Великие князья Владимирские и Владимиро-Московские. Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период с 1238 по 1505 г. — страница 46 из 88

ыражал ропот на то, что великий князь предает его татарам, что он разгневал царя неплатежом дани, а теперь выдает ему народ свой. Вассиан прямо назвал Ивана «бегуном». «Дай семо вой в руку мою, — говорил владыка, — коли аз, старый, утулю лице против татар!»

Поэтому, замечает летописец, великий князь жил не в городе (Москве), а в Красном сельце, «бояся гражан мысли злые — поимания». Иван Васильевич послал к сыну приказ, чтобы он немедленно явился в Москву, но тот не хотел отъехать от войска.

Когда великий князь приказал Даниилу Холмскому силой взять молодого князя и доставить в Москву, тот не решился применить насилие: он хотел подействовать убеждением. «Лучше здесь мне умереть, чем ехать к отцу», — отвечал княжич на его увещания. Он действительно не лишним был при войске: так, вскоре ему удалось отбить татар от переправы через Угру. При том настроении массы и приближенных к великому князю, в каком мы видели их сейчас, Ивану Васильевичу неудобно было бездействовать и скрываться в Красном сельце, а потому, готовясь отправиться к войску после двухнедельнаго пребывания в Красном, он сделал распоряжение относительно защиты некоторых городов: приказал Полиевкту Бутурлину и Ивану Кике перевести в осаду: дмитровцев — в Переяславль, а московские отряды («московских строев») — в Дмитров. Тогда же охранители Москвы успели убедить Ивана Васильевича примириться с братьями, чему, видимо, он и сам был рад. 3 октября, приняв благословение от митрополита, великий князь поехал к войску, но с небольшим отрядом остановился далеко от главного места действия, в Кременце (на р. Луже, в 30 верстах от Медыни), а остальное войско отпустил на Угру. Между тем как сын и младший брат великого князя, а также воеводы успешно отбивали татар от берега реки, сам Иван Васильевич не мог действовать энергично, так как находился под влиянием приближенных к нему бояр, «слушающи злых человек сребролюбець, богатых и брюхатых, и предателей хрестьяньскых, а норовников бесерменьскых». Под влиянием этих предателей он попытался вступить в переговоры с ханом: отправил к нему боярина Товаркова с дарами и челобитьем, «прося жалованья, чтобы отступил прочь, а улусу бы своего не велел воевати». Хан даров не принял, сказав, что он пришел наказать своего улусника за то, что тот не ездит в Орду и уже девять лет не платит дани; к этому царь прибавил, что если Иван сам приедет к нему, то ему оказана будет милость. Но Иван Васильевич, опасаясь коварства, не поехал к Ахмату. Тогда последний требовал к себе сына или брата, наконец, Никифора Басенка, бывшего раз в Орде и понравившегося татарам за то, что много давал даров. Ни того ни другого великий князь не исполнил. Между тем в Москву дошли слухи о советах «злых бояр» и переговорах великого князя с Ахматом. Тогда митрополит и троицкий игумен Паисий посылают великому князю грамоты, в которых убеждают его постоять за христианство; но особенно красноречивое послание отправил к нему владыка Вассиан. Эти послания возымели действие: великий князь решил постоять за христианство. Ахмату, которого московские полки успешно отбивали от берега, оставалось только делать угрозы. «Дасть Бог зиму на вас, — говорил он, — и реки все станут, ино много дорог будет на Русь».

Тем временем в Кременец пришли из Великих Лук братья великого князя, который принял их с любовью и, по некоторым известиям, «во всю волю их дался», т. е., надо полагать, согласился на все предложенные ими условия примирения. Силы великого князя, таким образом, увеличивались (есть известие, что на Угре были и тверские полки), но он действовал по-прежнему нерешительно и как будто боялся угроз хана. 29 октября, когда Угра уже встала, он приказал сыну, брату Андрею-меньшому и воеводам отступить к Кременцу, откуда намеревался отступить еще дальше, к Боровску, и там дать битву татарам. Это распоряжение привело в ужас ратных людей, и они, полагая, что татары перебрались через Угру, в беспорядке бежали к Кременцу. Кажется, в это время великий князь распорядился, чтобы жена с казной отправилась на Белоозеро, а потом, если Москва будет взята, далее — «к морю-океану». Между тем Ахмат, видя, что берег опустел, предположил, что неприятель готовит ему засаду, уступая берег и тем вызывая на битву, и сам бежал от Угры 11 ноября. По пути отступления (чрез Серенек, Мценск и пр.) он пустошил волости своего союзника Казимира. Один из сыновей Ахмата, Амуртоза, при отступлении забрался было в московские волости. Великий князь послал на него всех троих своих братьев. Амуртоза, поймав одного русского, пытками хотел узнать от него что-то о великом князе. Когда тот сказал, что великий князь очень близко, Амуртоза немедленно бежал. Некоторые летописи правдоподобнее передают причину отступления Ахмата из-за наступившей сильной стужи, тогда как «бяху татарове наги и босы, ободралися». Кроме того, от хана не укрылось, вероятно, и то, что силы великого князя после примирения с братьями увеличились, между тем как Казимир не являлся к нему… Ахмат, распустив уланов, сам с награбленной в Литве добычей ушел кочевать к устьям Дона. Хан Шибанской или Тюменской Орды (откуда произошли потом князья Тюменские), прельщенный этой добычей, погнался за Ахматом, напал на него сонного и собственноручно убил (это было уже в 1481 г. в начале января), о чем известил великого князя Московского. Иван Васильевич, убедившись, что Ахмат удалился в свои улусы, вернулся в Москву, «и возрадовашася и возвеселишася вси люди…».

