– Ладно, – сказал Малколм Максилл, – зато ничего не сгнило; вот соседи от зависти удавятся! Урожай у меня будет на две-три недели раньше остальных. Всё, для Максиллов Депрессия закончилась!.. Только придется не разгибая спины заниматься прополкой. Я, пожалуй, куплю трактор, и тогда в следующем году можно никого для вспашки не нанимать. Ему ведь по силам научиться водить трактор?
– По силам, – ответила Нэн, так же, как отец, совершенно не обращая внимания на стоящего рядом Эша. – Но он не станет.
– Почему это?
– У него нелады с техникой.
– А если дать ему лошадь или мула? – скривился Максилл.
– Полоть сорняки он не станет.
– Да с чего вдруг?!
– Я уже говорила, отец. Он против всякого убийства.
– Но сорняки!..
– Неважно. И не спорь, бесполезно. Таким уж он уродился.
– Уродом уродился, вот что я скажу.
В итоге Максилл все равно купил трактор со множеством приспособлений к нему и принялся обрабатывать кукурузу сам, потея и ругаясь (естественно, когда девочки не слышали). Он клял Эша, что тот ничего не делает по ферме, а просто ходит и гладит все подряд. Ну разве это работа для взрослого мужчины?
Нэн боялась, что от отсутствия прошлогодних гигантских плодов отца хватит удар. Однако урожай превосходил всякие ожидания и пределы разумного: не было ни единой поклеванной вишенки, больной сливы или червивого абрикоса. Все цветки распустились, все плоды завязались и созрели. Под их грузом ветви гнулись чуть не до земли, а ветерок шевелил листву, открывая взгляду воплощение грез помолога. Максилл и здесь нашел повод придраться, как с кукурузой.
– Жертвовать качеством в угоду количеству… – проворчал он. – Лучшую цену, конечно, так и так дадут. Но я-то рассчитывал на вдвое больше этого.
Нэн Максилл поняла, насколько сильно изменило ее появление гостя.
Отец теперь казался ей капризным ребенком, закатывающим истерику, потому что у него отобрали сладость, причем для него же вредную. Парни, с которыми она гуляла до этого, выглядели жадными младенцами, бестолково лопочущими «дай, дай, дай, дай». Жители Хенритона и округа Эвартс… хотя нет, тут же поправлялась она, люди вообще вели себя как дети. По радио только и говорили, что о войнах в Китае и Испании, о зверствах в Германии, о жестокости и саморазрушении по всему миру.
Не встала ли она неосознанно на сторону Эша? Хотя какая у него сторона – он просто не высказывал никаких суждений. Он принимал происходящее вокруг так же, как все, что узнавал от нее: задумчиво, с любопытством, иногда недоумением, но без отрицания. И тем не менее Нэн сумела перенять, как ей казалось, его отношение, хоть и была неспособна к той же степени отстраненности, как и самому Эшу было далеко до отстраненности изгнавших его на Землю. Так тот, кто не различает обезьян, сажает гориллу в одну клетку с шимпанзе.
За потерю первобытных инстинктов приходится чем-то платить. Так, сородичи Эша компенсировали его талант к выращиванию способностью создавать вещи путем фотосинтеза и подобных процессов. И если Эш утратил животную склонность к презрению и ненависти, не лишился ли он и уравновешивающей способности любить?
А Нэн очень хотела, чтобы он ее полюбил.
Они поженились в январе. Некоторые посчитали выбор даты странным, однако Нэн все устраивало: она хотела «обычную», но при этом скромную свадьбу. Главным было получить отцовское согласие: в конце концов, Эш за два коротких года их обогатил, а брак окончательно привяжет его к ферме. Однако много нулей на счете, большая машина и уважение хенритонцев (в том числе зятя) сделали отца заносчивым.
– Да кто он вообще такой? – спрашивал Максилл. – Откуда родом? Из какой семьи?
– Какая тебе разница? Он добрый, мягкий и хороший, и неважно, кто его родители.
– Как это неважно? А вдруг у него дурная наследственность? Как пить дать всплывет. Посмотри, он же калечный, да и с головой что-то не то. Забыла, как он вообще ни слова по-человечески не мог сказать? Все это очень даже важно. Или ты хочешь, чтоб твои дети родились беспалыми кретинами? А то и вовсе преступниками?
В иной раз отцовская забота о респектабельности выглядела бы забавно. Впрочем, напоминать, что дед ее будущих детей сам бутлегер и самогонщик, Нэн не стала.
– Эш не преступник!
Да, не преступник, но как быть с остальным?.. Ладно восемь пальцев, а вдруг детям передадутся какие-то еще отклонения, о которых ей неведомо? (Нэн так ни разу и не решилась отвести Эша к врачу, опасаясь, что тот обнаружит анатомические и прочие различия.) А ведь их союз не лишен шанса вообще оказаться бесплодным – или даже невозможным, в плотском смысле. Что, если их отношения так и останутся на уровне человека с кошкой или лошадью? Нэн ни на мгновение не обманывала себя, будто это ничего не значит – очень даже значит… И все равно она была намерена выйти за Эша во что бы то ни стало.
– Ну ладно, – вздохнул Максилл. – Но у него ведь даже фамилии нет.
– Дадим ему нашу, – предложила Нэн. – Скажем, что троюродный родственник, например.
