ать правилам всеобщего мира независимо от верований»; он продолжил вечерние четверговые дискуссии Акбара. Он, как и Акбар, жаловал иезуитов, а его любимым святым человеком был аскет-индус по имени Джадруп, которого он при малейшей возможности навещал ради продолжительных рассуждений в «узкой и длинной норе», прорытой на склоне холма. Отшельник жил в этой норе без подстилки и без одежды, если не считать набедренной повязки. Религиозные воззрения Джахангира были по преимуществу импульсивными, в то время как у его отца они имели политическую подоплеку. Терпимость по отношению к другим религиям была у Джахангира связана с рецептивным качеством его ума, однако потрясение при виде какого-либо эстетически неприемлемого, с его точки зрения, предмета культа могло вызвать с его стороны несообразный поступок. Так, например, у озера Пушкар, священного места для индусов, Джахангир был оскорблен видом некоего идола, «фигурой, высеченной из черного камня, которая от шеи и выше являла собой свиную морду, а все остальное было как у человека». Джахангир приказал своим спутникам разбить «отвратительное изображение» и бросить обломки в воду; попутно было развенчано местное поверие, будто озеро это бездонное; измерив глубину, обнаружили, что она «нигде не превышает двенадцати локтей».
Современники Джахангира оценивали его религиозные устремления как прямое продолжение верований его отца, и с этой точки зрения интересно, что Роу описывает его взгляды в таких словах, какие могут быть напрямую отнесены к Акбару: «Его религия — это его собственное изобретение, потому как он завидует Ма-хометту и вполне резонно не видит причины, почему бы и ему не стать таким же великим пророком и точно так же пророчествовать… У него нашлось немало учеников, которые льстят ему или следуют за ним». И Роу добавляет: «Все виды религий приемлемы и свободны, потому что король не придерживается ни одной».
Стойким пороком Джахангира было пристрастие к алкоголю и опиуму — семейная слабость, в которой его случай был не самым тяжелым. Его братья Мурад и Данияль умерли от пьянства еще до вступления Джахангира на престол, а в 1626 году его сын Парвиз ушел из мира той же дорогой. В живых остались только два царевича, достойные престола, — Шах Джахан и Шахрияр. Но Джахангир, безусловно, был наиболее склонным к алкоголизму из всех правивших императоров. В своем дневнике он с характерной для него откровенностью рассказывает историю своего алкоголизма: начиная с первой чаши светлого и сладкого вина, выпитой в возрасте семнадцати лет, он пил все больше, пока вино не перестало на него действовать в желаемой степени; тогда он перешел на арак, но и тот утратил силу. Джахангир стал пить спирт двойной очистки, и когда его возраст уже приближался к тридцати годам, выпивал в день по двадцать чашек этого напитка. Однако он проявил силу воли и прислушался к мнению врача, который сказал ему, что подобный путь приведет его к смерти через полгода; Джахангир постепенно сократил рацион и довел его до шести чашек смеси из двух частей вина и одной части арака — этого уровня он и придерживался до конца жизни. Это сопровождалось ежедневным приемом опиума весом в четырнадцать зернышек.
Джахангир мог быть чудовищно непредсказуемым и жестоким, особенно под влиянием алкоголя; так, например, однажды вечером он приказал своим приближенным пить вместе с ним, а наутро забыл об этом и самым бесчеловечным образом велел наказать наименее влиятельных из них за то, что они себе это позволили. Но как правило, он был необыкновенно мягок, и в европейских источниках его называют «деликатным, мягким и расположенным» или «ласковым и учтивым». На Роу неизменно производила сильное впечатление любезность императора по отношению к нему; на страницах записок посла снова и снова упоминается обаяние Джахангира, как, например, в том случае, когда он заканчивает дипломатические переговоры по поводу того, презентовать ли ему свой портрет самому Роу или при посредстве Роу королю Якову I, замечанием: «Ваш король не хочет получить портрет, а вы хотите, так возьмите его себе». Джахангир, безусловно, был самым сердечным и самым эмоциональным из Великих Моголов. Его отклики на смерть одного из внуков или на чудесное спасение другого от падения с большой высоты прозвучали бы весьма трогательно в любом дневнике; если порой его чувства оборачивались крайней сентиментальностью, как это было при устройстве в Шейхупуре огромного водоема для водопоя животных в память о любимом олене императора, то мы зато можем теперь восхищаться прекрасным архитектурным комплексом. Пожалуй, Эдвард Терри оставил наиболее верное и лаконичное определение характера Джахангира: «Что касается нрава этого короля, то мне он всегда казался воплощением крайностей: порою он был варварски жесток, а порою исключительно справедлив и милостив».
