В связи с делами новгородскими было нашествие на Русь в том же 1472 г. хана Ахмата.
Как мы видели, готовясь к борьбе с Иваном Васильевичем, новгородцы возлагали большие надежды на помощь Казимира. Но Казимир, на их беду, сам был занят делами на западе по поводу избрания его сына на чешский престол. Тем не менее польский король для отвлечения Ивана Васильевича от Новгорода хотел поднять на Москву татар: он послал в Орду бывшего у великого князя Московского в холопах Кирея из литовских татар, который перебежал к Казимиру и пользовался его особым доверием. Еще в конце 1470 г. он был отправлен к хану с дарами; там он сумел подарками привлечь на свою сторону ханских вельмож, пресмыкался пред ханом, оговаривал московского князя, побуждая его идти на Москву с Ордой — с одной стороны, в то время как польский король пойдет с другой. Но неспокойное положение дел в самой Орде не позволяло хану сделать решительный шаг: целый год он держал Кирея, кочуя верстах в пятидесяти от Сарая, который в это время был разграблен вятчанами. В то время как Иван Васильевич уже рассчитался с Новгородом, Ахмат отправил с Киреем своего посла к Казимиру с известием, что он немедленно начнет войну с московским князем[405]. Действительно, 30 июля 1472 г. Ахмат двинулся к русской границе, ведя с собой и московского посла Григория Волнина, присланного к нему великим князем для мирных переговоров. Иван Васильевич отправил пока к Оке боярина Федора Давидовича с коломенской ратью, Даниила Холмского, князя Оболенского-Стригу и братьев своих. Не доходя до русской границы, хан оставил своих жен, а также старых, больных и малолетних и, продолжая путь к литовской границе, подошел к г. Алексину[406]. Узнав об этом, великий князь и сам с царевичем Даньяром отправился в Коломну. В Алексине воеводой был Семен Беклемишев. Так как город не успели привести в оборонительное положение — там не было ни пушек, ни самострелов, ни пищалей, — великий князь приказал распустить осаду (гарнизон). В то время как Беклемишев хлопотал о посуле от алексинцев, которые давали ему пять рублей, а он требовал шестого для жены, татары неожиданно подступили к городу: воевода бежал с женой и слугами за Оку; татары бросились за ним, но не успели перехватить. В это время на берег Оки пришел Василий Михайлович Удалой, князь Верейский, с небольшим отрядом и так успешно повел дело, что татары не смогли перебраться через Оку. Вскоре подошли с большим количеством войск князь Юрий Васильевич — из Серпухова, брат его Борис — с Козлова брода со всем двором, а вслед за ними пришел с великим полком великого князя воевода Петр Федорович Челяднин. Не успев переправиться чрез Оку, Ахмат приказал идти на приступ города; но тут много погибло татар. Несмотря на то что у алексинцев не было никаких средств к обороне, они решили защищаться до смерти, а потому, когда татары зажгли город, они предпочли лучше погибнуть в пламени своих жилищ, нежели отдаться в руки врага. С болью в сердце смотрели с другого берега Оки князья и ратные люди на гибель города и граждан его, но помочь не могли, потому что в этом месте Ока очень глубока и переправа через нее была невозможна. Между тем множество русских полков и особенно князь Юрий Васильевич («понеже бо имени его трепетаху») навели на татар и самого Ахмата некоторый страх, тем более что последние от своих соплеменников, служивших великому князю, узнали, что на берег собрались еще не все войска: великий князь с большими силами стоит под Ростиславлем, царевич Даньяр с татарами стоит в Коломне, князь Андрей Васильевич большой с царевичем Муртозой, сыном царя Казанского, стоит в Серпухове. Кроме того, Ахмат опасался, как бы татарские царевичи, служащие великому князю, не напали на Орду и не забрали бы в полон его цариц. Эти обстоятельства заставили хана бежать от Алексина. Есть еще известие, что в войске Ахмата открылась моровая язва, и это обстоятельство заставило его удалиться в свои улусы. Ушел и великий князь. Он прибыл в Москву 23 августа и вскоре отправился в Ростов, куда ради безопасности уехала его мать перед приходом к Алексину Ахмата и там заболела. В сентябре Иван Васильевич, как и его младшие братья, возвратился из Ростова в Москву к похоронам брата Юрия Васильевича.
Конечно, вследствие того, что Казимир поднимал на Русь Ахмата, хотя сам и не выступал против великого князя, в 1473 г. послана была рать к Любутску, которая повоевала только окрестные волости, но городу ничего не сделала. Жители Любутской волости отплатили за этот набег москвичей тем, что напали на князя Семена Одоевского, который и был убит в бою. Что касается Ахмата, то, кажется, достоверно можно утверждать, что через год с лишним после его прихода к Алексину между ним и Иваном Васильевичем был заключен мир: летописи передают, что летом 1474 г. из Орды пришел в Москву Никифор Басенков с послом от Ахмата Каракучуком; с ним была свита из 600 человек, которых, по замечанию летописи, кормили, как это обыкновенно бывало с посольствами; кроме того, с послом пришло 3200 купцов с конями и разными товарами; коней было 40 000 голов[407].
