– Ну? – спросил он гулко, врастяжку.
Она приступила к расспросам.
– Мои родители были ирландцы, – отвечал он. – Но я родился в Южном Бостоне… дайте-ка подумать… сорок шесть лет назад. Могу достать вам копию метрического свидетельства. Кларенс Алоизиус Гаффни, второе мая тысяча девятисотого.
Казалось, он получал какое-то загадочное удовольствие от этих заявлений.
– А не было ли у ваших родителей каких-нибудь физических особенностей?
Он помолчал, прежде чем ответить. Он все время так делал.
– Не-а. Ни у кого. Наверное, железы.
– Оба они родились в Ирландии?
– Ага. В графстве Слайго.
И снова этот странный блеск в глазах.
Она подумала секунду.
– Мистер Гаффни, вы не будете против сделать несколько фотографий и обмеров? Фотографии вы сможете использовать в вашем бизнесе.
– Ну, почему бы и нет. – Он сделал глоток. – Ай! Гаспиде, горячо!
– Что?
– Говорю, кофе горячий.
– Нет, до этого.
Корявый человек как будто немного смутился.
– А, вы про это слово? Ну, я… Знал человека, который так выражался…
– Мистер Гаффни, я ученый, я не пытаюсь выведать у вас что-либо для своей выгоды. Со мной вы можете быть честны.
Было нечто во взгляде, который он бросил на нее, – нечто далекое и отстраненное, отчего у нее по спине пробежал холодок.
– Имеете в виду, до сих пор я не был?
– Не были. Увидев вас, я решила, что в вашем происхождении есть что-то необыкновенное. И я все еще так думаю. Если я, по-вашему, спятила, так и скажите, и давайте оставим эту тему. Но я очень хочу докопаться до истины.
Он помолчал.
– Зависит от того… – Снова пауза. – Вы с вашими связями, – наконец продолжил он, – знаете хорошего хирурга? Мне нужен самый лучший.
– Но… Да, я знаю Данбара.
– Который носит фиолетовый халат? Который написал книгу «Господь, человек и Вселенная»?
– Да. Он хороший человек, несмотря на его театральные причуды. Зачем он вам? Чего вы хотите?
– Не того, о чем вы подумали. Я доволен своими… э-э… физическими особенностями. Но у меня есть старые травмы – сломанные кости срослись неправильно. Я хотел бы это исправить. Хороший человек – это то, что нужно. В банке у меня лежит пара тысяч долларов, но я знаю, какие гонорары просят эти хорошие люди. Если бы вы могли устроить так…
– Я могу. Уверена, что могу. Более того, я вам это гарантирую. Так, значит, я права? И вы не… – Она запнулась.
– Говорил начистоту? Не-а. Но помните, в случае чего я смогу доказать, что я – Кларенс Алоизиус.
– Кто вы на самом деле?
Снова долгая пауза. Наконец корявый человек произнес:
– Почему бы и нет, я расскажу. Но помните, на кону ваша профессиональная репутация, не болтайте попусту. Прежде всего, родился я не в Массачусетсе. Я родился в верховьях Рейна, недалеко от Момменхайма. И родился, насколько я понимаю, примерно в пятидесятитысячном году до нашей эры.
Матильда Сэддлер гадала, наткнулась ли она на величайшее открытие антропологии, или перед ней сумасброд, который даст фору барону Мюнхгаузену.
Он как будто пытался прочесть ее мысли.
– И доказать этого я, разумеется, не могу. При условии, что вы договоритесь об операции, мне все равно, верите вы мне или нет.
– Но… но как?
– Молния. Я так думаю. Мы пытались загнать бизона в яму, но налетела страшная буря. Бизоны унеслись не пойми куда, так что мы бросили это дело и стали искать укрытие. Следующее, что я помню, это как я лежу на земле под потоками дождя, а остальные из племени столпились вокруг и воют, что такого они сделали, чтобы прогневать бога бури, поразившего одного из их лучших охотников. Прежде обо мне так не отзывались. Забавно, что, пока ты жив, тебя не ценят. Но я был жив. Несколько недель нервы у меня были ни к черту, но в остальном я был в порядке, не считая волдырей на ступнях. Понятия не имею, что произошло. Хотя пару лет назад я прочел, что ученые определили, где в продолговатом мозге располагается механизм, контролирующий замещение тканей. Думаю, молния что-то сделала с моим мозгом, расшевелила его. В любом случае, с того дня я перестал стареть. То есть физически. Мне было тридцать три или около того. Мы не следили за возрастом. Я выгляжу старше, потому что тысячи лет все-таки оставили на мне морщины и потому что волосы у нас седые на концах. Однако я легко померюсь с силами с каким-нибудь Homo sapiens, если захочу.
– Это значит, вы… вы хотите сказать, что вы… вы говорите, что вы…
– Неандерталец? Homo neanderthalensis? Именно так.
В гостиничном номере Матильды Сэддлер было немного тесно: там расположились корявый человек, ледяной Блу, мужлан Джеффкот, сама доктор Сэддлер, а также Гарольд Макгеннон, историк. Опрятный розоволицый и невысокий Макгеннон больше походил на директора «Нью-Йорк Сентрал», чем на профессора. Глядел он завороженно. Доктора Сэддлер переполняла гордость. Профессор Джеффкот был заинтересован, но и озадачен. Профессор Блу скучал – он вообще не хотел приходить. Корявый человек, развалившись в самом удобном кресле и попыхивая своей корявой трубкой, был, кажется, весьма доволен собой.
