нравится проникать в трансляции, но получается только с цветными.
– Что вы хотите знать? – спросил экранный Бербело; у него подрагивала губа.
– Кто вы?
– Мы? Мы… я не знаю. У вас нет для нас названия, так как же я вам скажу?
– Где вы?
– Повсюду. Мы на месте не сидим.
Бербело раздраженно поднес руку к выключателю.
– Не надо! Пожалуйста, не надо! Это весело! – завизжало изображение.
– Весело, говорите? – проворчал я. – Тогда выкладывайте все как есть, не то мы вас отключим!
– Пожалуйста, поверьте, – умоляюще проговорил экранный я. – Это правда. Мы повсюду.
– Как вы выглядите? – спросил я. – Покажитесь!
– Мы не можем, – ответило другое изображение, – потому что никак не выглядим. Мы просто… есть, вот и все.
– Мы не отражаем свет, – добавил экранный я.
Мы с Бербело озадаченно переглянулись.
– Либо кто-то нас водит за нос, либо мы наткнулись на нечто совершенно новое и неслыханное.
– Наткнулись-наткнулись, – сказал экранный Бербело. – Мы о вас знаем уже очень давно, с начала ваших времен…
– Да, – подхватил его товарищ. – Мы узнали о вас около двухсот ваших лет назад. Мы чувствовали ваши колебания еще задолго до этого, но не знали, кто вы такие.
– Двести лет… – задумался Бербело. – Тогда появились первые телевизоры на атомной энергии.
– Точно! – с жаром подтвердило мое изображение. – Энергия дотронулась до наших умственных потоков, и мы стали видеть и слышать. Но установить с вами контакт мы смогли только недавно, когда вы послали нам эту дурацкую «Ракушку».
– Так, а вот этого не надо! – сердито сказал я.
Бербело усмехнулся.
– Сколько вас? – спросил он их.
– Один и много. Мы конечны и бесконечны. В вашем понимании мы не имеем ни размера, ни формы. Мы просто… есть.
Мы оставили это без комментариев. Понять это было непросто.
– Как у вас получилось изменить программы? Как вы меняете эту? – спросил Бербело.
– Эти трансляции проходят прямо через наши умственные потоки. Наши мысли меняют их в реальном времени. Раньше это было невозможно – мы знали о программах, но нас было не слышно. Новая волна позволяет вам слышать нас. Ее витки совпадают с нашим существом.
– Похоже, мы наткнулись на космическое чувство юмора, – сказал Бербело мне, затем обратился к своему изображению: – Да, в каком-то смысле. Из-за вас три огромные компании потеряли лицензии на вещание. Вы ужасно опозорили человека по фамилии Грифф и министра иностранных дел. Вы… – он ухмыльнулся, – очень сильно разозлили моего друга. Так делать неправильно, верно?
– Да, – ответил экранный я. Он даже покраснел. – Мы больше не будем. Мы виноваты. Простите нас.
– Да бросьте, – сказал я. Мне и самому стало стыдно. – Все ошибаются.
– Это очень мило с вашей стороны, – сказало мое изображение на экране. – Мы бы хотели загладить вину. И перед вами тоже, мистер…
– Бербело, – сказал Бербело. Представляться телевизору! Можете себе такое вообразить?
– Вы ничего не можете для нас сделать, – сказал я. – Разве что перестать портить цветное телевидение.
– Значит, вы хотите, чтобы мы перестали? – Экранный я повернулся к экранному Бербело. – Мы поступили нехорошо. Мы их обидели и разозлили. – Он повернулся к нам. – Больше мы вас не побеспокоим. Прощайте!
– Подождите! – закричал я, но было уже поздно. На экране были все те же две фигуры, но из них ушла особая жизнь. Это были просто Бербело и я.
– Смотрите, что вы наделали, – раздраженно бросил Бербело. Он стал повторять в передатчик: – Вызываю нарушителя полихромной волны! Как слышно? Как слышно? Вызываю… – Он прервался и с отвращением посмотрел на меня. – Остолоп, – тихо сказал он, и мне захотелось забиться в угол и расплакаться.
Вот и все. Суд Федеральной комиссии по связи признал виновным «неопределенное лицо или лица», и цветное вещание стало повсеместным. До этого момента мир не знал этих странных подробностей. Бербело в течение трех месяцев все ночи напролет пытался установить контакт с эфирным разумом, но тщетно. Разве его можно осуждать? Он двести лет ждал возможности связаться с нами, но его обидели и прогнали! Виноват, конечно, я. Это признание ничем не поможет. Вот бы я мог сделать хоть что-то…
Нельсон Бонд (1908–2006). ПаломничествоПеревод Арюны Доржихандаевой
Нельсон Бонд – это еще один автор, широко известный благодаря своим героям из циклов рассказов (Ланселот Биггс, Жрица Мег, Пэт Пендинг). Он был профессионалом своего дела и достигал порой блестящих высот. Лучший его рассказ вы можете прочесть в сборнике «Не существует времен, подобных будущему» (1954), если, конечно, сможете его отыскать.
«Жрица Мег» – это выдающийся цикл из трех рассказов, выходивших в период с 1939-го по 1941 год в разных журналах. Это один из первых циклов, где главная роль отводится женщине, и именно с этой истории начались приключения Мег.