Мы только что упомянули о смерти Юрия — он скончался 12 сентября 1472 г. Юрий Васильевич женат не был, а потому в духовном завещании, отказав некоторое движимое имущество матери, братьям и сестре, княгине Рязанской Анне, не сделал никакого распоряжения относительно городов своего удела: Дмитрова, Можайска и Серпухова. Великий князь взял эти города себе и тем, естественно, возбудил в братьях зависть. Чтобы несколько успокоить их, он дал Борису Вышгород, Андрею меньшому — Тарусу, а Андрея Васильевича Углицкого, кажется, более всех недовольного старшим братом, успокоила мать, дав ему свой городок Романов. Чтобы старшие после него братья, Андрей и Борис, не претендовали в будущем на удел или на долю в уделе Юрия, великий князь в этом смысле заключил с ними договоры в 1473 г.[408]
В отношениях великого князя с Ордой так же, как и с Западной Европой, небезосновательно приписывают важное значение его женитьбе на греческой царевне Софии, дочери морейского деспота Фомы Палеолога, племяннице последнего греческого императора Константина Палеолога. Так как этот брак состоялся в год нашествия Ахмата, следуя хронологическому порядку изложения событий, мы и перейдем к описанию этого акта, важного не только в жизни Ивана III, но и Руси вообще.
В 1467 г. 22 апреля скончалась первая супруга Ивана Васильевича «христолюбиваа, добраа и смиренная» Марья Борисовна, дочь Бориса Александровича, великого князя Тверского. То обстоятельство, что покойница распухла до того, что покров опущенными книзу краями едва не достигал до самого тела, подало повод к толкам, что великая княгиня умерла от «смертного зелия»[409]. Узнали, что Наталья, жена дьяка Алексея Полуектова, «печалованием» которого ярославские князья отдали свои вотчины[410] великому князю (в 1463 г.), посылала с женой подьячего пояс великой княгини к какой-то бабе (конечно, знахарке). Великий князь до того «восполеся» за это на Полуектова, что шесть лет не пускал его к себе на глаза. Года через два по смерти великой княгини началось сватовство великого князя. Почин в этом деле принадлежал папе, который надеялся посредством этого брака распространить свою духовную власть и на Московское государство. В 1469 г. 11 февраля в Москву приехал из Рима грек Юрий от кардинала Виссариона с письмом, в котором предлагались великому князю услуги — устроить его брак с царевной Софией. В письме говорилось, что искателями руки этой царевны были будто бы французский король и герцог миланский, но София отказала им из преданности православию. Великий князь взял «словеса сиа в мысль», посоветовался с митрополитом, матерью и боярами и 8 марта отправил к папе Павлу и кардиналу Виссариону Фрязина Ивана, бывшего в Москве монетчиком, который должен был посмотреть царевну. Посол передал папе и кардиналу то, что ему было наказано. Царевна согласилась на брак, и Иван Фрязин отпущен был папой, который наказал послу, чтобы великий князь прислал за царевной своих бояр, для которых выданы были опасные грамоты на проезд в Рим и обратно. 17 января 1472 г. великий князь отправил того же Ивана Фрязина в Рим, где должно было совершиться обручение, причем посол должен был представлять жениха, т. е. великого князя. Фрязин возвратился в Москву с портретом царевны («царевну на иконе написану принесе»), В то же время в Москву прибыл другой Фрязин, Антон, с письмом от папы Павла II, который уведомлял великого князя, что послы его за царевной Софией могут беспрепятственно ходить по землям католическим, т. е. зависящим в церковном отношении от папы. Великий князь отправил к папе посла, который прибыл туда в мае месяце, а 24 июня София уже выехала из Рима в сопровождении кардинала Антония и большой свиты из греков. Через Любек София прибыла 21 сентября 1473 г. на корабле в Ревель (Колывань), откуда выехала 1 октября и 11-го того же месяца через Дерпт прибыла в Псков. Пробыв здесь несколько дней, София отправилась в Новгород, откуда выехала в Москву в конце октября. Везде будущую великую княгиню встречали торжественно, угощали, дарили, как, например, в Пскове, где ей подарили 50 рублей. В начале ноября София подъезжала к Москве, где великокняжеский двор находился в некотором смущении: дело в том, что перед сопровождавшим царевну кардиналом несли крыж (католический крест) на высоком древке, и это обстоятельство могло смущать православный народ. Великий князь советовался по этому поводу с матерью, боярами и братьями: одни говорили за, другие против этой церемонии. Иван Васильевич послал спросить об этом митрополита, и тот заявил, что даже близко к городу нельзя подпускать легата в преднесении крыжа, что если легат, предшествуемый крыжем, войдет в одни ворота, то он, митрополит, выйдет из города в другие. Великий князь послал к легату боярина Федора Давидовича с требованием, чтобы тот спрятал крест; легат сначала не хотел было исполнить этого требования, но скоро уступил: крест положен был в сани. Более противился в данном случае Иван Фрязин, которому в Риме оказаны были большие почести, почему и он хотел, чтобы на Руси точно так же почести оказаны были папе и его послу. Но требование великого князя было исполнено. 12 ноября Софья въехала в Москву, и в тот же день был совершен обряд венчания. Затем легат приступил к исполнению конечной цели своего посольства — привлечению Московского государства к унии. На рассуждения по поводу объединения церквей митрополит выставил какого-то книжника Никиту Поповича; впрочем, с легатом говорил и митрополит, но особенно помянутый Никита. По известиям летописей, легат был в большом затруднении во время спора и в конце концов сказал: «Со мною нет книг», — другими словами, он отказался от прений