[476]. Лет семь спустя русские проникли даже за самый Каменный Пояс и завоевали Югорскую землю, богатую серебром. Еще в 1465 г., по некоторым известиям[477], устюжанин Василий Скряба с толпой удальцов ходил за Каменный Пояс воевать Югру и привел в Москву двух тамошних князьков. Великий князь, взяв с последних присягу в подданстве, отпустил их, обложив Югру данью. Но за отдаленностью это завоевание было непрочно. В 1483 г. Иван Васильевич опять посылал воевод, которые победоносно прошли Печерский край и Каменный Пояс и углубились в Югорскую землю. Югорские князья опять присягнули великому князю на подданство, но результат был почти такой же, как и после первого завоевания. Окончательно же Югра покорена была в 1499 г. Князь Семен Курбский, Петр Ушатов и Заболоцкий-Бражник с пятью тысячами устюжан, двинян и вятичей приплыли к Печере и заложили на берегу реки крепость; 21 ноября они пошли на лыжах к Каменному Поясу и, с неимоверными усилиями побеждая природу, перебрались через хребет, спустились на равнину, куда явились князья Югорские и Обдорские с предложением мира и вечного подданства московскому государю. Одну часть князей воеводы заставили дать «роту» (присягу) по их вере, а другую, как и большой полон, отправили в Москву, куда и сами прибыли перед Пасхой[478].
Теперь опять вернемся к делам литовским.
Мы видели уже, что попытка устроить брак Александра Казимировича с дочерью Ивана Васильевича пока была оставлена и враждебные действия Москвы против Литвы продолжались; видели также, что литовский князь через своего шпиона хотел, как выражались тогда, извести великого князя Московского. Конечно, это не могло настроить Ивана Васильевича на мирный лад по отношению к Литве, и он не переставал побуждать своего друга Менгли-Гирея воевать последнюю. В 1493 г. у крымского хана был посол Александра Казимировича князь Глинский с требованием, чтобы Менгли-Гирей уничтожил построенный им на Литовской земле г. Очаков, стоивший хану 150 000 алтын. Хан в угоду Ивану Васильевичу задержал Глинского, а сам вторгся в литовские владения, выжег окрестности Чернигова, но из-за разлития Днепра возвратился в Перекоп. Тем временем Очаков разорен был литовцами. Менгли-Гирей жаловался на это великому князю и говорил, что из дружбы к нему он не взял от Александра 13 500 червонцев за литовских пленных, которые литовский князь предлагал ему через султана, и что он опять готов воевать против Александра.
Действительно, Менгли-Гирей продолжал тревожить Литву набегами. Александру, владевшему только Литвой, трудно было бороться одновременно с князем Московским, ханом Крымским и господарем Молдавским, который при посредстве Ивана Васильевича заключил союз с Менгли-Гиреем. В силу необходимости Александр желал прочного мира. В Москву приходили литовские послы, вслед за которыми великий князь отправил в Литву дворянина Загряского, который должен был объявить Александру, что вотчины князей Воротынских, Белевских, Мезецких и Вяземских входят в состав Московского государства, а потому литовский князь не должен вторгаться туда; при этом Иван Васильевич в верительной грамоте, данной Загряскому, называл себя, по обычаю, государем всей Руси. Загряскому отвечали, что по этому делу в Москву отправлены будут послы, которые действительно 29 июня того же 1493 г. явились и именем своего князя требовали, чтобы Литве возвращены были все литовские земли, захваченные русскими в последнее время; выразили также негодование на то, что великий князь присвоивает себе новый и высокий титул: называет себя государем всей Руси; в заключение послы передали воеводе Ивану Юрьевичу желание Александра начать переговоры о вечном мире. Бояре отвечали послам, что вышеупомянутые князья всегда были слугами князя Московского, что Литва завладела ими только благодаря невзгодам, постигшим некогда Русь, но что теперь уже другие времена, что великий князь в грамотах ничего не пишет высокого. 8 июля послы уехали, а 16 сентября один из них вернулся в Москву за опасной грамотой для великих литовских послов. Последние прибыли в Москву в январе 1494 г. для заключения мира; после некоторых споров и уверток и с той и с другой стороны пришли к следующему соглашению: Вязьма, Тешилов, Рославль, Венев, Мстиславль, Таруса, Оболенск, Козельск, Серенек, Новосиль, Одоев, Воротынск, Перемышль, Белев, Мещера оставались за Москвой; Смоленск, Любутск, Мценск, Брянск, Серпейск, Лучин, Мосальск, Дмитров, Лужин и другие места по р. Угре — за Литвой; кроме того, литовский князь обещал признавать титул великого князя Московского, как государя всей Руси, если он не будет требовать Киева.
