В то же время среди этих, так сказать, внешних беспокойств проявилось, и весьма сильно, беспокойство домашнее, семейное. По смерти старшего сына Ивана Васильевича, Ивана Младого, который считался и прописывался в официальных документах, как и отец, великим князем, неизбежно вставал вопрос, кто будет преемником великого князя: внук Димитрий, сын Ивана Младого, или следующий за Иваном сын, Василий Иванович? Не замедлили образоваться сторонники одного и другого: большая часть бояр и сам великий князь стояли скорее на стороне Димитрия — бояре потому, в частности, что Елену окружали чисто русские люди, между тем как София окружена была выходцами-греками. Дело не стало и за подпольными интригами.
В августе 1497 г. в Москву приезжала великая княгиня Рязанская Анна, сестра Ивана Васильевича, который в сопровождении всего семейства встретил ее за городом с великим почетом. В Москве Анна пробыла до Крещения; здесь устроился брак ее дочери с князем Федором Ивановичем Бельским, после чего она поторопилась с отъездом. Великий князь отпустил ее «с великою честью и с многыми дары». Вскоре после ее отъезда (в 1498 г.) «по дьяволскому навожению и лихих людей совету восполеся» великий князь на сына своего Василия и на супругу свою. Приближенные Василия и главным образом дьяк Федор Стромилов, узнав о намерении Ивана Васильевича объявить наследником внука Димитрия, советовали Василию уехать из Москвы, захватить государеву казну в Вологде и на Белоозере и над князем Димитрием «израду учинить». Это дошло до великого князя, который, как уже сказано, «восполеся гневом» и «в той спалке» приказал казнить советников сына: дьякам Стромилову и Гусеву, князю Ивану Палецкому, Хрулю и Скрябину на Москве-реке отсекли головы; Афанасию Яропкину и Поярку — ноги, руки и головы; многие дети боярские посажены были в тюрьму; к Василию приставлена была стража. Гнев великого князя не миновал и Софии за то, что к ней приходили «бабы с зелием»; после обыска этих баб приказано было ночью утопить в Москве-реке. С этого времени Иван Васильевич с женою «нача жити в брежении»: вероятно, он подозревал Софию в умысле на жизнь Димитрия[485].
Итак, Елена и ее доброхоты, князь Иван Юрьевич и Семен Ряполовский, торжествовали. Вскоре (4 февраля) Иван Васильевич торжественно короновал Димитрия в Успенском соборе по особо составленному для того чину, в первый раз упоминаемому летописями во всей подробности. Но торжество Елены и Димитрия было непродолжительно: через год после венчания (в 1499 г.) Иван Васильевич изменился к лучшему в своих отношениях к супруге и сыну. К сожалению, летописцы не объясняют этой перемены, передают только, что великий князь снова приказал рассмотреть это дело и нашел, что тут были козни друзей Елены, что он обманут. Иван Юрьевич с двумя сыновьями и зятем, князем Семеном Ряполовским, обвинены были в крамоле и осуждены на смертную казнь. Несмотря на то что отец Ряполовского спас некогда Ивана Васильевича от преследования Шемяки, ему отрубили голову на Москве-реке 5 февраля; происхождение (праправнук Ольгерда), родство с великокняжеским домом (родной племянник Василия Темного), заслуги и ходатайство митрополита Симона и других архипастырей спасли Ивана Юрьевича Патрикеева и его сыновей: Иван Юрьевич и старший сын его, боярин Василий Косой, постриглись в монахи, а младший сын Иван Мынинда остался в доме под стражей. Теперь роли Софии и Елены поменялись: хотя Димитрий назывался и считался еще наследником, но отношение великого князя к нему и матери его становилось холоднее.
Старшего сына Василия великий князь назвал государем, великим князем Новгорода и Пскова, с известием о чем в Псков отправлен был посол. Псковичам это не понравилось. Они отправили в Москву посадников и бояр бить челом великому князю, чтобы он держал отчину свою по старине, чтобы государем их был тот князь, который царствует на Москве. «Чи не волен яз в своем внуке и в своих детех? — с гневом сказал великий князь послам. — Кому хочу, тому дам княженство!» Двоих из посадников он приказал посадить «в костер», а остальных отпустил, не послав поклона своей отчине. Между тем еще до возвращения послов из Москвы в Псков приехал архиепископ Геннадий, но псковичи не позволили ему совершать богослужения до возвращения послов из опасения, что он будет молиться за неугодного им князя Василия Ивановича. Чрез другое посольство псковичи просили освободить заключенных посадников, но великий князь не уважил этой просьбы и приказал сказать Пскову, что «за боярином все будет указано». Действительно, вскоре в Псков прибыл боярин Чеботов с поклоном от великого князя, который приказал сказать, что он держит отчину по старине. Посадники были освобождены[486] уже в следующем, 1500 г.