Но почему же к Ахмату не явился на помощь Казимир? Еще лет за восемь до нашествия Ахмата великий князь завел контакты с крымским ханом Менгли-Гиреем, чтобы пользоваться Крымской Ордой в борьбе с Золотой Ордой и Казимиром; и тот и другой часто обменивались посольствами: между ними завязалось нечто вроде дружбы. Перед нашествием Ахмата между ними заключен был договор, по которому великий князь обязывался действовать с ним заодно против Ахмата, раз выгонявшего Менгли-Гирея из Крыма, а крымский хан должен был действовать заодно с великим князем против Казимира. По этому договору Менгли-Гирей при нашествии Ахмата напал на Подолию и тем отвлек Казимира от своего союзника. Не можем не привести еще одного известия, довольно правдоподобно указывающего на причину удаления Ахмата от Угры. В руках Ивана Васильевича были два соперника Менгли-Гирея, два брата его, Нордоулат и Айдар, бывшие прежде в Литве, о которых великий князь говорил своему другу, что держит их у себя, чтобы не дать им способов вредить ему; на самом же деле Иван Васильевич мог пользоваться ими как орудием против Менгли-Гирея, если бы это понадобилось. Одного из братьев, Нордоулата, и звенигородского воеводу, князя Василия Ноздреватого, великий князь послал с небольшим отрядом по Волге на Орду, где, как он узнал, оставались только ханские жены, дети и старики. Царевич и князь Ноздреватый счастливо добрались до Орды, взяли Батыев Юрт, награбили много добычи и с большим полоном пошли назад; они могли бы вконец разорить Орду, но Обуяз, улан Нордоулата, стал убеждать последнего, что Орда — их общая мать, что губить ее вконец не следует, что она уже довольно наказана ими[429]. Так пало более чем двухвековое иго монгольское, пало, можно сказать, роковым образом.

Выше мы сказали, что новгородская вольность окончательно пала. Но могли ли новгородцы сразу порвать всякую связь с прошлым, с прежними своими убеждениями и легко помириться с новым порядком вещей, с новым положением? Только с приходом новых поколений могло наступить спокойное отношение к такому положению, в которое они были поставлены силой обстоятельств. Символ их вольности, вечевой колокол, звонил уже в Москве с прочими московскими колоколами и, конечно, собирал народ, но не на вече. Однако память о вольности жила в сердцах новгородцев и без этого звона. Новгородцы опять начинают преговоры с Казимиром, мечтая о возврате утраченной вольности. Казимир со своей стороны сильно желал если не уничтожить, то обессилить Москву, и вот он изыскивает средства, прибегая за помощью к хану и папе. Как видно, новгородцы надеялись на успех, потому что восстановили прежние формы правления. Иван Васильевич тайно узнал от своих приверженцев о контактах новгородцев не только с Казимиром, но и с немцами. В 1480 г. 26 октября, еще до нашествия Ахмата, великий князь, не давая возникнуть коалиции против себя, отправился в Новгород «миром», взяв с собой только тысячу человек, а между тем сыну он приказал собирать войска и поспешно идти за ним. Хотя для собирания войск мог быть выставлен и резонный предлог, так как немцы одолевали тогда Псков, тем не менее по пути к Новгороду всюду расставлены были заставы, чтобы до Новгорода не дошла весть о формировании большой рати. Но новгородцы прослышали об этом, укрепили город и решились не пускать к себе великого князя, который узнал об этом, будучи уже в Бронницах. Здесь Иван Васильевич дождался своих полков и в самом начале декабря подступил с ними к Новгороду, где было много его приверженцев, которые и начали перебегать к нему. Вскоре новгородский владыка прислал к великому князю за опасной грамотой, но тот сказал, что он сам опас для невинных, и требовал, чтобы ему отворили ворота, но их открыли только после продолжительной пальбы из орудий по городу; навстречу великому князю вышли владыка, посадник, тысяцкий, старосты пяти концов, бояре и множество народа; все пали ниц и просили прощения. «Даю мир всем невинным, не бойтесь ничего!» — сказал великий князь и, по обычаю, пошел в храм Святой Софии. В этот день было схвачено и пытано 50 человек главных виновников. Тогда же великий князь узнал и об участии владыки в новгородской смуте, и о контактах братьев своих с новгородцами. 19 января владыка был взят, 24-го того же месяца отправлен в Москву и помещен в Чудовом монастыре, где чрез шесть лет умер; казна его отписана была на великого князя. Затем 100 главных заговорщиков преданы были смертной казни и 100 семей детей боярских и купцов отправлены на Московскую землю и расселены по разным городам