С этими же послами решено было и дело о браке: 6 февраля совершено было обручение, причем место жениха занимал один из послов, Станислав Гастольд; на следующий день литовские послы присягнули в верном соблюдении мирного договора; на том же целовал крест и великий князь. По этому договору оба государя, как и дети их, обязуются жить в вечной любви и помогать друг другу в любом случае, владеть своими землями по старым рубежам; литовский князь не должен принимать к себе тех князей, которые отошли от Литвы к Москве, а также великих князей Рязанских, остающихся на стороне великого князя Московского, который сам будет решать их спорные дела с Литвой; великий князь Московский должен освободить двух князей Мезецких, сосланных им в Ярославль; в случае обид между московскими и литовскими подданными высылаются и с той и с другой стороны судьи на границу; литовский князь никуда не должен отпускать из Литвы Михаила Тверского, сыновей князя Можайского, Шемяки, князя Боровского, Верейского, а если они уйдут, не принимать их к себе обратно и пр. Кроме того, литовские послы дали слово, что Александр обяжется не принуждать будущую супругу к перемене веры. Послов три раза приглашли к великокняжескому столу. 11 февраля, прилично одаренные, они выехали из Москвы, а 18 апреля в Вильну приехали московские: Василий и Семен Ряполовские, Михаил Яропкин и дьяк Федор Курицын. Александр присягнул и обменялся мирными договорами, причем дал грамоту относительно вероисповедания будущей супруги, но в грамоте упомянул, в частности, что если Елена сама захочет принять римскую веру, то это будет ее воля. Иван Васильевич сильно разгневался на это, и дело о браке едва не остановилось. 6 января 1495 г. в Москву прибыло великое литовское посольство, во главе которого стоял виленский воевода князь Александр Юрьевич. На посольскую речь Иван Васильевич, в приличном случаю ответе, заметил, в частности, что Александр должен помнить условие, чтобы Елена ни в каком случае не меняла веры. 13 января великий князь слушал литургию в Успенском соборе со всем своим семейством и боярами; по окончании службы он позвал литовских послов к церковным дверям и вручил им невесту. В Дорогомилове Елена прожила два дня вместе с матерью; брат ее Василий угощал здесь панов роскошным обедом; великий князь также два раза приезжал к дочери и в последний приезд вручил ей памятную записку, в которой напоминал, что она не должна ходить в латинскую божницу; раз или два, впрочем, позволил из любопытства посетить божницу или латинский монастырь, но не более. Во главе свиты будущей княгини Литовской стоял князь Семен Ряполовский, которому тайно наказано было требовать, чтобы Елена венчалась в православной церкви и в русской одежде; наказано было также, чтобы Елена при венчании на вопрос епископа о любви к Александру отвечала: «люб ми, и не оставити ми его до живота никоея ради болезни, кроме Закона; держать мне греческий, а ему не нудить меня к римскому». По пути в Вильну невесту встречали в городах с подобающею честью; сам Александр со всеми радными панами встретил ее за три версты от Вильны. Пред венчанием соблюдены были все русские обычаи: расплетение косы, осыпание хмелем и пр. Венчание совершали в церкви Святого Станислава латинский епископ и православный священник Фома; после венчания Александр торжественно принял московских бояр. Начались веселые пиры, но вместе с тем открылись и взаимные неудовольствия.
Еще во время сватовства Александр присылал в Москву послов с жалобами на обиды, причиненные русскими литовцам; по этому делу в Москве обещана была управа. Но великий князь особенно недоволен был тем, что Александр называл его в грамотах только великим князем, а не государем всей Руси. Весной приехал в Москву маршалок Станислав с брачными дарами, причем жаловался на молдавского господаря Стефана, разорившего г. Бряславль; жаловался и на послов московских, князя Ряполовского и Михаила Русалку, которые будто бы на обратном пути из Вильны в Москву грабили литовцев; требовал, наконец, чтобы отозваны были русские, служащие при Елене, которая для услуг имеет достаточно и своих подданных. Великий князь обещал примирить Стефана с зятем, но выразил негодование на то, что ни православному, ни митрополичьему наместнику в Вильне, архимандриту Макарию, не позволено было венчать Елену; Иван Васильевич выражал неудовольствие и на то, что Александр не соглашался построить для Елены домовую православную церковь и удаляет от нее всех русских. Великий князь после ухода Станислава послал в Вильну гонца с двумя письмами, из которых одно было обыкновенное, а другое — с тайным наказом, чтобы Елена не держала около себя людей латинской веры и не отпускала от себя русских бояр, во главе которых стоял князь Василий Ромодановский, приехавший в Вильну вместе с женой. Переписку с отцом Елена должна была хранить в тайне. Впрочем, Елена, обязанная известными отношениями с отцом, не нарушала и прав супруга и иногда отстаивала пред отцом интересы своего нового отечества. Так, когда до Вильны дошел слух, что Менгли-Гирей идет на Литву, она вместе с мужем писала отцу, прося его защиты; о том же писала и матери.
По отношению к Менгли-Гирею Иван Васильевич находился теперь в несколько щекотливом положении: брак Елены состоялся без ведома крымского хана, и с кем? — с литовским князем, против которого и хан, и московский князь договаривались воевать заодно. Извещая Менгли-Гирея об этом браке, Ив