«Совершенный катализатор» посвящен предмету, хорошо знакомому Тейну, – проблемам работающего ученого. Однако маловероятно, что кому-то из его коллег в Калтехе (особенно химикам) приходилось сталкиваться с подобной проблемой.
(Какой бы след ни оставил Джон Тейн в истории научной фантастики, а я, в отличие от некоторых, не большой поклонник его историй, несомненно то, что его главная работа – это «Творцы математики», классический цикл коротких биографий великих математиков. Вряд ли кому-то удастся превзойти его в этой области, а если вы хотите испытать истинный душевный подъем, прочитайте написанную им биографию Эвариста Галуа. А.А.)
Диктатор с раздражением отодвинул тарелку. Тарелка, как и остальные предметы сервиза для официальных банкетов, была из чистого золота и с монограммой диктатора – ИК – император Кадир, – выгравированной по краю в виде пулеметов. На его тарелке, как и на остальных, стоящих на длинном банкетном столе, высилась красочная гора разнообразных свежих фруктов. Это был десерт. Гости уже расправились с основным блюдом – огромными тарелками сваренных на пару овощей. Аперитивом, которым они изо всех сил пытались насладиться, служили стаканы смешанных фруктовых соков со льдом. Пировать, кроме как фруктовыми соками, пареными овощами и свежими фруктами, было нечем. Такая пища могла поддерживать жизнь в образцовом вегетарианце, но для воинов господствующей расы она была не сытнее ведра холодной воды.
– Овощи и фрукты, – жаловался Кадир. – Одни овощи и фрукты. Почему мы не можем раздобыть красной говядины с кровью для разнообразия? Меня тошнит от овощей. Я ненавижу фрукты. Кровь и железо – вот что нам нужно.
Гости прекратили есть и опасливо посмотрели на диктатора. Они распознали первые симптомы императорской ярости. Каждый раз, когда Кадир уже был готов взорваться и отпустить поводья, удерживающие его скверный характер, его накрывал приступ хандры, обычно из-за какого-то пустяка. Все сидели тихо в ожидании надвигающейся бури, не решаясь ничего съесть, раз и их вождь воздерживался.
Вдруг мужчина средних лет, сидевший где-то в середине стола справа от Кадира, спокойно выбрал банан, очистил его и откусил. Кадир следил за дерзким мужчиной в изумленном молчании. Когда уже почти исчез последний кусочек банана, к диктатору вернулся дар речи.
– Эй, гринго! – взревел он, как разъяренный бык. – Мистер Битл!
– Доктор Битл, если не возражаете, синьор Кадир, – поправил его обидчик. – До тех пор, пока все остальные белые люди в Амазонии настаивают, чтобы к ним обращались по их титулу, я тоже настаиваю, чтобы ко мне обращались по моему. К тому же он настоящий. Не забывайте об этом.
– Битл! – снова взревел Диктатор.
Но Битл тихо его перебил:
– «Доктор» Битл, пожалуйста. Я настаиваю.
Побагровев лицом, Кадир приутих. Он забыл, что собирался сказать. Битл выбрал сочную папайю для себя и огромную зеленоватую сливу для своей дочери, сидевшей слева от него. Не обращая внимания на бессильный гнев Кадира, Битл обратился к нему, словно никакого пререкания не было. Среди всех сидящих Битл был единственным человеком, у которого хватало мужества обращаться к диктатору на равных.
– Говорите, нам нужны кровь и железо, – начал он. – Вы имеете в виду буквально? – медленно сказал ученый.
– А как еще? – разбушевался Кадир, сердито глядя на Битла. – Я всегда говорю то, что имею в виду. Я не теоретик. Я человек дела, а не слов!
– Ладно-ладно, – успокоил его Битл. – Но я подумал, вдруг ваше «кровь и железо», как у старика Бисмарка, – кровь и сабли. Но раз вы имеете в виду обыкновенную кровь, как кровь в сыром бифштексе, и железо, не выкованное в сабли, то, думаю, Амазония может предоставить необходимое и желанное.
– Но говядина, красная говядина… – возразил Кадир.
– К этому я и веду. – Битл повернулся к дочери. – Консуэло, тебе понравился тот гринбифо[5]?
– Понравилось что? – переспросила Консуэло с неподдельным удивлением.
Хотя Консуэло, будучи лаборанткой отца, привыкла ждать от него всяких неожиданностей, она по-детски радовалась и удивлялась каждому новому творению отца. Каждое новое биологическое творение отца требовало нового научного названия. Но, вместо того чтобы изобретать новые имена на латинском или греческом, как это делают авторитетные биологи, Битл использовал английский, изредка прибегая к португальскому, самому распространенному языку в Амазонии. Он даже пытался окрестить собственную дочь Баглеттой, правильным техническим термином для обозначения незрелого отпрыска жука женского пола. Но его жена, португальская дама из безупречной семьи, воспротивилась, и младенца нарекли Консуэло.
– Я спросил, понравился ли тебе гринбифо, – повторил Битл. – Это зеленая слива без косточки, которую ты только что съела.
– Ах, вот как ты ее назвал. – Консуэло, как хороший ученый, тщательно подбирала слова, прежде чем вынести деликатесу приговор. – Если честно, мне нисколечко не понравилось. Пахнет как непрожаренная свинина. Я почувствовала сырую кровь. И знаешь, какой-то скользкий и влажный привкус.
