Билл уставился на них. Он чувствовал, как щеки заливаются краской. Он впал в оцепенение.
– Так! – сказал он. – Так…
(Он не мог думать ни о чем другом. Не верится! Надо отложить размышления до тех пор, пока он не останется один, иначе его крайнее огорчение станет для всех очевидным.)
Он машинально протянул руку, и они оба ее пожали.
– Вы же знаете, я желаю вам всевозможного счастья, – прохрипел он.
Его разум словно вмиг опустел. Он силился выдавить из себя хоть пару слов, но почему-то не мог составить ни одной осмысленной фразы.
– Думаю, мы поладим, – сказал Уилл, улыбаясь Джоан. Она ответила на его улыбку, чем ранила Билла в самое сердце, пусть и неосознанно.
Билл наконец взял себя в руки и попросил, чтобы им принесли вина. Он заказал бутылку, скопированную с чрезвычайно редкого экземпляра 1894 года.
Ночь стояла безлунная и безоблачная, мириады сверкающих бледно-голубых точек Млечного Пути рассыпались по небу, словно кто-то бросил горсть бриллиантов на черную бархатную ткань. Однако они беспрерывно мерцали потому, что в верхних слоях атмосферы двигались мощные воздушные потоки.
На улице Суррей-Лейн было темно и тихо. О существовании людей напоминали только случайные блики автомобильных фар, проносившиеся вдоль шоссе почти в миле оттуда, и красная точка зажженной сигареты в просвете между живыми изгородями.
Сигарета принадлежала Биллу. Он сидел на воротах, глядя в небо и гадая, что делать со своей жизнью. Он чувствовал себя совершенно потерянным, никчемным и подавленным. Раньше ему казалось, что «душевная боль» – всего лишь расплывчатый описательный термин. Теперь он узнал истинный смысл этих слов. Боль, которая непрестанно разрывала его изнутри, он ощущал физически. Он всем своим существом жаждал видеть Джоан, быть с нею. Гнетущая тоска не давала ему покоя. Он почти молил бога о передышке.
Билл попытался воззвать к своей рациональности.
– Я же человек науки, – сказал он себе. – Почему я должен позволять матушке-природе так мучить и травить меня? Все ее уловки стары как мир. Эти ощущения – лишь химические реакции, секреция желез, попадающая в кровь. Неужели мой разум недостаточно силен, чтобы противостоять? Тогда у меня плесень в голове, а не научный инструмент, которым я гордился.
Он смотрел на яркие звезды, казавшиеся вечными и неизменными. Вечны ли они? Да, они будут выглядеть точно так же, когда все человечество со всеми своими страстями покинет планету, оставив ее ледяной и темной. Но Билл знал, что, пока он смотрел, звезды летели во тьме, удаляясь от него со скоростью тысяч миль в секунду.
– Природа – лишь набор иллюзий, – повторял он.
Вдруг в его голове возникла мысль, которая подействовала будто наркоз и отвлекла его на несколько минут. Где-то в глубинах подсознания зашевелилась идея, неделями зревшая без его ведома и внезапно проявившая себя. Он вздрогнул, выронил сигарету и не стал ее поднимать.
Билл неподвижно сидел на воротах и размышлял. Мысль дикая, совершенно дикая. Но если упорно и долго работать, она могла бы осуществиться. Во всяком случае, у него будет повод жить, пока есть хоть какая-то надежда на успех.
Он спрыгнул с ворот и, взволнованный, быстро зашагал по переулку обратно к заводу. Его разум уже перебирал возможности, жадно принявшись за планирование. Предчувствие нового приключения на время заглушило сердечную боль.
Прошло полгода.
Билл провел большую часть времени, расширяя и переоснащая старую лабораторию. Он пристроил загон для кроликов и превратил соседний участок земли в могильник, чтобы избавляться от тех, кто умер от его рук. Это кладбище не было похоже ни на одно другое, ведь там лежали мертвецы, которые никогда не умирали, – потому что никогда не жили.
Исследования ни к чему не привели. Он мог сделать, атом за атомом, точную физическую копию любого животного, однако дубликаты не удавалось одушевить. Они походили на живых, но то была застывшая жизнь. Они оставались не более живыми, чем восковые фигуры, хоть и мягкими и податливыми, как настоящие животные во сне.
Билл думал, что ошибся в одном уравнении, но при повторной проверке оно оказалось правильным. Насколько он мог видеть, ни в теории, ни в практике не было изъянов. И все же он не мог воссоздать жизненную силу. Может, следовало самому наделять ею копии? Каким образом?
Он направлял электрические импульсы разной мощности к нервным центрам кроликов, пробовал быструю смену температур, миниатюрные «железные легкие», энергичный массаж – как наружный, так и внутренний, – внутривенные и спинальные инъекции всевозможных препаратов, от адреналина до еще более сильных стимуляторов, которые изобретал его подвижный ум. Увы, искусственные кролики оставались обмякшими комками меха.
Джоан и Уилл вернулись из медового месяца и поселились в просторном уютном старом доме в нескольких милях от лаборатории. Иногда они заходили посмотреть, как продвигаются исследования. В их присутствии Билл всегда выглядел веселым и бодрым и подшучивал над собой из-за неудач.