(Если мне не изменяет память, я видел Нельсона Бонда лишь однажды, на первой международной конференции по научной фантастике в 1939 году. И некоторое время спустя он оказал мне большую услугу. Будучи большим поклонником своего жанра, я нередко входил в азарт и принимался спорить со своими читателями в рубрике «Письма читателей», пока Нельсон не оставил мне короткую записку: «Вы теперь писатель, Айзек. Позвольте читателям иметь свое мнение». И я последовал его совету. А.А.)
В свое двенадцатое лето Мег испугалась, когда ее настигла болезнь. Испугалась, но все же ее обуревало странное чувство какого-то возвышенного восторга, прежде ей неизвестное. Теперь она была женщиной. И она поняла, совершенно неожиданно и безусловно, чегоот нее будут ждать с этого дня. Поняла – и затрепетала от страха.
Она тут же отправилась в обитель Матери. Таков был закон. Спускаясь по аллее, Мег с любопытством первооткрывателя разглядывала проходящих мимо мужчин. Она смотрела на их бледные, лысые жалкие тела. На их мягкие, изнеженные руки и слабые рты. Один, развалившийся на пороге обители Аны, бесстыже взглянул на Мег в ответ и поманил ее пальцем. Мег передернуло, и она брезгливо скривила губы.
Еще вчера она была ребенком. Теперь, совсем внезапно, она стала женщиной. И в первый раз в жизни Мег видела людей такими, какими они были на самом деле.
Воительницы племени. Она с отвращением смотрела на их напряженные угловатые тела: жилистые ноги и свирепо стиснутые челюсти, холодные глаза, крепкие руки, покрытые до локтей плохо зажившими шрамами, маленькие скованные груди, туго перетянутые кожаными лоскутами и ремнями. Они были бойцами и никем больше.
Мег хотела не этого.
Она видела и матерей. У них были полные губы, отвисшая грудь, которая кормила детей, чья кожа была такой же светлой и нежной, как у мужчин. Их глаза были влажными, лишенными всякого выражения из-за слишком часто возбуждаемых и слишком часто утоляемых страстей. Их пышные бедра колыхались при ходьбе, словно спелые колосья пшеницы, мерно покачивающиеся в густом плодородном поле. Они жили только для того, чтобы племя могло жить, могло продолжать существовать. Они производили потомство.
Мег хотела не этого.
Еще были рабочие. Их тела сохранили остатки грации и изящества, присущие когда-то женскому роду. Но даже если их талии оставались тонкими, то руки были узловатыми и толстыми. Их сгорбленные под тяжестью труда плечи огрубели от тесел и ящиков с камнями. Их лица были мрачны из-за бесконечной борьбы с неподатливой землей – землей, с которой они срослись, которая в ответ срослась с ними самими. Их кожа почернела, а от их тел несло въевшейся грязью и несмываемым потом.
Нет, не так хотела прожить свою жизнь Мег. Все это было совсем не то, чего она хотела, в этом она была точно уверена.
Мег была так сосредоточена на своих мыслях, что вошла в обитель Матери, забыв произнести вслух слова молитвы, как того требовал закон. Только поэтому она стала свидетелем великого волшебства Матери, обращавшейся к богам.
В правой руке Мать держала палочку, которой чертила по гладкому отбеленному свитку из телячьей кожи. Время от времени она давала палочке напиться из полночной чаши, стоявшей перед ней. Когда она снова провела ею по шкуре, на ней остался след: плетеный, словно черная паутина.
Несколько мгновений Мег в изумлении наблюдала за этим священнодейством. Затем ее охватил ужас; тревожные мысли сотрясали все ее тело. Вдруг она подумала о богинях: о главной из них суровой Джарге; о мускулистой Ибриме и молчаливой Таамузе, о прозорливой Тедхи, чей смех отдавался эхом в раскатах летней грозы. Какое наказание они обрушат на того, кто проник в их тайны?
Она закрыла глаза и упала на колени. Перед ней раздались шаги, и руки Матери опустились на ее плечи. Она лишь произнесла с мягкой укоризной:
– Дитя мое, разве ты не знаешь закона? Каждый должен огласить словами молитвы обитель Матери, прежде чем войти.
Тревожные мысли отпустили Мег. Мать добра. Она кормила и одевала племя, согревала их холодными темными зимами и добывала им мясо, когда найти его было почти невозможно. Если она, земная посланница богов, не увидела никакого злого умысла в нечаянном любопытстве Мег, то…
Мег осмелилась снова посмотреть на волшебную палочку. Взгляд ее выражал немой вопрос. Мать ответила на него.
– Это писание. Беззвучная речь.
Беззвучная речь? Мег подкралась к столу и с тем же любопытством приложила ухо к паутине узоров. Но она не услышала ни звука. Мать снова оказалась рядом с ней и сказала:
– Нет, дитя мое. Писание говорит не для ушей, а для глаз. Послушай, сейчас оно заговорит моими устами. – Она прочла вслух: – Отчет за июнь, 3478 год н. э. Численность племени Джинния остается неизменной. Нас по-прежнему пять раз по двадцать и семь, да еще девятнадцать мужчин, двенадцать коров, тридцать лошадей. Однако есть основания полагать, что Ана и Сахли вскоре присоединятся к нам. На прошлой неделе Дарти, Лина и Элис отправились на территорию Клина в поисках дичи. Они встретили нескольких людей племени Данн и совершили обмен дарами: соль и ягоды. Был дан обет дружбы. На обратном пути Дарти была схвачена одним из Диких, но спасена своими товарищами прежде, чем он успел перейти черту. Дикий был уничтожен.