Но знаем ли мы о тех слезах, вздохах и сожалениях, которые скрепляют цемент, связывающий камни? Легенда Горы говорит, что создатель этой колоннады, которого звали Гийом, был пленником. Я не знаю, за какие преступления его заточили в монастыре. Он украшал монастырь, чтобы утешить свою печаль, и ему обещали свободу в обмен на всю эту красоту. Но когда он закончил работу, он обезумел и прыгнул с самой высокой точки своего создания. Разве эта легенда не напоминает историю всех великих художников? Они творят, чтобы реализовать мечту бесконечной красоты в безжизненной материи. И пока они работают, мечта живет. Но с последним ударом резца мечта исчезает, небо усмехается в своем бесконечном величии ― и приближается бездна.
Зал Рыцарей
Зал Рыцарей показывает нам воинственный лик Горы, лик, к тому же, темный. Как это ни странно, и позже мы поясним почему, но этот зал не вызывает в памяти ни единого видения о королевском величии, не напоминает ни одного великого сюжета нашей истории. Несмотря на то, что нефы зала велики, а колонны грандиозны, впечатление от всего помещения угнетает. Печальный и огромный, этот зал напоминает лишь о вереницах пленных ремесленников, работавших здесь. Из зала мы попадает во внутренние темные части Горы. Мы спускаемся по лестницам, кружим по коридорам и нижним пещерам. Вот крипта Больших Столпов, на которых держится центральная часть базилики. Вот низкая арка в комнатке, к которой, как говорят, Людовик ХI приказал повесить клетку, где был заперт кардинал Ла Балю, и куда Людовик XIV сослал газетчика Дюбурга, оскорбившего короля. Вот, наконец, казематы великой ссылки, настоящие норы, откуда не выходили живыми, и казематы малой ссылки, куда помещали на несколько дней. Барбе был заточен здесь на двадцать четыре часа после попытки захвата. Слабые лучи света, пробивающиеся из темного коридора, придают помещению красноватые оттенки. Страдание, бунт, отчаяние, накопившиеся за века, сочатся из стен казематов, вырубленных в скале. Все здесь дышит ужасом и яростью. Печальна оборотная сторона красоты базилики и собора, черные провалы горы Сан-Мишель. Внутренняя логика вещей помогает понять суть проклятия, тяготеющего над этим местом, печальным, запустевшим и всеми покинутым, проклятия старого святилища, ставшего тюрьмой и пыточной камерой. Выходя оттуда, чувствуешь груз десяти столетий истории, смешанной и спутанной с тенями знаменитостей и никому не известных людей, каждый из которых требует возвращения к жизни и справедливого и честного суда при свете солнца.
Спустившись на пляж, я сел на край дамбы, к которому рыбаки привязывают свои лодки. Передо мной огромная тень Горы отражалась в водах залива, достигая горизонта. За мной солнце садилось в облака; песчаные пляжи тянулись, теряясь из виду, и океан менял цвет, как хамелеон, в зависимости от движения облаков, пока, наконец, не стал рыжеватым, а волны, морщившие его поверхность, ― зеленоватыми. Передо мной остановился человек. Босые ноги, непокрытая голова. Он был одет в лохмотья и матросскую блузу, ветер трепал его каштановые волосы. Он стоял неподвижно и смотрел на меня голубыми затуманенными глазами. Голова и лицо Антония, но никакого выражения. Густые непослушные волосы полны пыли, вьющиеся пряди спадали на его прекрасное загорелое лицо со странным выражением присутствия в другом мире. «Блаженный», ― подумал я. Заметив, что я смотрю на него, он протянул ко мне руку, будто предлагал полюбоваться розой. «Кто вы?» ― спросил я его. «Торговец раковинами и натурщик. Все художники, приезжающие сюда, рисуют мой портрет. Хотите, я попозирую вам?» ― «Сожалею, но я не художник». ― «Хотите, устрою вам экскурсию по пляжам Горы? Я буду вашим гидом». ― «С удовольствием». ― «Тогда поспешим, близится отлив. Но со мной вы в безопасности. Я знаю все тропинки и хожу по топким местам, как по равнине».
И вот мы перепрыгиваем с булыжника на булыжник. Девочка десяти лет, скорее просто оборванка, чем умалишенная, повисла на его руке. Это маленькая ныряльщица за раковинами. Похожая на чайку, она летала над камнями и морем, вооружившись сумкой из рыболовной сети. Взгляд ее внимателен и напряжен. С прибрежных скал осознаешь всю высоту Чуда, состоящего из трех этажей, темной маски крепости, повернутой в сторону Англии. По дороге блаженный называл мне картины, для которых позировал, и добавил со спокойной гордостью, поднимая руки, купая лохмотья в лучах заходящего солнца: «Мной торгуют по всему миру». У поворота на риф я увидел островок Томбелен, позолоченный последним лучом солнца. Этот островок привлек мое внимание своей исключительной дикостью и одиночеством. «А что там?» ― спросил я блаженного. «Это Томбелен». И голосом, напомнившим мне плеск волн на каменистом пляже, бродяга начал бормотать путаную историю. В его восприятии старинная легенда модернизировалась. Моряк похитил дочь генерала по имени Елена. Его направили служить сюда во время революционных войн. Когда девица умерла, ее похоронили здесь. Из этого события мой проводник и вывел название острова: «Могила Элен». Маленькая ныряльщица нашла мидий в зыбучих песках и, чтобы все знали о ее находке и радости, стала напевать песенку собственного сочинения:
Прекрасный моряк, плавающий в море,
Да здравствует любовь!