Но всего более Ивана Васильевича заботили дела литовские. Отношения с литовским князем, только раздражавшим великого князя Московского своими придирками, явно клонились к разрыву. В Москву стали приходить вести, что православие в Литве начинают теснить, православных принуждают к латинству: в 1500 г. пришло известие, что Александр вопреки договору принуждает супругу принять католичество. Великий князь отправил к Александру посла с требованием, чтобы относительно закона он оставил Елену в покое. Конечно, литовский князь отрицал взводимое на него обвинение; сама Елена даже писала отцу, что она живет с супругом в мире и согласии и ничего не терпит в деле вероисповедания. Но Иван Васильевич получал об этом известия и с другой стороны: так, в том же 1500 г. князь Семен Иванович Бельский прислал Ивану Васильевичу челобитье о принятии на службу, потому что в Литве «пришла великая нужа о греческом законе»; при этом Бельский сообщал, что и дочь его Елену принуждают к католичеству. Бельский принят был, и по этому делу Александр прислал в Москву запрос, на который Иван Васильевич отвечал, что «взял князя Семена и с вотчиною тое для нужа, что их нудит [Александр] приступите к римскому закону»; при этом великий князь приказал сказать Александру, чтобы он не принуждал к латинству не только Елену, но и всех, исповедующих греческий закон, — в противном случае он всех будет принимать к себе и стоять за них. По той же причине в том же 1500 г. к великому князю перешли в подданство князь Семен Иванович Можайский и князь Василий Иванович Шемякин, из которых первый владел Черниговом, Стародубом, Гомелем и Любечем, а второй — Рыльском и Новгородом-Северским. Иван Васильевич принял их и послал к литовскому князю Телешева объявить об этом и сказать, чтобы он не вступал в отчины этих князей; в то же время Телешев должен был вручить Александру разметную грамоту. Таким образом, между Москвой и Литвой произошел полный разрыв. Хотя Александр прислал в Москву посла для переговоров, но наши войска под предводительством бывшего царя Казанского уже вступили в Литву и брали города: Мценск и Серпейск сдались добровольно; затем взят был Брянск, епископ и наместник брянские отправлены были в Москву. Семен Можайский и Василий Шемякин Ивановичи встретились с московскими полками, присягнули великому князю и начали действовать вместе с москвичами; к ним присоединились князья Трубчевские. Воевода Яков Захарьевич вскоре взял Путивль, пленил там князя Богдана Глинского с женой и занял всю Литовскую Русь от Калужской и Тульской губерний до Киевской; другой боярин, Юрий Захарьевич, вошел в Смоленскую землю и взял Дорогобуж. Против русских выступил с литовцами известный князь Константин Острожский. Иван Васильевич прислал в Дорогобуж князя Даниила Щеню с тверской силой, приказав предводительствовать большим полком, а Юрию Захарьевичу — сторожевым; последний оскорбился, не желая быть в зависимости от князя Даниила, но Иван Васильевич уладил это дело. Оба воеводы остановились на берегу Ведроши близ Дорогобужа; 14 июля произошла кровопролитная битва, долго исход ее казался сомнительным: и та и другая сторона держались крепко; наконец, тайная засада, устроенная московскими воеводами, решила битву: литовцы обратились в бегство; тысяч восемь легло их на месте, многие утонули в реке; Константин Острожский с некоторыми знатными панами попал в плен. 17 июля великий князь получил известие об этой победе от гонца Михаила Андреевича Плещеева, «и бысть тогда радость велика на Москве». Князя Острожского угрозами заставили присягнуть на подданство великому князю Московскому; воеводы были обласканы великим князем. В то же время новгородские, псковские и великолуцкие полки под началом (только номинальным) племянников великого князя Ивана и Федора Борисовичей Волоцких разбили литовцев близ Ловати и взяли Торопец. Ивану Васильевичу хотелось завершить победы над литовцами взятием Смоленска: два раза он посылал под Смоленск сына своего Димитрия (в 1500 и 1502 гг.), но походы были неудачны[487].
Еще в самом начале войны Иван Васильевич извещал Менгли-Гирея о своем предприятии. Хан Крымский не замедлил: его сыновья в августе начали опустошать Литву. Московский князь поднимал на Литву и Стефана Молдавского. Александр в таких критических обстоятельствах начал укреплять города: Витебск, Полоцк, Оршу, Смоленск; старался примириться с молдавским господарем и Менгли-Гиреем, сносился с ханом Золотой Орды, нанимал войска в Польше, Богемии, Венгрии, Германии и заключил союз с Ливонией. Магистр ордена Плеттенберг требовал помощи от имперского сейма и ганзейских городов. Но Александр, как видно, мало надеялся на свои силы, и в 1501 г. в Москву прибыли послы от братьев его, польского и венгерского королей, и от него самого с предложением мира. Решено было для этого ждать прибытия в Москву больших послов. Между тем Александр молчал, а нанятые им немецкие ратные люди, грабя его же подданных, сталкивались с московскими отрядами. Великий князь решил продолжать войну. Сын его Василий с новгородским наместником, князем Семеном Романовичем, должен был из Новгорода напасть на северную часть Литвы; князь Семен Стародубский и Василий Шемякин и др. одержали победу над литовцами близ Мстиславля, положив на месте около семи тысяч неприятеля, и возвратились в Москву с большим полоном. Союзн