Иван Васильевич сказал, что у них идет спор о вотчине, о большом княжении по роду, по старшинству, что на большом княжении должен быть слуга его, великого князя Московского, Иван Семенович, а потому король велел бы урядиться Федору с братом, кому из них годится быть на большом княжении; в противном случае великий квязь, чтобы уладить это дело, пошлет своего боярина, а король пусть пошлет своего пана. Чем это кончилось — неизвестно[463]. Относительно Бельского по летописям известно следующее: в 1482 г. в Литве был мятеж: отчичи Ольшанский, Олелькович и Федор Бельский захотели «отсести от великого князя Литовской земли по реку Березыню»; намерение их открылось, и король казнил Ольшанского и Олельковича, а Бельский бежал в Москву, не успев захватить жену, с которой венчался накануне бегства. Она была схвачена, и несмотря на то, что Иван Васильевич требовал ее, ее не отпустили. Бельский получил от великого князя г. Демон и Мореву[464]. Впоследствии его постигло несчастие. Есть известие, что король Казимир подослал в Москву как бы на службу к великому князю князя Лукомского, которого приводил к крестному целованию на том, чтобы великого князя Московского «убита, или окормити зелием, да и зелие свое с ним послал, и то зелие у него [Лукомского] выняли». Князь Лукомский и замешанный в его дело латинский толмач, поляк Матиас, в 1493 г. были казнены вместе с братьями Селевиными, которые подверглись казни за переписку с Александром Казимировичем. При расследовании этого дела князь Лукомский оговорил князя Федора Ивановича Бельского в намерении бежать в Литву. Справедлив или несправедлив был этот оговор, но Бельского сослали в Галич[465].
Переходы князей из Литвы на службу московского князя продолжались. В 1492 г. перешел князь Семен Федорович Воротынский, о котором мы уже упоминали, «с своими отчинами». По пути в Москву он «засел на его [великого князя] имя» Серпейск и Мещовск. Между тем 25 июня того же 1492 г. скончался Казимир, и польский престол занял его старший сын Альберт, а литовский — младший, Александр Казимирович. 30 августа великий князь отправил к Менгли-Гирею Константина Заболоцкого с советом хану — воспользоваться благоприятным временем и отмстить сыновьям Казимира за козни отца, тем более что волжская Орда кочевала далеко на востоке и не было, следовательно, оснований опасаться ее нападения на Крым. Другого посла, Ивана Плещеева, великий князь отправил к молдавскому воеводе Стефану, вероятно, с такими же предложениями. И с московской стороны начались неприятельские действия: князь Федор Телепня-Оболенский разорил Мценск и Любутск; другие воеводы взяли и сожгли Мосальск, пленив многих жителей, наместников и князей; наконец, завоеваны были Хлепен и Рогачев. Александру Казимировичу, как видно, не под силу была борьба с московским князем: он желал мира. В 1493 г. в Москву прибыло посольство из Литвы во главе с паном Станиславом Глебовичем, который извещал великого князя о смерти Казимира и о занятии литовского престола сыном его Александром, в то же время он требовал удовлетворения за разорение Мценска и других городов. Послу отвечали, что разорение Мценска было только возмездием за грабежи литовцев. На пиру у князя Ивана Юрьевича Патрикеева, уже довольно подпив, Станислав Глебович завел речь о сватовстве, о браке Александра Казимировича и дочери великого князя. Но так как он был нетрезв, то не получил никакого ответа. На следующий день он заявил, что литовские сенаторы желают этого брака, но что ему тайно приказано разведать, как смотрит на это дело великий князь. Послу дали понять, что, прежде чем говорить о сватовстве, надо достичь искреннего вечного мира между обоими государствами. Посол уехал, а враждебные действия со стороны Москвы продолжались.
Выше мы говорили, что Семен Федорович Воротынский, едучи к великому князю на службу, занял города Серпейск и Мещовск. Услышав об этом, литовские воеводы отняли эти города обратно. Великий князь послал сильные московские и рязанские рати, которые взяли Серпейск и Опаков; Мещовск сдался. Жители этих городов приведены были к крестному целованию, а сидевшие там знатные литовцы и смоляне взяты в плен, приведены в Москву и разосланы по разным городам в заточение. Другие воеводы посланы были под Вязьму, взяли этот город, а Вяземских князей и панов привезли в Москву. Иван Васильевич князей пожаловал «их же вотчиною Вязмою» и приказал им служить ему. В то же время к великому князю на службу перешел князь Михаил Романович Мезецкий, да «изымав приведе с собою дву братов», князя Семена и князя Петра. Двух последних великий князь послал в заточение в Ярославль, а Михаила пожаловал его же отчиною и приказал служить ему, великому князю[466].
Но оставим на время Литву и кратко укажем на другие стороны деятельности Ивана Васильевича, на другие факты из его княжения, имевшие место до и во время последних столкновений с Литвой.
Нет никакого сомнения, что княжение Ивана Васильевича было в высокой степени блестяще, и потому только при нем Западная Европа обращает более серьезное внимание на дикую Московию. Иван Васильевич обменивается посольствами с разными государствами, не только европейскими, но и восточными, азиатскими. В летописях и официальных документах за последние годы жизни Ивана Васильевича мы постоянно встречаемся с известиями о прибытии и отбытии каких-нибудь иностранных послов и о частых московских посольствах в чужие края. Для краткости скажем вообще, что эти посольства касались или просто одной вежливости, оказываемой сильному и славному своими делами соседу, любви и дружбы, как тогда говорили, или практических целей, как договоры против каких-нибудь врагов, которые имелись у договаривающихся лиц, или, наконец, эти посольства касались еще и чисто семейных дел, как брачные союзы. Но московский князь еще обращал особое внимание на почти полное отсутствие на Московской земле разного рода ремесленников, мастеров и художников, и с целью приобретения таких людей часто отправлял послов в Западную Европу.
