приверженцы Литвы пали духом. Наконец, как уже сказано, все пришли «во едину мысль»: отправили к устью Шелони к великому князю нареченного архиепископа, архимандритов, игуменов и многих лучших людей ходатайствовать за Новгород: послы сначала просили бояр, эти — братьев Ивана Васильевича, чтобы ходатайствовали за Новгород; допущенные к великому князю, они молили: «Смилуйся о своей отчине, уложи своего гнева, меча своего поуйми, огнь в земли угаси, грозы своее утиши, землю свою, господине, поукроти, старины в земли не изруши, дай света видети, безответных людей пожалуй, смилуйся, как ти Бог положит на сердци». Братья великого князя также печаловались за Новгород, и по их печалованью великий князь «гнев свой [с] сердца им сложил, и нелюбие свое им отдал, и мечь свой унял и грозу свою в земли удержал»; пленных отпустил без откупа, «а войнам и грабежам учинил дерть и погреб всему» (все предано забвению). По мирному договору новгородцы должны были выплатить великому князю за свою вину 15 500 новгородских рублей (около 80 пудов серебра), которые должны были быть выплаченными в разные сроки от 8 сентября до Пасхи; вернуть прилегающие к Вологде земли: берега Пинеги, Мезени, Немьюги, Выи, Поганой Суры, Пильи горы, места, уступленные Василию Темному, а потом отнятые ими; обязались платить великому князю «черную дань», а митрополиту — судную пошлину, ставить архиепископов только в Москве, не контактировать с польским королем и Литвой, не принимать к себе князя Можайского, сыновей Шемяки и Василия Боровского, отменить вечевые грамоты, верховную судебную власть оставить за великим князем, не составлять судных грамот без утверждения великого князя. Иван Васильевич по этому договору, утвержденному крестным целованием, возвратил Новгороду Торжок и последние завоевания в Двинской земле. Вслед за тем новгородцы должны были примириться и с псковичами… Угостив Феофила и его спутников, великий князь отпустил их и тогда же послал в Новгород боярина Федора Давидовича для приведения граждан к присяге. Устроив таким образом дела, великий князь вернулся в Москву 1 сентября; семья, бояре и граждане, митрополит с духовенством перед Кремлем встречали великого князя при радостных кликах. Распуская рати, Иван Васильевич несколько задержал царевича Даньяра: честил и дарил его, так как у него новгородцы убили 40 татар «в загоне», и, наконец, отпустил его в Мещеру. Братья великого князя Юрий, Андрей и Борис разъехались по своим отчинам «велми ополонившеся, и людие их, серебром, и коими и порты». Точно так же и Михаил Андреевич Верейский с сыном Василием возвратился прямо в свою отчину, тоже «велми ополонившеся», кроме того, что с г. Демона он взял откуп в 100 новгородских рублей. Месяца через три с небольшим (в декабре) в Москву приехал Феофил и был посвящен в архиепископы. По окончании обряда он с амвона смиренно просил великого князя об освобождении томящихся в оковах знатных новгородцев, и просьба его была удовлетворена[403].
Новгород, как известно, на востоке владел громадными землями, это Вятка и Пермь (древняя Биармия). Самоуправления в этих землях он не нарушал, так как они важны были для него главным образом в торговом отношении. Но, теряя мало-помалу самостоятельность, Новгород терял и колонии. Мы видели, что Василий Васильевич, смирив в 1456 г. Новгород, в следующие два года направлял удары на новгородскую колонию Вятку, которую и покорил. Теперь сын его, еще более смирив Новгород, устремляется также на другую колонию Новгорода, Пермь, действуя как будто по плану и примеру отца. Пермская земля была важна по меновой торговле драгоценными мехами; кроме того, она богата была так называемым закамским серебром, из-за которого ссорился с новгородцами Иван Калита. Из договора 1471 г. видно, что Пермь была в числе новгородских владений, хотя в церковном отношении зависела от Москвы. Но Ивану Васильевичу нужно было подчинить ее Москве и в политическом отношении. При заключении договора в 1471 г. Пермь в числе других новгородских волостей складывает крестное целование к Новгороду и переходит к великому князю. Но пермичи, кажется, предпочитали почему-то Новгород Москве, и таким образом последней приходилось брать этот край с оружием в руках. В 1472 г. за пермичами оказалось «неисправление» — они обидели чем-то некоторых москвичей, и великий князь ухватился за этот случай: зимой этого года он послал на Пермь воеводу Федора Пестрого, который, придя к устью Черной реки на Фоминой неделе, отправился далее на плотах до селения Афаловского, а оттуда на конях — к г. Искору, отпустив другого воеводу, Гавриила Нелидова, «на Низ»: на Урос, Чердынь и Почку, на тамошнего князя Михаила. Не доходя до Искора, Пестрый встретился с пермичами на р. Колве, разбил их и взял в плен их воеводу Качаима; затем взяты были Искор и др. города с их воеводами. В устье Почки (впадающей в Колву) Пестрый срубил городок и засел в нем с пленными. Так же успешно шли дела и у Нелидова. Из срубленного городка Пестрый и Нелидов привели всю Пермскую землю под власть великого князя; отсюда же Пестрый отправил в Москву и знаки побед своих: князя Михаила, плененного Нелидовым, воевод, 16 сороков соболей, соболью шубу, почти 30 поставов сукна, три панцыря, шлем и две булатные сабли