– В полумиле отсюда есть пригорок, – сказал смотритель. – Там полно дров. Я схожу принесу.
Кафф прислушивался к его удаляющимся шагам по мягкой земле, а затем к собственному дыханию. Вдруг он услышал что-то еще – нечто похожее на человеческий крик. Он вскочил и быстро натянул ботинки. Оглядевшись в поисках фонарика, Кафф понял, что Мтенгени унес его с собой.
Крик раздался снова.
Кафф нашел в темноте свою винтовку и патронташ и вышел. Звездного света хватало, чтобы осторожно пробираться сквозь заросли. Костер почти погас. Крики как будто бы доносились с другой стороны, противоположной той, куда ушел Мтенгени. Похоже, там истошно кричала женщина.
Кафф пошел на крик, спотыкаясь о кочки и то и дело проваливаясь по колено в воду, неожиданно возникающую на пути. Теперь голос звучал отчетливее. Кричали не по-английски. Рядом что-то фыркало.
Наконец он нашел источник звука. Женщина залезла на невысокое деревце, а под ним рыскала огромная фыркающая тварь. Кафф разглядел очертания изогнутых рогов и понял, что перед ним буйвол.
Он ненавидел стрелять. Для работника заповедника убить одного из своих подопечных было совершенно немыслимо. К тому же в темноте Кафф не мог как следует прицелиться и убить его одним выстрелом, а уворачиваться от раненого буйвола ему не хотелось. Тот мог бежать со скоростью скаковой лошади через самые густые заросли. С другой стороны, не мог же он бросить на дереве загнанную туда туземку. Если буйвола по-настоящему разозлить, он будет выжидать несколько дней, пока жертва не ослабнет и не свалится вниз, или примется бодать дерево, пытаясь ее сбросить, а может, встанет на дыбы и попытается зацепить бедняжку рогами.
Кафф выстрелил в буйвола. Тот зашатался и рухнул.
Туземка быстро слезла вниз, изливая на языке коса поток благодарностей. На коса она говорила ужасно, даже хуже него, англичанина. Кафф недоумевал, что она здесь забыла, почти в тысяче миль от поселений макоса. Он предположил, что она местная, хотя в темноте не мог ее разглядеть. Он спросил, говорит ли она по-английски, но та, похоже, не поняла вопроса, поэтому он перешел на банту.
– Uveli phi na? – строго спросил Кафф. – Откуда ты здесь? Разве ты не знаешь, что в заповедник запрещено входить без специального разрешения?
– Izwe kamafene wabantu, – ответила она.
– Что? Никогда не слышал об этом месте. Вот уж и в самом деле земля бабуинов! Кто ты?
– Ингвамза.
– Белый аист? Ты со мной шутки шутишь?
– Я не говорила, что я белый аист. Меня зовут Ингвамза.
– Я не спрашивал, как тебя зовут. Я хочу знать, кто ты.
– Умфене умфази.
Кафф с трудом сдерживал раздражение.
– Ладно-ладно, ты женщина-бабуинка. Мне все равно, к какому клану ты принадлежишь. Из какого ты племени? Из батавана, бамангвато, бангвакетсе, баролонга, гереро или откуда? И не говори мне, что ты из коса: ни один коса не говорит с таким акцентом.
– Амафене абанту.
– Черт возьми! Да кто такие люди-бабуины?
– Племя, которое живет в заповеднике.
Кафф готов был рвать на себе волосы.
– Да говорю же тебе, никто в заповеднике не живет! Не позволено! Ну же, отвечай, откуда ты, какой у тебя родной язык и почему ты пытаешься говорить со мной на коса?
– Я уже сказала тебе, я живу в заповеднике. И говорю на коса, потому что мы, амафене абанту, говорим на нем. Это язык, которому нас научил Мкхави.
– Кто такой Мкхави?
– Человек, который научил нас говорить на коса.
Кафф сдался.
– Пойдем, отведу тебя к смотрителю. Может, у него получится разобраться в твоей болтовне. Надеюсь, дорогая, у тебя была веская причина забраться в заповедник, иначе тебе влетит. Тем более из-за тебя был убит отличный буйвол.
Он направился к лагерю, убедившись, что Ингвамза послушно следует за ним.
Вдруг Кафф заметил, что не видит света костра, который мог бы помочь ему вернуться назад. Либо он ушел от лагеря дальше, чем думал, либо костер потух, пока Мтенгени собирал дрова. Еще четверть часа он шагал в том направлении, которое считал правильным, и наконец остановился. Он понял, что не имеет ни малейшего представления о том, где находится.
Кафф обернулся.
– Sibaphi na? – рявкнул он. – Где мы?
– В заповеднике.
Кафф начал сомневаться, приведет ли он эту туземку к Мтенгени или не выдержит и задушит ее голыми руками.
– Да знаю я, что в заповеднике, – прорычал он. – Но где именно?
– Точно не знаю. Недалеко от земли моего народа.
– Откуда мне знать, где он? Слушай, я покинул лагерь, услышав твой крик. Я хочу вернуться назад. Как мне это сделать?
– А где лагерь?
– Я не знаю, дура. Если бы знал, то не спрашивал бы.
– Если ты не знаешь, где он, то как, по-твоему, я должна тебя туда отвести? Я ведь тоже не знаю.