Научите меня петь,
Да здравствует моряк!
Взойдите на мой корабль,
Да здравствует любовь!
И я научу вас петь,
Да здравствует моряк![21]
Вдохновленная удачной охотой и своей песенкой, девочка побежала по песку, блаженный бежал за ней, я ― следом за блаженным. Тем временем наступил вечер, море ворчало вдали. Я обернулся. Зрелище, открывшееся мне, было незабываемым. Между небом и серым океаном пролегла насыщенно-красная полоса, отмечая место, куда село солнце. По Ла-Маншу наискось скользила группа точек ― это рыбаки вышли на вечерний лов. На потемневшем небе появилась полоса, похожая на трещину, сполох лазури, который моряки называют глазом Господа . Гора Сан-Мишель вырисовывалась темной громадой на этом тусклом фоне. Храм, крепость и тюрьма казались сейчас лишь диким камнем, вышедшим из волн, гнездом чаек. Где вы, многочисленные души, вздыхавшие в сумерках в этой гранитной тюрьме? Максимилиан Рауль сравнивает старую Гору, видимую с пляжей, с гробом, вокруг которого все еще горят свечи. Да, это гроб умершего прошлого. Действительно ли умершего? Нет, ничто не умирает совсем ни в душе человека, ни в душе народов. Но все изменяется. Прошлое живет в наших страстях, в наших сражениях, скрытых стремлениях, моментах необъяснимой грусти. Прошлое ― неотъемлемая часть наших мыслей. Народы могут уснуть, но они не забывают. Их воспоминания глубоки, их мечты удивительны.
Крипта Больших столпов
«Идет прилив, возвращаемся», ― говорит блаженный. Его взгляд, такой же туманный и без тени улыбки, все такой же спокойный. Его движения полны величия попрошайки и натурщика. Он взял меня за руку, чтобы увести от прилива. Я не видел приближения воды, но удаленный грохот возвестил о приближении приливной волны. Присмотревшись, я отметил, что вода действительно поднялась и что песчаный ил стал более вязким. Вода казалась темной в глубинах песка, и я иногда погружался в песок по колено. Вдруг появилась длинная узкая волна и принялась лизать наши ноги пенистой бахромой. Откуда она взялась? Из-за горизонта. Нас приветствовал далекий океан. «Никакой опасности, со мной никогда не бывает опасно», ― сказал мне блаженный, помогая мне своей мощной, как у Геркулеса, рукой удерживать равновесие на зыбком песке. Потом его снова охватила его извечная идея-фикс, и он возобновил свою бесконечную историю, постоянным рефреном которой были слова «Могила Элен!». Что же до маленькой ныряльщицы, она смеялась над моим смущением. Ее сумка была полна раковин, она скакала в растущих волнах, как буревестник, и продолжала петь свою песенку:
Когда красавица поднялась на корабль,
Да здравствует любовь!
Она начала плакать,
Да здравствует моряк!
Что с вами, красавица,
Да здравствует любовь!
О чем вы плачете,
Да здравствует моряк![22]
Через несколько минут мы добрались до горы Сен-Мишель. Еще через час волны бились о насыпь Аванс, и вскоре тысячи их поглотили ее. Гора осталась одиноким островом. Позже эти морские образы, смешавшись с тенями замка и аббатства, преследовали меня. Часто мои мысли возвращались к горе Сан-Мишель, летели к «жемчужине моря», которая неподвижно следит за приливами и отливами времени. Я копался в книгах, пролистывал древние хроники, и история Горы показалась мне символическим воспроизведением истории Франции. Я попытался зафиксировать несколько быстрых видений, сцен и персонажей из разных эпох, которые возникли передо мной во время чтения. Мне кажется, что в них виден весь путь, пройденный за века душой кельта и француза.
I. Галльская эпоха. ― Гора Белена. ― Жрицы Томбелена
Во времена кельтов залив св. Михаила выглядел совсем не так, как сегодня. Густой лес рос на части современных пляжей. Небольшие рощицы на склонах Горы ― вот и все, что осталось от древнего леса. На границе моря дубов и моря волн поднималась гора, которую позже назовут горой св. Михаила. Друиды посвятили ее богу солнца и назвали Том Белен . Римляне, завоевавшие Галлию после Цезаря, сохранили за горой ее старое имя и называли ее Гора Могила или Холм Белена . На одном из склонов горы есть пещера. Она похожа на круглый храм, высеченный прямо в скале. Это Неймэйд, или святилище предков. Название происходит от имени жившего в незапамятные времена мифического предка гэлов и кимвров. Внутри пещеры блестели пучки дротиков, кучи шлемов, сорванные с поверженных врагов, трофеи побед галлов, слитки золота, браслеты воинов. В глубине пещеры виднелись расположенные полукругом знамена различных кельтских племен из пестрых тканей; подобные добрым гениям, они охраняли сокровища. Совет из девяти пророчиц, называемых