– Еще как знаю, – воскликнул Битл. – Прекрасное описание. – Он повернулся к Кадиру. – Вот! Видите, у нас уже все готово.
– Что готово? – с подозрением спросил Кадир.
– Попробуйте гринбифо и узнаете.
С некоторым сомнением Кадир выбрал огромную зеленоватую сливу с золотой тарелки рядом с собой и медленно съел ее. Этикет требовал от гостей следовать примеру вождя.
Пока они ели гринбифо, Битл следил за их лицами. Присутствующим женщинам сочная мякоть слив показалась противной. Тем не менее они продолжали есть, а некоторые, прикончив одну, потянулись за следующей. Мужчины ели жадно. Сам Кадир проглотил четыре гринбифо со своей тарелки и хищно выискивал еще. Его соседи по обе стороны, ревностно оглядев собственные исчезающие запасы, предложили ему две свои. Без слов благодарности Кадир принял их подношение.
Битл же спокойно наблюдал за их жадностью и с трудом сохранял беспристрастное выражение лица, чтобы не выдать отвращения. И все же эти люди жаждали плоти. Возможно, стоит их простить за то, что они скорее походили на голодных животных, чем на представителей расы завоевателей, когда впервые за два года вкусили что-то, пахнущее плотью и кровью. Всю свою жизнь, пока катастрофа не поместила их на карантин в Амазонии, эти люди ненасытно поедали плоть во всех ее формах, от дичи до свинины. Теперь же это им было недоступно.
В густых лесах и джунглях Амазонии водились лишь тучи насекомых, ядовитые рептилии, пестрые птицы, пятнистые кошки и редкие колонии маленьких обезьян. Кошек и обезьян поймать по большей части не удавалось, и после нескольких нерешительных попыток отлова отважные последователи Кадира оставили леса змеям и жалящим насекомым. Шоколадно-коричневые воды великой реки, омывающей Амазонию с севера, кишели рыбой, но она была несъедобной. Даже туземцы не переносили мягкую плоть этих раздутых грязесосов. На вкус они были как речная вода – отвратительный суп из разложившейся растительности и гниющего дерева. Кадиру и его героическим последователям ничего не оставалось, как питаться тропическими фруктами и овощами.
На счастье захватчиков, первые белые поселенцы из Соединенных Штатов расчистили часть земли от джунглей и лесов и сделали ее подходящей для земледелия. Когда прибыл Кадир, все эти поселенцы, кроме Битла и его дочери, бежали. Битл не ушел, отчасти по собственной инициативе, отчасти потому, что Кадир настоял, чтобы он остался и «продолжал борьбу» со змеями. Остальные же отдали Кадиру золотые прииски в обмен на свои жизни.
Сочные плоды гринбифо исчезли. Битл сдержал улыбку, заметив раскрасневшиеся и довольные лица гостей. Ему вспомнились напутственные слова последнего горного инженера.
– Прощайте, Битл. Вы храбрый человек, и, возможно, вам удастся справиться с Кадиром. Если так, то мы вернемся. Работайте головой и сделайте из этого властного дикаря обезьяну. Помните, мы рассчитываем на вас.
Битл пообещал не забывать своих друзей.
– Дайте мне три года. Если к тому времени мы не встретимся, то всплакните и забудьте обо мне.
– Синьорина Битл! – это снова ревел Кадир. Насыщение гринбифо вернуло ему бахвальство.
– Да? – вежливо ответила Консуэло.
– Теперь я знаю, отчего у тебя всегда такие румяные щечки, – выкрикнул Кадир.
Ни Консуэло, ни ее отец вначале не поняли сути обвинения Кадира. Но им все стало ясно, как только Кадир их просветил.
– Ты и твой отец-предатель едите мясофрукты, пока мы тут голодаем.
Битл сохранял спокойствие. Совесть его была чиста, когда дело касалось гринбифо, и он честно мог сказать, что не в них заключается секрет румяных щек Консуэло и его крепкого здоровья. Он опередил дочь с ответом.
– Мясофрукт, как вы выразились, никак не повлиял на цвет лица Консуэло. Тяжелая работа моей лаборанткой поддерживает ее в форме. Что касается гринбифо, то сегодня его пробуют в первый раз все, кроме меня. Вы сами видели, как повела себя моя дочь. Только великая актриса смогла бы изобразить такое неподдельное отвращение. Моя дочь – химик-биолог, а не актриса.
Кадира все равно раздирали сомнения.
– Тогда почему вы раньше не поделились с нами этими мясофруктами?
– По очень простой причине. Я создал их путем гибридизации всего год назад, и на этой неделе на пятидесяти экспериментальных растениях созрел первый урожай. Я собрал спелые плоды и приберег их для этого пира. Я подумал, что после двух лет овощей и фруктов такое угощение будет встречено с радостью. А еще, – продолжил Битл, воодушевленный собственной изобретательностью, – я посчитал, что вкус говядины – даже если это всего лишь зеленая говядина, или «гринбифо», – будет очень кстати для празднования второй годовщины «Новой свободы» в Амазонии.
Сарказма ученого по поводу «Новой свободы» Кадир не заметил; не заметил Кадир и скрытой горечи в глазах Битла. Ученый подумал, каким же ничтожным человеческим существом был диктатор! Какая глупость, какая жестокость! Пока остается хотя бы один – а Кадир был последним, – Земля не будет чистой.