Кафф сдавленно застонал. В глубине души он знал, что она права, и это выводило его из себя еще больше. Наконец он сказал:
– Ладно, забудь. Отведи меня к своим людям. Может, среди них найдется кто-нибудь поумнее.
– Хорошо, – сказала туземка и пошла быстрым шагом.
Спотыкаясь, Кафф направился за ее расплывчатым силуэтом. Он задумался – а вдруг в заповеднике и правда живет племя? Казалось, Ингвамза знала, куда идет.
– Подожди, – сказал он. Нужно было оставить Мтенгени записку, объяснить, куда он направился, и прикрепить ее к дереву на видное место. Но в карманах не было ни карандаша, ни бумаги. Не нашлось даже зажигалки или спичечного коробка. Он вынул все, когда ложился спать.
Они снова двинулись в путь. Кафф обдумывал, как бы ему связаться с Мтенгени. Не хотелось бы неделю искать друг друга по болотам. Может, правильнее было бы остаться на месте и развести костер, но, опять же, спичек у него не было, а пытаться добыть огонь трением в этой проклятой сырости казалось ему безнадежной затеей.
Вдруг Ингвамза сказала:
– Стойте. Впереди буйволы.
Кафф прислушался. Где-то тихо хрустели стебли травы, поедаемой животными.
– Придется дождаться рассвета, – добавила она. – Возможно, к тому времени они уже уйдут. Если нет, нам придется сделать крюк, но в темноте я могу не найти дорогу.
Они нашли самую высокую точку, какая только была поблизости, и уселись ждать. Какое-то существо с лапками заползло Каффу под рубашку. Он его прихлопнул.
Кафф напряг глаза в темноте.
Невозможно было сказать, как далеко находились буйволы. Козодой с отчетливым хлопком сложил крылья у них над головами. Кафф пытался успокоиться. Ему отчаянно хотелось закурить.
Небо начало светлеть. Вскоре Кафф смог различить черные массы, двигающиеся меж камышей. Они шли по крайней мере в двухстах ярдах от него. Он бы предпочел, чтобы расстояние между ними было вдвое больше, но лучше так, чем столкнуться с буйволами нос к носу.
Становилось все светлее. Кафф не сводил глаз с буйволов. В животном, которое находилось ближе всего к нему, он заметил что-то странное: у того было шесть ног.
Кафф повернулся к Ингвамзе и зашептал:
– Это их-то ты называешь буйволами…
Вдруг он издал вопль чистого ужаса и отпрыгнул назад. Винтовка выстрелила, проделав дыру в ботинке.
Только сейчас, благодаря стремительно светлеющему небу, он впервые смог рассмотреть туземку. Голова Ингвамзы была точь-в-точь как у переросшего чакма-бабуина[18].
Перепуганный буйвол пронесся сквозь камыши. Кафф и Ингвамза уставились друг на друга. Затем Кафф посмотрел на правую ногу. Из рваной дыры в сапоге текла кровь.
– Что случилось? Зачем ты в себя выстрелил? – спросила Ингвамза.
Кафф не знал, что ответить. Он сел и снял ботинок. Нога онемела, но пуля, похоже, не причинила большого вреда – только сорвала кусок кожи размером с шестипенсовик. Впрочем, в этих болотах даже с пустяковой раной можно было подхватить любую заразу. Он перевязал ногу платком и снова надел ботинок.
– Просто случайность, – сказал он. – Идем дальше, Ингвамза.
Ингвамза зашагала вперед, Кафф похромал за ней. Солнце должно было взойти с минуты на минуту. Было уже достаточно светло, и Кафф мог различать цвета. Он увидел, что Ингвамза, называя себя бабуинкой, не лукавила, хотя ростом, сложением и осанкой походила на человека. Ее тело, если не считать зеленовато-желтых волос и короткого хвоста, издалека вполне можно было принять за человеческое. Но странная голова с длинной синеватой мордой придавала ей вид египетского бога с головой животного. Каффу пришла в голову мысль: что, если эти афене абанту – гибриды человека и обезьяны? Конечно, это было невозможно, но за последние пару дней он повидал столько всего невозможного.
Она оглянулась на него.
– Нам идти еще час или два. Я хочу спать.
Она зевнула. Кафф подавил дрожь при виде четырех клыков, таких больших, что они могли сойти за леопардовые. Этими зубами Ингвамза могла разорвать человеку горло так же легко, как он кусает банан. А он в темноте говорил с ней своим самым грозным колонизаторским тоном! Кафф поклялся себе быть вежливым с собеседниками, которых нельзя разглядеть.
Ингвамза указала на баобаб, торчавший морковкой на фоне неба.
– Izew kamagene wabantuI.
По пути им пришлось перейти вброд небольшой ручей.
Двухметровый варан вышел на дорогу и, заметив их, быстро скрылся.
Деревня афене абанту напоминала самую обычную деревню народа банту, разве что круглые хижины с соломенными крышами были меньше и грубее сколочены. Люди-бабуины выбежали поглазеть на Каффа и теперь дергали его за одежду. Он крепко сжал винтовку. Они не были настроены враждебно, но происходящее все равно вызывало у него смешанные чувства. Самцы были крупнее самок, с еще более длинными мордами и острыми выступающими клыками.
В центре деревни перед самой большой хижиной сидел, почесываясь, большой умфене умнту[19].
– Это мой отец, вождь, – сказала Ингвамза. – Его зовут Индлову.