После смерти императора события развивались быстро. Асаф-хан действовал с неожиданной решимостью и дипломатическим мастерством, а сестра его Нур Джахан была обманута в своих ожиданиях. Поскольку ни Шах Джахана, ни Шахрияра в лагере не было, Асаф-хан убедил большинство влиятельной знати присоединиться к нему и провозгласить императором Давара Бахша, юного сына Хосрова; он был извлечен из узилища, чтобы удостоиться этой чести. Такое чисто тактическое действие означало, что Шахрияр, находившийся в Ла-хоре, на тысячи миль ближе, чем Шах Джахан в Декане, вынужден был выступать как узурпатор против имперских сил вместо того, чтобы объединить их вокруг себя против Шах Джахана. Злополучный Шахрияр до недавнего времени находился со своим лагерем в Кашмире, и восшествие на престол Шах Джахана становилось проблематичным, если бы его соперник оказался при Нур Джахан, когда император скончался. Однако Шахрияр заболел формой проказы, от которой у него выпали все волосы, включая бороду, брови и ресницы. Смущенный таким своим видом и получив совет искать облегчения в Пенджабе с его теплым климатом, подобно тому, как отец его искал прохлады в Кашмире, он и перебрался обратно в Лахор. Здесь он и получил спешное письмо от Нур Джахан с приказанием привести войско в готовность — по существу, то была ее последняя политическая акция, так как Асаф-хан немедленно заключил сестру под домашний арест и отобрал у нее находившихся на ее попечении двух сыновей Шах Джахана, Дару Шукоха и Аурангзеба. Шахрияр захватил имперскую казну в Лахоре и употребил деньги для найма большой, но необученной армии, с которой выступил против имперских сил, продвигавшихся к югу под началом Асаф-хана и Давара Бахша. Неопытные наемники Шахрияра не могли выстоять против профессиональных солдат Асаф-хана, когда армии встретились в трех милях от Лахора, и через несколько дней бедный облысевший Шахрияр сам вышел из тайного укрытия в крепости. Асаф-хан заключил его в тюрьму и вскоре отдал приказ ослепить узника.
Немедленно после смерти Джахангира Асаф-хан уведомил об этом Шах Джахана, и от царевича, двинувшегося на север к Агре в сопровождении Махабат-хана, было получено с дороги письмо, в котором говорилось, что «ради пользы дела было бы хорошо, чтобы Давар Бахш, сын, и [Шахрияр] бесполезный брат Хосрова, а также два сына Данияля отправились в мир иной». Асаф-хан послушно распорядился умертвить брата, двух племянников и двоих двоюродных братьев нового императора. Запятнанное кровью вступление Шах Джахана на трон станет прецедентом, о котором напомнит ему его собственный сын Аурангзеб, оправдывая подобную же политику, и который наложит отпечаток на события в императорской семье в XVIII веке.
В последний день 1627 года Шах Джахан был заочно провозглашен в Лахоре императором, а 24 января 1628 года завершил свой путь из Декана в Агру и вступил на престол. Из тех, кто руководил двором в годы болезни Джахангира, Асаф-хан был пожалован постом первого министра, а Махабат-хан назначен правителем Аджмера; Нур Джахан, женщина слишком разумная и трезво оценивающая действительность, чтобы вступать в борьбу, когда ее поражение стало очевидным, примирилась с уходом от дел и получила ежегодную пенсию в размере двухсот тысяч рупий. Она занялась сооружением гробницы мужа в Лахоре. По стилю усыпальница была сходной с усыпальницей ее отца в Агре; она больше по размерам, но выглядит менее изысканно, особенно с тех пор, как в последнем столетии был демонтирован мраморный павильон на крыше. Саркофаг украшен несколькими великолепными мозаиками из полудрагоценных камней. Нур Джахан пережила своего мужа на восемнадцать лет и возвела похожую, но меньшую по размерам гробницу для себя поблизости. Между этими двумя гробницами была построена гробница Асаф-хана. В наше время железнодорожная линия проходит между усыпальницей Нур Джахан и усыпальницами ее брата и мужа, как бы символически разделяя побежденную и победителей в первой из войн Моголов за престолонаследие.
ШАХ ДЖАХАН
Первая из двух семейных трагедий, омрачивших жизнь Шах Джахана, произошла на заре его правления. В феврале 1628 года, всего через месяц после его приезда в Агру, состоялось радостное воссоединение, когда Дара Шукох и Аурангзеб приехали в сопровождении Асаф-хана из Лахора. Ни Шах Джахан, ни его царственная супруга Арджуманд Бану, получившая тронное имя Мумтаз Махал — «Избранница Дворца», — не видели мальчиков два года, с тех самых пор, как те были отосланы в качестве заложников к Нур Джахан. Последующие восемнадцать месяцев Шах Джахан, если не считать короткой поездки в Гвалиор, жил в Агре с семьей, наслаждаясь покоем и безопасностью, которых все они не знали более чем шесть лет. Но к концу 1629 года начались обычные беспорядки в Декане, где подняли мятеж сторонники отделения от империи, и Шах Джахан вынужден был двинуться вновь на юг. Мумтаз Махал сопровождала его, как всегда делала во время его военных кампаний прежних лет. Шах Джахан одержал ряд побед над возглавившим мятеж Хан Джаханом, а также над войсками королевств Ахмеднагар и Биджапур. Но 7 июня 1631 года Мумтаз Махал неожиданно скончалась во время родов, давая жизнь своему четырнадцатому ребенку. Из предыдущих тринадцати выжили четыре сына и три дочери. Старший сын Дара Шукох родился в 1615 году, а третий сын Аурангзеб — 23 октября 1618 года.