В 1486 г. в Москву приезжал с письмами от императора Фридриха рыцарь Поппель, но без особого поручения, только из любопытства. Он принят был подозрительно: его считали шпионом Казимира. Однако из Москвы он выбрался благополучно. Чрез два года он вновь явился в Москву уже в качестве посла от императора Фридриха и сына его, римского короля Максимилиана, с грамотой (помеченной 26 декабря 1488 г.) и принят был ласково. При первом свидании с московскими боярами он говорил, в частности, о том, что после первого путешествия в Москву он разубедил императора и германских князей в заблуждении, будто великий князь Московский — данник Казимира, и убедил, напротив, в том, что великий князь во всех отношениях сильнее Казимира; передавал, что император желает быть союзником великого князя и предлагает брак своего племянника Альбрехта, маркграфа Баденского, с одной из дочерей великого князя, Еленой или Феодосией. Великий князь передал через дьяка Курицына, что по этому делу послан будет посол к императору. Далее Поппель говорил, чтобы великий князь запретил псковитянам вступать в земли ливонских немцев, находящихся под покровительством императора. На это отвечали ему, что, владея собственными землями, псковичи в чужие земли не вступают. Перед отъездом Поппель еще раз был у великого князя, который лично слушал его в набережных сенях. Посол, передавая слух, будто великий князь требовал себе от папы королевского достоинства, говорил, что только император может это сделать, и предлагал по этому делу свои услуги, прося только сохранять все это в тайне, иначе ему будет плохо от польского короля, если он узнает о том. Поппелю отвечали на это, что великий князь наследовал власть свою от предков и поставление имеет от Бога, а от иной власти не хотел и не хочет… Иван Васильевич в свою очередь отправил в немецкую землю послом грека Юрия Траханиота, которому поручил уверить императора в искренней дружбе великого князя и условиться о взаимных дружественных посольствах. Что касается сватовства, то Юрий должен был говорить, что предлагаемый брак неприличен для русского государя, брата древних греческих царей, что великий князь может выдать дочь разве за наследника императора, сына его Максимилиана. Кроме того, Юрию поручено было принимать на русскую службу разных художников и мастеров. С этой целью еще в 1488 г. великий князь посылал греков Ралевых в Рим, Венецию и Милан. В 1490 г. Ралевы возвратились, они привезли с собой из Венеции лекаря, мистра Леона, родом жидовина, а также мастеров стенных, палатных, пушечных и серебряных. Леона, впрочем, вскоре по приезде его в Москву постигла горькая участь: поручившись великому князю головой в том, что он вылечит занемогшего ломотой в ногах наследника московского престола Ивана Младого, Леон не оправдал своего ручательства и чрез шесть недель после кончины своего пациента всенародно казнен. Еще прежде Леона в 1485 г. подобной же участи подвергся другой лекарь, немец Антон, уморивший своими лекарствами великокняжеского любимца-сына Даньяра. Антон выдан был родственникам умершего, которые зарезали его под Москворецким мостом, что навело страх и на других иностранцев, например, на Аристотеля, который хотел уехать из России, но Иван Васильевич разгневался на это и приказал заключить его в доме, хотя вскоре простил…
Но вернемся к посольству Траханиота. Он принят был императором ласково и любезно и возвратился в Москву 16 июля 1490 г. вместе с послом от императора Юрием Делатором. Незадолго перед тем скончался венгерский король Матвей Корвин, враг Казимира, бывший в дружбе с Иваном Васильевичем с 1482 г.; на его место венгерские паны хотели избрать Владислава Чешского, Казимирова сына, между тем как Максимилиан, сын Фридриха, считал себя законным наследником Матвея. Переговоры о браке дочери великого князя с Максимилианом не привели ни к чему, в частности, по недостатку полномочий, данных Делатору, зато заключен был договор (6 августа 1490 г.) между императором и великим князем, по которому договаривающиеся обязываются помогать друг другу в случае неприязненных столкновений кого-либо из них с королем польским. С Делатором отправлены были на немецкую землю тот же Траханиот и дьяк Кулешин для представления и утверждения крестным целованием упомянутого выше договора со стороны Максимилиана. Наши послы возвратились в Москву опять с Делатором, при котором великий князь также должен был утвердить договор крестным целованием. На этот раз посол просил от имени императора, в частности, не обижать Ливонии и Швеции и взять первую под свое покровительство, на что выражена была готовность великого князя, но о Швеции в ответе великого князя не сказано было ни слова. Что касается брака, то тут вышло недоразумение. До императора дошел слух, что в предшествовавшее посольство посол его вместе с послом московским на пути из Москвы в немецкую землю потонули, а потому он не мог знать, согласен или не согласен великий князь на брак. Между тем германские князья побуждали императора женить сына на бретанской княжне, и император уступил их настойчивым требованиям. Но когда он узнал, что послы живы, что брак мог бы состояться, то огорчился и до последнего времени жалеет о столь знаменитой невесте. Великий кн