– Черта с два! – рявкнул отец. – Такого урода…
– Тогда мы сбежим и поселимся где-нибудь сами по себе. Стоит Эшу показать свои таланты, место сразу отыщется. Нам ведь даже земля хорошая не нужна.
С этими словами она оставила отца – пусть думает! В итоге Максилл сдался. Нехотя, скрепя сердце, но сдался.
Эш никогда не бывал в Хенритоне и на людях почти не показывался – лишь несколько раз, помогая Максиллу отрабатывать долги. Впрочем, все и так были в курсе, что на ферме есть батрак. Глэдис и Мьюриел знали его в лицо и кивали при встрече, да и только. К новостям, что парень, оказывается, их «дальний родственник с восточного побережья», они отнеслись с недоверием, а еще больше поразились, когда узнали об их с Нэн помолвке. Уж она-то могла бы подыскать себе кого получше… Но потом сестры вспомнили, какая молва о ней ходит. Видимо, надо сказать спасибо, что нашелся хоть какой-то дурачок. Затем они принялись считать месяцы и были в шоке, что Эш Максилл-младший родился спустя целых полтора года.
Нэн тоже считала месяцы. Часть ее страхов развеялась быстро, но не все. Она боялась первый раз взглянуть на сына, и не спасал ни отстраненный интерес со стороны Эша, ни нарочитая веселость врача и акушерок. Она немного успокоилась, когда осторожно тронула крошечный носик, удивительно правильные ушки, круглую головку. А потом откинула одеяльце…
– Кхм, да, миссис Максилл… в общем… такое дело…
Маленькие пухлые ручонки, маленькие прямоугольные ножки – и там, и там по восемь пальцев. Естественно, Нэн все поняла сразу, даже ничего толком не увидев, и в ней всколыхнулась волна протеста.
«Кретины! Это не уродство! – хотелось кричать ей. – Зачем нужны пять пальцев, если и четырьмя можно управляться ловчее и лучше? Да он небось умеет такое, что вам с вашими пятернями не под силу!» Но Нэн молчала, и не от слабости – она была крепкой и здоровой, а роды прошли без осложнений, – а от понимания, что теперь придется скрывать превосходство не только Эша, но и его сына, иначе обычные люди ополчатся на них обоих. Нэн закрыла лицо руками. Пусть думают, что плачет.
Малколм Максилл торжествовал: еще бы, сбылись его жуткие пророчества! Он не скрывал злорадства, только ведь речь шла о его собственном внуке – его плоти и крови. Нэн в чем-то ему сочувствовала, но, не выдав секрета Эша, едва ли могла утешить отца. Впрочем, даже раскрой она тайну, Максилл вряд ли успокоился бы. Скорее воспринял бы историю об изгнании Эша как еще одно доказательство его нежелательности. Он даже перестал скрывать растущую враждебность к чужаку-зятю.
– Можно подумать, – сказала Нэн мужу, – ты не помогал ему, а оскорбил до глубины души.
Эш улыбнулся и легко коснулся ее плеча. Нэн так до конца и не привыкла, что существо, не знающее гнева, зависти и ненависти, тем не менее способно на нежность и юмор.
– Ты ждешь от него благодарности? – спросил Эш. – Не ты ли мне рассказывала, что́ движет твоими сородичами? В любом случае, я делал все потому, что мне это нравится, а не в угоду твоему отцу.
– Неважно. Теперь, когда у нас родился ребенок, вы должны заключить договор. Либо доля от фермы, либо зарплата – и хорошая.
На лице Эша застыло прекрасно знакомое выражение искреннего недоумения и интереса.
– Но зачем? Чем питаться, у нас есть. Твоя одежда изнашивается, но отец дает тебе деньги на новую. И на ребенка тоже… Зачем?..
– А почему твоя одежда не изнашивается и не пачкается? – перебила Нэн невпопад.
– Не знаю, – пожал плечами Эш. – Говорю же, я не понимаю, как это работает. До попадания сюда я даже не думал, что бывают материалы, которые рвутся и не очищаются сами.
– Ладно, проехали. Я лишь хочу сказать, что нам нужна независимость.
Он непонимающе потряс головой:
– Зачем?
Часть денег от обильного урожая 1940-го Малколм Максилл потратил на покупку смежного участка. Теперь он бесспорно был крупной фигурой в округе Эвартс. На объединенной ферме трудились трое наемных рабочих; дом перестроили; в новеньком гараже рядом со сверкающей техникой стоял грузовик, два седана и универсал. Заведующий хенритонским банком был вежлив и услужлив, муж Мьюриел обращался за советом.
Нэн видела, насколько в тягость отцу быть привязанным к земле, находиться в заложниках у Эша. Когда отец отправился в далекий Лос-Анджелес, она поняла, что он хочет порвать с этой зависимостью и пробиться в крупный бизнес, где сможет зарабатывать своей проницательностью, деньгами, энергией, а не талантами Эша. Дело не в зависти или затаенной обиде, нет. Продав землю, он бы наверняка щедро поделился с Эшем, чтобы они с Нэн не бедствовали.
Планам сбыться было не суждено – вмешалась автокатастрофа. Малколм Максилл погиб на месте, не оставив завещания. Наследство поделили достаточно полюбовно: Глэдис с Мьюриел отказались почти от всей своей доли, взамен перепоручив Нэн полную заботу о трех младших сестрах. Эш тоже был вполне не против оставить жене все дела, к которым относился с вежливым интересом, как англиканский священник к маске вуду, явно так и не поняв, в чем смысл собственности и ответственности.