– Придется найти самую привлекательную в мире крольчиху и научить ее танцевать гавайский танец на лабораторном столе, – говорил он. – Должен же кто-то из этих упрямцев хотя бы сесть!
Джоан сказала, что всерьез намерена открыть закусочную, где будут печь исключительно пироги с крольчатиной, – если Билл сможет обеспечить поставки тушек. По его словам, закопанных им кроликов уже хватило бы на обед для целой армии.
Их беседы, как правило, состояли из подобных шуток, за исключением случаев, когда начиналось обсуждение технических вопросов. Но, когда друзья уходили, Билл сидел и думал о Джоан, и до конца дня он был не способен сосредоточиться ни на чем другом.
Наконец, почти случайно, он нашел способ пробудить в кроликах жизнь. Он экспериментировал с искусственной кровью, рассудив, что такой раствор может оказаться более стабильным, чем натуральная кроличья кровь – она слишком быстро портилась. Он сконструировал небольшой насос, чтобы выкачивать кровь из вен кролика и наполнять их своим заменителем.
Не прошло и нескольких секунд после подключения насоса, как кролик слабо пошевелился и открыл глаза. Он дернул носом и какое-то время лежал совершенно неподвижно, только задняя лапа не переставала дрожать. Потом он вдруг встрепенулся и подпрыгнул высоко над столом. Тонкие резиновые трубки, тянувшиеся от его шеи к насосу, порвались, и он с глухим стуком неловко упал на пол. Кровь продолжала течь из одной трубки, только теперь насосом, который ее выталкивал, было собственное сердце кролика – наконец забившееся. Казалось, животное израсходовало всю свою энергию на мощный прыжок, кролик замер на полу и тихо испустил дух.
Билл стоял и смотрел, все еще держась за ручку насоса. Затем, когда он осознал произошедшее, к нему вернулось прежнее веселье, и он пустился в пляс, нося по лаборатории бутыль с кислотой, словно греческую вазу.
Дальнейшие эксперименты убедили его, что он ступил на порог самой тщательно охраняемой цитадели Природы. Конечно, он не мог вдохнуть Жизнь в оригинальное творение. Зато мог создать живую копию любого существа на земле.
Жаркий летний полдень, зеленая лужайка в прохладной тени вязов, Джоан и Уилл, одетые в белое, играют в гольф на миниатюрном поле с девятью лунками. У живой изгороди яркий полосатый навес, а под ним два удобных садовых кресла и столик в мавританском стиле, уставленный напитками. Увитая плющом стена старого особняка из красного кирпича виднеется между деревьями. Неописуемый запах свежескошенной травы в воздухе. Мягкий, но торжествующий смех Джоан, когда Уилл бьет мимо лунки.
Такую сцену застал Билл, бредущий по переулку после долгой смены в лаборатории, – впервые за несколько недель оказавшись на свежем воздухе – и он не мог не сравнивать ее с тем миром, в котором жил сам: лабораторные столы, склянки с реактивами и раковины, бесконечные бдения у микроскопа, листы с вычислениями под ярким даже ночью светом электрических ламп, запах крови, химикатов и кроликов. И он вдруг ясно понял, что самое главное в жизни – не наука. Главное – быть счастливым. Вот к чему стремились все люди, какие бы пути к цели ни выбирали.
Джоан заметила Билла, стоящего на краю лужайки, и поспешила к нему.
– Где ты пропадал? – спросила она. – Нам не терпелось узнать, как у тебя дела.
– У меня получилось, – сказал Билл.
– Получилось? Правда? – Голос ее от волнения стал высоким, почти писклявым. Джоан схватила его за запястье и потащила к Уиллу. – У него получилось! – объявила она и встала между ними, жадно вглядываясь в их лица.
Уилл воспринял новость с неизменным спокойствием и, улыбаясь, пожал Биллу руку.
– Поздравляю, старина, – сказал он. – Идем, расскажешь подробности.
Взяв со стола напитки, они опустились на траву. Уилл не мог не заметить, как сильно Билл изможден. Веки на осунувшемся и усталом лице покраснели, и он снова был во власти нервного напряжения, которое на время делало его немногословным и неуверенным в себе. Джоан тоже это заметила и решила повременить с вопросами. Она молча пошла в дом, чтобы заварить китайский чай – он, как знала Джоан, всегда помогал Биллу при мигрени.
Когда она скрылась из виду, Билл с усилием стряхнул с себя оцепенение и взглянул на Уилла. Потом он опустил глаза и принялся выдергивать травинки из земли.
– Уилл, – начал он вскоре, – знаешь, я… – Он нервно кашлянул и заговорил снова, не слишком уверенно: – Послушай, Уилл, мне нужно сказать кое-что важное, а я не слишком умелый оратор. Во-первых, я люблю и всегда безумно любил Джоан.
Уилл сидел и с любопытством смотрел на друга, однако молчал, позволяя Биллу продолжать.
– Я ничего не говорил, ведь… ну, я боялся, что наш брак будет обречен. Я слишком импульсивен, чтобы обеспечить девушке вроде Джоан спокойную жизнь. Но я понял, что не могу без нее, и собирался сделать предложение, только ты меня опередил. С тех пор я чувствовал себя несчастным, хотя работа иногда меня отвлекала.