Макгеннон задал вопрос:
– Что ж, мистер… Гаффни? Полагаю, это имя принадлежит вам больше, чем какое бы то ни было.
– Можно и так сказать, – отозвался корявый человек. – Мое настоящее имя означает нечто вроде «сверкающий ястреб». Но за тысячи лет я сменил их порядочно. Если снимать комнату в гостинице на имя Сверкающий Ястреб, это привлекает внимание. А я старался не привлекать к себе внимания.
– Зачем такая предосторожность? – спросил Макгеннон.
Корявый человек оглядел своих слушателей, будто рассевшихся на полу детей.
– Не хочу неприятностей. Лучший способ держаться подальше от неприятностей – не привлекать внимания. Вот почему мне приходится сматывать удочки и переезжать каждые лет десять-пятнадцать. Людям может стать любопытно, почему я не становлюсь старше.
– Патологический лжец, – пробормотал Блу. Слова были едва уловимы, но корявый человек прекрасно все расслышал.
– Вы имеете право на свое мнение, доктор Блу, – сказал он учтиво. – Доктор Сэддлер оказывает мне услугу, а взамен я готов отвечать на ваши вопросы. Я говорю как есть, и плевать я хотел, верите вы мне или нет.
Макгеннон тут же встрял с другим вопросом:
– Откуда у вас, как вы заявляете, метрическое свидетельство?
– Я знал человека по имени Кларенс Гаффни. Его сбил автомобиль, и я взял его имя.
– С какой целью вы придумали ваше ирландское происхождение?
– Вы ирландец, доктор Макгеннон?
– Это не так важно.
– Хорошо. Не хочу никого обидеть. Я ставил наверняка: встречаются всамделишные ирландцы с верхней губой как у меня.
Доктор Сэддлер вмешалась.
– Я хотела спросить, Кларенс. – Она обратилась к нему по имени. – Немало спорят о том, смешивался ли ваш вид с моим, когда мы заселили Европу в конце мустьерской эпохи. Кто-то из ученых предполагает, что у некоторых современных европейцев, особенно жителей западного побережья Ирландии, может быть примесь неандертальской крови.
Он чуть обнажил зубы.
– Что ж… И да, и нет. В каменном веке, насколько я помню, ничего такого не было. А эти длинногубые ирландцы – моя вина.
– Как это?
– Хотите верьте, хотите нет, но за последние пятьдесят веков находились женщины вашего вида, которые не считали меня таким уж безобразным. Обходилось без потомства. Но в шестнадцатом веке я бежал в Ирландию. Остальная Европа без устали жгла людей за колдовство, что меня не устраивало. И была женщина. А в результате – стайка полукровок, славных дьяволят. Так что ирландцы, похожие на меня, – это мои потомки.
– Что случилось с вашим народом? – спросил Макгеннон. – Их истребили?
Корявый человек пожал плечами.
– Некоторых. Мы были не охочи воевать. Да и Высокие, как мы их называли, тоже. Одни племена Высоких видели в нас законную добычу, другие – старательно обходили стороной. Я думаю, они боялись нас почти так же, как мы их. На самом деле примитивные дикари довольно миролюбивые. Нужно столько трудиться, чтобы добыть еду, и при этом вас так мало, что воевать никакого резона. Это придет позже, когда появится сельское хозяйство и домашний скот, то есть у вас найдется что украсть.
Помню, даже спустя тысячу лет, как пришли Высокие, в округе все еще жили неандертальцы. Но постепенно они вымерли. Мне кажется, из-за того что потеряли волю к жизни. Высокие сами были довольно неотесанные, но ушли далеко вперед нас, а наши орудия и обычаи считали совсем уж нелепыми. В конце концов мы опустились и стали выпрашивать объедки на стоянках Высоких. Можно сказать, вымерли из-за комплекса неполноценности.
– Но что случилось с вами? – спросил Макгеннон.
– К тому времени среди своих я стал божеством и, естественно, общался от лица племени с Высокими. Их я узнал довольно хорошо, и они готовы были мириться со мной, когда все мое племя сгинуло. Лет за двести они напрочь забыли о моем народе и стали принимать меня за горбуна. Я хорошо работал с кремнем и мог добывать себе хлеб. Когда появился металл, я взялся и за него, а затем и за кузнечное дело. Если сложить в кучу все подковы, что я выковал на своем веку, то… ну, получится чертовски огромная куча.
– Это тогда вы, э-э… покалечились? – спросил Макгеннон.
– Не-а. Ногу я сломал уже в неолите. Упал с дерева. Никого поблизости не оказалось, и пришлось самому вправлять. А что?
– Гефест, – тихо ответил Макгеннон.
– Гефест? – переспросил корявый человек. – Греческий бог, да?
– Именно. Хромой кузнец богов.
– Хотите сказать, кто-то придумал его, глядя на меня? Вот так мысль! Жаль, ее уже никак не проверить.
Блу подался вперед и твердо произнес:
– Мистер Гаффни, ни один настоящий неандерталец не смог бы говорить так бегло и занятно, как вы. Об этом свидетельствуют слаборазвитые лобные доли головного мозга и крепление мышц языка.
Корявый человек вновь пожал плечами.